Новый, тысяча девятьсот сорок пятый год народ встретил радостно. То есть далеко не везде люди радовались, но в Коврове радовались почти все. А еще люди радовались во Владимире, и особенно радовался Георгий Николаевич Пальцев: на строительстве тракторного почти прекратились прогулы, а дезертирство вообще исчезло как явление. Хотя на стройке по-прежнему люди работали без выходных по двенадцать часов, а с питанием было все так же паршиво — но вот болеть строители практически перестали. То есть пока на работу ходили и работу работали — не болели, а стоило прогулять…

Таня никому не говорила, что состав «витаминного коктейля», который теперь варился практически из одних еловых иголок с небольшой добавкой какого-нибудь сена, она рассчитывала так, чтобы среднестатистический взрослый человек повышенный иммунитет сохранял примерно двое суток. Не потому, что она хотела «повысить сознательность» в работающих на износ людей, а чтобы «лишний иммунитет» не угробил кишечную флору и люди не изошли в буквальном смысле на дерьмо: отсутствие нужных микробов безусловно приводит к дикой диарее. То есть с такой диареей она в принципе знала как бороться, но в окружающей действительности отсутствовали медицинские фабрики, выпускающие бифидо- и колибактерии. Да и вообще проще дисбактериоз изначально не провоцировать…

Но это были Танины резоны — а руководство стройки просто «обратило внимание на результат», и этот результат постаралось донести и до пролетариата. Успешно постаралось — так что Георгию Николаевичу было отчего радоваться. А еще его радовало то, что потихоньку и производство тракторов в Коврове стало расти, ведь многое из недостающего для расширения производства там по плану должно было поставляться во Владимир. А раз завод во Владимире еще сырье и материалы не может превратить в трактора, то почему бы их не передать туда, где уже могут это сделать?

Миша Шувалов с одной стороны очень радовался тому, что его участок стал так бурно развиваться, а с другой — горько об этом жалел, ведь его — постановлением обкома — назначили «главным инженером нового завода». Временно — просто потому, что Дмитрий Федорович Устинов инициативу Владимирского обкома категорически не поддержал, но все равно работы, в том числе и бумажной, на него навалилось сверх всякой меры. Поэтому, когда в его новом «кабинете» (представляющем огороженный дощатыми стенками закуток в цехе) зашла Таня, он глубоко вздохнул — но изо всех сил сдержался и ничего вслух не произнес.

Таня посмотрела на парня изучающим взглядом:

— Ну что, тяжело? Сейчас всем тяжело, так что терпи. Хочешь, я тебе зелье для повышения шустрости сварю?

— Ты мне лучше яду свари.

— Это можно. Но — не нужно, потому что ты мне еще живой пригодишься. У нас, понимаешь, в стране жрать нечего…

— Да что ты говоришь!

— Но, несмотря на отсутствие жратвы, дерьма у нас производится много. Я, допустим, про свиноферму при госпитале говорю, а про людей попозже скажу.

— И что?

— Ты рыбу ловишь?

— Да сейчас ее в Клязьме почти и не осталось.

— А раньше ловил?

— Ну да.

— Где червяков лучше всего копать, знаешь?

— Знаю…

— Ну так вот. Открою тебе тайну: червяки навоз не жрут, они жрут микробов, которые жрут навоз. Если микробов мало, а навоза много, то червяк и сдохнуть может, а нам это не надо. Надо навозец с водичкой развести, в воду кислородику из воздуха добавить — а потом, где-то через недельку, микробов отдельно собрать и уже их, чистеньких и умытых, червяку скармливать.

— Зачем? Червяка, если для рыбалки нужно, накопать проще.

— А если червяками тех же кур кормить… Ладно, это лирика. Мне нужны формы, чтобы в них из полиэтилена отливать вот такие ящики с решетчатым дном. И вот такие диски для запихивания кислорода в воду дерьмоотстойников. Ну и машина, способная в форму затолкать сразу ведро расплавленного полиэтилена.

— Ну-ка, покажи… Нет, лучше яду.

— А я тебе немцев на завод пришлю: там, в последней партии, даже четыре инженера есть и станочников человек тридцать.

— Белоснежка, вот помру я на работе — сама плакать будешь!

— Не буду. А приду, быстренько тебя оживлю, попинаю от души — и дальше работать заставлю. Мне машина и формы будут нужны где-то в середине апреля, так что можешь особо не спешить.

— А из красноармейцев у тебя подходящих рабочих не наберется еще человек сорок? Мне товарищ Егоров сказал, что из области разнарядка пришла: отправить на тракторный завод сразу сто человек. Я тебе не буду пересказывать слова нашего директора, но Василий Алексеевич после этого так в Москву спешил, что просил твой самолет ему дать.

— И что, дали?

— Нет. Но только потому, что твой самолет опять сломался. Мы мотор уже в цех затащили, ребята говорят, что до завтра его починят… может быть. Ты бы новый у Бурденко попросила, этот очень сильно все же изношен.

— А Бурденко у себя в госпитале потихоньку моторы строит? И я что, барыня какая, на личном самолете носиться? Чего ржешь?

— Представил, как вся такая барыня в платье таком, с рюшечками, на самолет лезет…

— Ну ржи дальше. Мне самолет не нужен: пару раз по делам слетала — и хватит. Мое дело — раненых лечить, а не по чужим заводам мотаться. Скоро мной уже людей пугать начнут…

— Почему это начнут? Тобой давно уже их пугают. Лично я уже запуган. Инженеров присылай, я не совсем понимаю, как тебе литьевую машину сделать. А формы… если только начальство Миронова к нам в цех отпустит на недельку, то сделаем. Так что иди в директору и договаривайся.

— Шантажист!

— Белоснежка, мне через месяц уже диплом нужно будет писать, я и так почти не сплю… кстати, говорят, что ты для врачей делаешь настойку чтобы по пять часов в сутки спать. Мне тоже нужно.

— Сделаю и тебе, только учти: нужно будет жрать побольше, так что я тебе и талоны дам в столовую нашей лаборатории. И если будешь обеды там пропускать — будешь ходить невыспанный, понятно?

— А люди что про меня подумают?

— А ты думай не о том, что о тебе люди думать будут. Думай о людях: твой цех сделает для меня эти железяки — и люди уже летом будут получать в сутки по полтонны куриного мяса только за счет червяков, которых из дерьма на ферме получат.

— Вот всегда удивлялся: как ты все это придумываешь?

— А это не я придумываю. Тут неподалеку дедок один в огороде картошки собирает по тонне с сотки, он и рассказал, что землю удобряет навозом, через червяков пропущенном. А червяками он как раз кур и кормит: говорит, что в куче каждый червяк за год тысячу новых производит. Я у него горстку червяков взяла, попробовала. От свиного навоза они все же дохнут — ну, если свежего им поднавалить. А если он недельку в чане побродит — то червяк жрет его аж за ушами пищит.

— И где это ты у червяка уши нашла? Шучу я, а так всё понял. Соберу бригаду специальную, человек пятнадцать. Ты на них свое зелье сделаешь?

— Сделаю. И даже всех накормлю как следует. А насчет сотни рабочих во Владимир… сам к директору зайди, скажи, что я взамен на Миронова эту сотню из госпиталя отправлю. Кстати, а Миронов — это кто? Хотя неважно… список бригады завтра утром мне в школу занеси…

Со школой у Тани было все непросто. С одной стороны, из всей школьной программы ей в новинку была лишь литература, да и ту девочка «выучила» дня за два. А с другой — в Советском государстве человеку были нужны вполне определенные документы, и школьный аттестат входил в число совершенно необходимых. Необходимых для того, чтобы поступить в институт — а это рассматривалось Шэд как абсолютно требуемый шаг к выполнению намеченной программы.

Правда еще в середине сентября, когда Таня стала школу посещать длишь по утрам, завуч сама ей предложила время на это дело не тратить, сказав, что будет к ней вечерами приходить и уроки на дому ей давать. Однако Шэд, горячо, конечно, эту милую женщину поблагодарив, предложение отклонила. Для выполнения некоторых «подготовительных работ» ей требовалась активная помощь со стороны тех же школьников — а где еще с ними общаться-то, как не в школе? А конечном итоге «стороны сошлись во мнениях» на том, что девочка будет ходить в школу на первый урок, все учителя для нее отдельно учебные материалы будут каждый день готовить — а после каждой четверти Таня им экзамены сдавать будет «промежуточные».