— Успокойся, Генрих, баронесса нас и так напинает, в особенности если мы вовремя ей пузырьки эти чертовы не привезем. А так как она дерется очень больно, прошу все же работать побыстрее!

— Пустить лететь фройляйн Вера на тот свет я не буду: когда вы умереть и разбиться, фрейфройляйн Таня напинать будет меня, а это очень больно. Если фройляйн Вера очень спешит, может лететь на Шторх, я его хорошо чинить.

— Генрих, гад, а кто обещал меня научить на нем летать и не научил? — девушка обернулась, услышав шум у двери, увидела стоящего там в изумлении летчика:

— Что, товарищ, заблудился? Или с машиной что случилось? Сейчас Генрих с моей закончит и ваш самолет посмотрит.

— Я не буду хотеть смотреть другой самолет, я умей делать Шторх и ваш У-2, и как он сделать — идти спать. Я второй сутки на коктейле работать!

— Нет, — летчик слегка замялся, — Я прилетел куда хотел. И предупредил об этом товарища Серову, но меня почему-то никто не встретил. Вы знаете, кто это — товарищ Серова? И где ее найти?

— Ну вы бы еще ночью прилетели… Белоснежка в школе, где же её еще-то быть в такую рань?

— Фройляйн Вера, — вмешался высокий немец, — ты есть очень глупый дура. Сегодня воскресенье, какой школа? Она в лаборатории. Или в госпитале. Или еще где-то, надо у герр фон Дитрих точно спрашивать. Или у Иван Михайлович.

— Так где мне ее найти? И как туда добраться? У вас в… аэропорту машина есть какая-нибудь? Хоть бензовоз или еще что?

— Я скоро закончить и отвезти вас в госпиталь, там точно знают где она. Один вас, — немец поглядел на еще двух тоже вошедших в ангар летчиков. — Машина небольшой, ее делать для фрейфройляйн, она маленький. А я большой, мне один тесно. Теперь будет тесно уже двух нам, но не долго.

Немец действительно привез летчика в госпиталь в крошечной, очень тесной машинке, по дороге рассказывая о том, как эта «фрейфройляйн Таня» спасает раненых и лечит всех больных в городе. А затем, уже в госпитале, где у дверей дежурили еще два немца в мундирах без знаков различия, провел на второй этаж и, указав рукой на огромное окно, ведущее в операционную, сообщил:

— Фрейфройляйн Таня режет человеков, вы ждать здесь, это недолго. Пять минут.

Действительно, спустя пять минут толпа, собравшаяся у операционного стола, как-то быстро переместилась в коридор, где врачи продолжили что-то бурно обсуждать.

— Здравствуйте, товарищи военврачи! Кто из вас товарищ Серова? Мне с ней нужно срочно поговорить.

К его удивлению, отозвалась на вопрос девочка со странными, совершенно белыми волосами:

— Ну, я Серова. Поговорить… — она поглядела на висящие на стене часы, — можно, а по какому вопросу вы, собственно, пришли?

— Я хотел бы узнать, почему за наш запрос вы ответили «не нахожу целесообразным»?

— А, так это вы это дурацкое письмо мне прислали? Ну, пойдемте в мой кабинет, обсудим, — и девочка, не обращая на летчика внимания, повернулась и пошла к двери.

Летчик, оглянувшись, секунду подумал — и пошел вслед за ней…

­– Я еще раз спрашиваю: кто дал вам право отказываться от поставок в действующую армию…

— Не надо так громко говорить, я и так прекрасно вас слышу. А вот вы, похоже, меня не слышите. Вы же летчик? Самолетом рулить умеете?

— Безусловно…

— Я тоже видела, как девушки самолетами рулят. Но так как вы меня не поняли… даже понимать не желаете…

— Вы правы, я не желаю слушать ваши отговорки.

— Тогда я вам просто покажу, почему вы не правы. Не бойтесь, это не больно…

Он открыл глаза и огляделся вокруг. Тело колотила сильная дрожь, в голове шумело — а сам он лежал на кушетке в небольшом кабинете с отделанными светлым камнем стенами.

— Что происходит?

— Да ничего особенного. Вы спросили, почему я вам не дам коктейль бодрости, я ответила, вы не поверили и начали… сердиться. Тогда я предложила вам самому убедиться в моей правоте… должна сказать, вы — человек очень мужественный, до самой смерти не орали и даже не обделались.

— Смерти? Какой смерти?

— Вашей смерти. Коктейль мой действует очень просто: сильно повышается уровень адреналина в крови, по сути дела запускается своеобразная адреналиновая помпа. На весь срок действия коктейля запускается. Но если случается что-то страшное и происходит выброс этого адреналина, то с коктейлем этот выброс получается в разы мощнее, у человека начинается сильная дрожь и он попросту перестает контролировать свое тело — потому что помпа становится настоящей адреналиновой бомбой. Если этот человек стоит у станка, он может просто присесть рядом, перекурить или просто полчасика отдохнуть — а вот летчик в полете — он просто падает вместе с самолетом. Иногда, как например сейчас с вами произошло, и сердце останавливается — но это если летчику повезло. А если не повезло, то он в диком ужасе просто ждет, пока самолет не упадет и не сгорит вместе с ним.

— Вы хотите сказать…

— Да. Просто сердечко у вас оказалось ни к черту — но ничего, мы вас починим, — девочка нажала какую-то кнопку и негромко произнесла:

— Леночка, бегом ко мне! Ну так вот, сердечко у вас такого ужаса не выдержало, и мне пришлось вас обратно к жизни возвращать, а это… но мозг человеческий — орган очень мудро устроенный, так что все воспоминания об этом ужасе он у вас уже стер, и, надеюсь, навсегда. Леночка, — она повернулась к вбежавшей в кабинет молодой женщине в голубом комбинезоне, — у нас мелкое ЧП: товарищ решил трупом прикинуться, так что ты назначаешься личным врачом рядового Голованова, — и она указала рукой на летчика. — Третья восстановительная программа, о состоянии больного мне докладывать каждые два часа. Круглосуточно докладывать!

— Сделаю, Татьяна Васильевна, — и летчику показалось, что женщина в комбинезоне хищно улыбнулась.

— Я не рядовой…

— А я вас разжаловала в рядовые: у меня в госпитале все рядовые, даже Главные маршалы авиации. Но вы не волнуйтесь, это ненадолго, дня на три. Хотя я с удовольствием бы вас насовсем разжаловала: хлопот от вас… сейчас Николай Нилович наверняка примчится… хотя ему тоже не помешает обследоваться еще раз. Все, Елена Владимировна вас отвезет в палату. И не вздумайте права тут качать: я человек простой, надаю пинков так, что вообще забудете как с врачами спорить!

Когда Александра Евгеньевича на каталке везли по коридору, Елена Владимировна наклонилась к нему и тихо сказала:

— Вы действительно лучше Фею слушайтесь, потому что она пинается очень больно…

Главные маршалы нечасто попадают в госпитали, поэтому уже к трем часам на Ковровский аэродром приземлился Ли-2 с президентом Академии Медицинских Наук на борту. Николая Ниловича на аэродроме встретил Иван Михайлович, проводил его в госпиталь — где Бурденко обстоятельно поговорил с «больным». Затем он плотно пообщался с доктором Серовой:

— Мне очень интересно было бы знать, что произошло у вас в кабинете?

— Да ничего особенного. Этот летчик потребовал, чтобы я ему для летчиков предоставила коктейль бодрости, я ответила «фигушки» и объяснила почему. Он не понял…

— Очень интересно. А дальше?

— Он же упрямый, как стадо баранов, мог бы легко зелье на заводе украсть, а слова он понимать сам не захотел. Вот я ему на собственном, можно сказать, примере и продемонстрировала действие адреналиновой атаки. Обездвижила, вколола ему соответствующую дозу…

— Вы же его просто убили! И сами ему об этом рассказали!

— Ну, попугала дяденьку немножко…

— Он не дяденька, а Главный маршал авиации.

— И что, он от этого стал тетенькой? Зато на собственной шкуре понял и осознал, что летчиков гробить — это не очень хорошая затея.

— Ну да… А если бы он вообще помер?

— Ну что вы, Николай Нилович, у меня в госпитале никто не помирал. Не помирает и не помирать будет.

— Это верно… но в любом случае он маршал, а вы его… обездвижили. Мне ваши врачи, и особенно те, кто обучался у вас, говорили, что вы очень больно деретесь. А если он вас за нападение на старшего по званию…