— Здравствуйте, Клава, — сказал он.

— Смотри, какой вежливый, — усмешливо протянула она. — Ну, здорово. Что скажешь?

В какую-то секунду она как бы впервые разглядела его синие глаза, скуластое лицо с рассеянными на нем мелкими веснушками.

— Да вот, решил предложить, — говорил Костров, усиленно моргая и не смея взглянуть на нее, — может, пройдемся, вечер — красота, — и, осмелев, потянулся к ее локтю.

Клава отступила на шаг, сказала холодно:

— Я находилась в шахте, с меня хватит, — и зашагала по тротуарчику.

Костров не отставал, шел следом.

— Ну какая вы, ей-богу, Клава… — пытался говорить он и не договаривал.

— Какая? — спросила она на ходу, не оборачиваясь.

— Какая, какая, — обидчиво бормотал он, — я к вам по-хорошему, а ты козыришь. — Не зная, как подладиться, он называл ее то на «вы», то на «ты». — Вечер-то какой замечательный, пройдемтесь на пару…

Клава на какое-то мгновение вдруг почувствовала жалость к себе. Она никогда не задумывалась над тем, чтобы приятно, в свое удовольствие провести свободное время. Всегда в шахте или в общежитии. Разве только сходит в кино. И такое случается редко.

— Я уже была в паре… с Бертой, — сказала она.

Ей показалось, что Костров уловил в ее голосе жалобную нотку, на ходу круто обернулась.

— Ты наконец отвяжешься… ухажер липовый!

Костров продолжал улыбаться, не спуская с нее пристального взгляда.

— Красивая ты, ей-богу… — сказал он мечтательно тихо, словно самому себе.

— Красивая, да не твоя, — сказала Клава.

— А чья же? — не веря ей, переспросил Костров.

— Мужнина, чья же еще.

— Не ври, ты не замужняя, я знаю, — и рассмеялся, радуясь, что уличил ее во лжи.

К ней неожиданно пришла дерзкая мысль, и Клава схватилась за нее.

— Тоже мне знахарь сыскался, — насмешливо сказала она и уже серьезно спросила: — Галактиона Бурлака знаешь?

— Это который ногу волочит, старикашка?..

— Он самый, — будто обрадовалась его догадливости Клава. — Этот Бурлак и есть мой законный муженек.

Костров недоверчиво посмотрел на нее.

— Чудишь!..

— Охота мне чудить. Всему поселку известно, только тебе, дурню, невдомек. Ухажер-стажер! — и, смеясь, побежала от него.

Клава по-прежнему оставалась отчужденно безразличной, иногда даже дерзкой с Костровым. В ответ на ее язвинки Костя только улыбался своей беспомощной улыбкой. Но вскоре Клава поняла, что бессильна что-нибудь сделать, чтобы он наконец отстал, и в ответ на его улыбки сама улыбалась и безобидно говорила: «Ну, чего ты пялишься на меня, Костик? Любишь, так скажи». Но Костров в любви не признавался. Постепенно Клава стала привыкать к тому, что парень, где бы они ни встретились — в нарядной или в шахте, — подходил к ней и о чем-нибудь заговаривал. Видя это, подруги Клавы только лукаво играли в переглядки.

На этот раз встреча была необычной. Придя на смену, бригада Кострова забилась в дальний угол нарядной — о чем-то совещались, отчаянно дымя цигарками. Вскоре появилась бригада Варвары Быловой. Женщины только что поднялись из шахты. Держась друг за дружку, уставшие, они вплотную приблизились к забойщикам. Минуту спустя в нарядной завязалась разноголосая перебранка. Былова что-то разгневанно доказывала Кострову, размахивая руками. Оказалось, что бригада забойщиков в минувшую смену искривила линию забоев и горнячкам пришлось приложить немало усилий, чтобы ее выровнять. Особенно допекала Кострова Зинка Постылова:

— Ты приехал за длинным рублем, — кричала она, взмахивая руками, — набьешь карманы и был таков, а нам для мужиков наших шахту надо восстановить, какой была…

Костров стоял недвижимый, невозмутимо дымя цигаркой:

— А у тебя мужик-то когда-нибудь был? — насмешливо спрашивал он у Зинки.

— Не чета тебе, рвачу-заробитчанину…

Былова вся дрожала от злости:

— Хватит кривляться! Договор мы рвем с вашей бригадой. На кой черт вы нам сдались, чтоб за вас работать. А за то, что изуродовали лаву, расплатишься, бригадир, из своего кармана.

Пока продолжалась перебранка, Зинка Постылова, распаленная, подбежала к Лебедь, рванулась к кнуту. Но та отвела его за спину.

— За это будешь отвечать, Зинка, — и уже неуступчиво: — Отвяжись, не дам!

— Я, значит, должна ответить, а он не должен? — обиженно кричала она.

Теперь уже все, кто был в нарядной, столпились вокруг них.

Узнав о случившемся, Шугай вызвал к себе обоих бригадиров. В кабинет попыталась было ворваться Зинка Постылова, но Шугай заперся на замок. Она еще долго шумела, дергала за ручку, била кулаками в дверь. Шугай, нахмурившись, молча ходил по комнате. Костров и Былова, рассевшись по разным углам, не глядели друг на друга, ждали, когда заговорит начальник шахты. А тот, как нарочно, не торопился. Походил, заглянул в ящик стола — в один, другой, и только тогда недовольно сказал:

— Ну, что вы там не поделили, выкладывайте.

— Делить мне с этим злостным типом нечего, Николай Архипович, — первой начала Былова, скосив на Кострова горящий исподлобья взгляд, — пускай ответит за безобразие, которое они натворили в забоях… Своим личным карманом ответит.

Костров молчал, чему-то улыбаясь, поглаживая трехпалую ладонь, будто она у него нестерпимо ныла от боли.

— Ну чего набычился, Костров? — строго посмотрел на него Шугай. — Виноват — скажи, и конец конфликту.

Но Былова не дала ему ответить.

— Скоро же вы помирить нас хотите, Николай Архипович, — с едкой усмешкой сказала она, — никакого мира не будет! Категорически рвем договор с ними!

— Ты этот свой ультиматум оставь, Варюха, — предупреждающим тоном сказал Шугай. — Совсем ни к чему такая крайность. Две, можно сказать, на весь трест передовые бригады, гордость нашего коллектива, и вдруг такой скандал. Нет, нет, это никуда не годится, — осуждающе качнул он головой.

— По-вашему, Николай Архипович, выходит так, — не унималась Былова, — когда у нас в лаве случился обвал, в наказание голодный паек нам приписали, а мужиков, выходит, сухими из воды решили выпустить.

Шугай нахмурился, сказал с обидой:

— Ну при чем тут твой паек? Я-то ведь распоряжение Соловьева отменил.

— Кишка у наших синьорит тонка, начальник, чтоб тягаться с нами, вот и штурмят, — язвительно вставил Костров.

Выпрямился и с независимым видом стал смотреть в окно.

— Ну ты все же скажи, Костров, — добродушно понукал его Шугай, — вину свою признаешь? Забой-то ведь фактически искривили? Искривили. Нарушил горную…

— Я не проверял кривизну забоя, начальник, — перебил его Костров, — в лаве темнота, не проверишь. К тому же я не инженер, в горном деле — юнга. Мое дело — уголька для фронта побольше нарубать. И мы его без всякого форса даем. Надеюсь, начальник не в обиде на нашу бригаду. — И вдруг засуетился, взглянул на часы. — Ну, мне пора на смену. До свидания, начальник. Адью, синьора, — и, сделав прощальный жест, направился к выходу.

— Ну, иди, иди, я разберусь, — сказал вслед ему Шугай. Когда тот закрыл за собой дверь, улыбнулся и не то осуждающе, не то одобрительно проговорил:

— Комедиант…

— Вам смешно, Николай Архипович, — сказала с недовольством Былова, — а этот комедиант женщин наших оскорбляет. Зинку Постылову, например. А вы-то сами знаете, какая она…

— Знаю, как же, — поторопился подтвердить ее слова Шугай, — ничего, этот морячок у меня еще попрыгает, — пригрозил он. — Ну, иди, иди, отдыхай, Варюха, — миролюбиво добавил он и пообещал: — Я его приструню, будь спокойна.

Теперь уже Клава не избегала Кострова. Пусть там что хотят говорят о нем, ей — наплевать! Хоть Костя и заносчивый, со своими странностями, но парень он интересный, а главное, до смешного привязан к ней, и с ним совсем не скучно.

Как-то Клава сказала ему:

— Рассказал бы что-нибудь, матросик, чего играешь в молчанку.

Он поднял на нее свои голубые, опушенные густыми бронзовыми ресницами глаза, спросил: