— То есть просто сплав платины и рения этого?

— Не сплав. Давай договоримся так: мы будет четко различать сплавы и интерметаллиды. Так вот, получается, что интерметаллид платины и рения, причем рения должно быть примерно полтора процента… одна шестьдесят третья молей от объема платины, даст нам бесплатно сколько угодно высокооктанового бензина по цене прямогонного или даже дешевле.

— Забавная теория. Но мы-то ее не проверим, я просто не знаю, где этот рений вообще взять.

— Я же сказала: у меня в тумбочке. Я привезла кусок, примерно два килограмма… его в Германии уже лет пятнадцать добывали для какой-то фигни, и скоро снова добывать будут. Так что единственная у нас проблема — это где взять тигель из окиси циркония чтобы платину в нем расплавить. А платиновый тигель на такое и вовсе не жалко потратить…

Николай Николаевич не удержался и вышел из-за высокого химического стола:

— Серова, ты собираешься испортить ценную химическую посуду?

— Могу и не портить, тогда дайте мне другой кусок платины.

— А у тебя что, на самом деле есть рений?

— Ладно, повторю в третий раз: я принесла с собой в университет кусочек для опытов, килограмма два весом кусочек.

— А где ты его взяла?

— Где-где… украла. Смародерила. Иду, гляжу: валяется дохлый фашист, а в руке сжимает кусок рения — а вот вы что бы в такой ситуации сделали? Шучу, — уточнила Таня, глядя на ошарашенные физиономии собеседников. — Мне знакомые принесли… но именно что для опытов.

— А тебе обязательно тигель из окиси циркония? — спросил академик, у которого аж мурашки побежали по коже от открывающихся перспектив.

— Нет, я могу, конечно, попросить высокочастотную печь с магнитной левитацией, но, боюсь, ее весь физфак будет полтора года изобретать…

В воскресенье Таня в Коврове зашла с мелкой просьбой к Мише Шувалову и встретила там новенького инженера, которого звали Володя Кудрявцев. И который должен был на новеньком «механическом» заводе заниматься вопросами изготовления небольших турбин для уже выпускаемых там электрогенераторов.

— Володя, ну-ка, отойдем на секундочку… Ты его не слушай, — Таня ткнула рукой в стоящего рядом и с ехидной улыбкой Танины излияния слушающего Мишу, — а смотри вот сюда. Если здесь поместить вот такой компрессор как на турбодетандере, а вот тут собственно турбину… связанную с компрессором, понятное дело, а вот здесь турбину уже свободную…

— И что тогда получится?

— А если вот сюда подать газ из газогенератора…

— Я знаю, что это, нам на последних занятиях про такие…

— Знаешь — молодец. Вот тебе списочек сплавов — это какие где применять чтобы все не сгорело нафиг, и делай, как тебе начальство и велело, турбину. Я думаю, что если у тебя мозги есть — а на вид и не скажешь, что их кто-то удалил — то, надеюсь, за год у тебя получится что-то работоспособное мощностью киловатт так в пятьсот и весом под центнер. А если кто-то, вроде вот этого, — она снова ткнула рукой в Мишу, — будет к тебе приставать и требовать чего-то другого, ты мне скажи…

— Да не буду я от него другого требовать! У меня ребра болят даже когда я про тебя просто вспоминаю!

— А грудь не болит?

— Какая…

— Ну, где орден тебе повесили…

— Белоснежка, пожалей холопа нерадивого! Да не трону я его, а от меня-то тебе что надо было?

— Вот такой станочек чтобы вот такие петли делать. Петли, пар пять-шесть, тоже сначала табуреточникам отдай, пусть приспособятся. Сделаешь?

— А куда же я денусь-то… злыдня! В смысле, солнышко ты наше…

Когда двум хозяйствующим субъектам нужно что-то одно, причем достигаемое усилиями обеих сторон, то, как правило, они приходят к согласию. Руководитель артели КТК приехал в Москву, плотно пообщался с начальником ХозО Университета. Оба они были фронтовиками, оба награды на фронте получили — поэтому отнеслись друг к другу с должным уважением и нашли удовлетворяющий всех компромисс. Правда, денег у хозяйственников университета не появилось — но были определенные неформальные связи в московском руководстве, и благодаря им КТК получил право воздвигнуть свой павильончик на Преображенском рынке. Небольшой, так что его собрали из привезенного бруса буквально за неделю. А затем павильончик открылся, и в нем началась торговля мебелью. Поначалу — табуретками и тумбочками, а чуть позже — и подержанными кроватями из общежития университета.

Все сломанные железные кровати КТК забрал по условной цене в сорок рублей, и за двенадцать кроватей поломанных он передавал общежитию одну комбинированную двухэтажную со шкафом. Поломанные в Коврове как-то ремонтировались и продавались на рынке населению уже по шестьдесят рублей. Или по семьдесят «с доставкой на дом», причем доставку осуществляли студенты, а лишний червонец зачислялся в оплату новых кроватей. К тому же «зачислялся» не только этот червонец: с каждой проданной табуретки или тумбочки по два рубля тоже шло в счет «погашения долга», что на приклеенной снизу этикетке особо указывалось: спальные месте КТК передавал общежитию «в кредит». То есть «в рассрочку и без процентов».

На самом деле артель деньги свои получала в полном объеме, просто невыплаченные общежитием выдавала Таня из своей огромной премии, но тоже как бы в качестве «беспроцентной ссуды». Исходя из простого тезиса: в нищей стране богатым живется плохо. А так — каждый студент знал, что о нем заботятся, просто лично до него забота придет «чуть позднее», и Тане с подругами не завидовал.

Совсем не завидовал из-за того, что определенную заботу каждый житель общаги уже прочувствовал на собственном желудке. Семен Михайлович первым делом расселил большую комнату, в которой ранее стояло аж двенадцать кроватей («уплотнив» ребят в нескольких других, ставших как бы «более просторными» комнаты, где простые кровати уже двухэтажными заменили) и в этой комнате другая артель под названием «Ковровский комбинат питания» открыл маленькую студенческую столовую «полного самообслуживания». В которую любой мог зайти со своей посудой и получить — всего за рубль — приличную порцию картофельного пюре. С маслом. А за еще три рубля — и небольшую котлетку. Очень заманчиво пахнущую мясом…

Так же на весьма умеренные деньги там можно было поживиться квашеной капустой, солеными грибами, прочими сезонными дарами природы (перед Новым годом самым сезонным фруктом стали яблоки: антоновка к этому времени становилась уже не такой уж и кислой).

Масло было, правда, совершенно растительным — но таким, какого «ни у кого не было». На самом деле не было: масло было люпиновым. Новый «сельскохозяйственный» секретарь райкома послушал одного их пленных немцев — и засеял все «свободные» поля (то есть те, на которых любую сельхозпродукцию выращивать было уже бесполезно из-за полного истощения почвы) люпином, который перед самой войной вывел немец фон Зенгбуш. В этом сорте практически не было страшно ядовитых люпанина, лютинидина и спартеина, от которых даже скотина, при поедании люпина, запросто сдохнуть может, а Таня слегка «доработала» выжимаемое из семян масло: эти алкалоиды прекрасно в воде растворялись, так что масло из семян выжималось, остатки экстрагировались бензином, затем его превращали в водную эмульсию — а когда оно отстаивалось, его можно было есть. И даже нужно: в масле чего-то полезного было в разы больше, чем где-то еще.

К тому же в этом масле легко растворялись кое-какие полезные добавки, окончательно сводящие вред от алкалоидов к нулю и изрядно иной пользы потребляющему это масло организму наносящее. Правда Таня переживала из-за того, что масла получалось примерно по восемьсот килограммов с гектара, а не по четыре с половиной тонны, как на полях Системы — но, наверное, еще нужные сорта не вывели. Впрочем, на неделю общаге хватало и одной двухсотлитровой бочки…

Столовая пользовалась огромной популярностью: уже к ноябрю Преображенский рынок практически опустел и с едой стало все очень непросто. Так что возможность сыто и недорого поесть стала для всех обитателей общаги огромным подарком (ну а то, за этот подарок ковровским артельщикам в основном платила Таня, никто и не подозревал).