На завод Таня пришла в самом отвратительном настроении: госпиталь-то открыли, а вот с персоналом в нем было паршиво: просто не успели людей набрать на работу. Так что ей пришлось — кроме двух полных смен «дирижирования», еще и заниматься мобилизацией комсомольцев на срочную помощь в госпиталях. Хорошо еще, что выдрессированные ею немцы-санитары смогли разношерстную команду дилетантов сорганизовать и серьезных проколов не случилось — но и самой Тане пришлось побегать и поорать. А вот лекарствами «против последствий ора» она как-то не озаботилась, так что с Василием Алексеевичем она теперь разговаривала хриплым шепотом. Что сильно старичку добавило неудовольствия от этого разговора — хотя начался он в целом не просто радостно, а восторженно-празднично:

— Татьяна Васильевна, мы тут за эти дни с вашим автоматом провели кучу испытаний, и результаты просто потрясающие! Отстреляли больше десяти тысяч патронов, а ствол вычистили — и автомат как новый. Я… мы все в конструкторском отделе убеждены, что его надо немедленно принимать на вооружение. Сначала, конечно, как личное оружие танкистов и артиллеристов, а затем и в пехоту: изделие и легкое, и удобное, и, по всем признакам, безотказное. Я пришел сказать, что в понедельник уже буду в Москве, чтобы показать ваш автомат — вместе с пистолетом, конечно — комиссии, и уверен…

— Василий Алексеевич… я правильно ваше имя-отчество запомнила? Ну так вот: если бы хоть немного подозревала, что оружие можно принять на вооружение, то я сама бы давно уже в Москву съездила. Но так как это оружие в производство запустить нельзя, то я его даже показывать никому не собиралась.

— Почему нельзя? — удивился Василий Алексеевич.

— Потому. То есть сейчас нельзя… погодите, я все объясню, просто мне говорить немножко больно. Пластмассу для пистолета и автомата я изготовила в нашей лаборатории. Даже не я лично, а Любовь Матвеевна — но она в состоянии сделать ее примерно сто граммов в сутки даже если больше ничем заниматься не будет.

— А что за пластмасса? Кто ее вообще производит?

— В СССР — никто. Ее делают американцы, у них она называется «найлон», и американцы завод по производству этой пластмассы строили четыре года, потратив что-то около двадцати пяти миллионов долларов. Зато завод может производить три тысячи тонн найлона в год! Немцы, для производства пластмассы похуже, которая у них именуется «перлон», завод строили гораздо шустрее — за три года справились, и выпускают аж по десять тонн в сутки. Я понимаю: советские люди трудностей не боятся, а стахановцы готовы горы свернуть… но химический завод — совсем не горы, и если в СССР нужный завод выстроят быстрее чем за два года и дешевле, чем за сто миллионов рублей, то я очень удивлюсь. А американцы нам в таком строительстве — точно не помощники, к тому же они и денег за патент потребуют — так что ждем-с…

— Обидно… но тогда, возможно, нам стоит хотя бы пружины…

— Теперь про пружины — потому что они к реальности все же ближе. С медью и магнием я проблем не вижу, а почти все остальное можно наковырять из монацита. Насколько я выяснила в беседах со снабженцами, монацитовая руда у нас промышленно не добывается — но месторождения известны, так что уже месяца через три… нет, скорее к весне, ее можно будет получить в нужных объемах. Но потом ее нужно переработать, в частности, вынуть из нее редкие земли и их потом друг от друга разделить. В лабораторных условиях вытащить из килограмма монацита миллиграмм сорок-пятьдесят относительно чистого неодима, отделив его от празеодима — работа максимум на неделю. Но для массового производства таких пружин нужны все же не миллиграммы, а сотни килограммов этих металлов, так что тут тоже без завода не обойтись. Радует лишь то, что такой завод все же можно выстроить и запустить всего лишь за год, а не радует цена вопроса и отсутствие обученных работе на таком заводе химиков. Еще вопросы есть? Если есть, но они не срочные, то давайте на следующую неделю их отложим: надеюсь, горло за выходные пройдет…

Когда Василий Алексеевич вышел из лаборатории, Таня спросила у работающей там Любови Матвеевны — одной из старейших работниц завода, которую перевели в новую лабораторию потому что на установленном Таней оборудовании исследования по «заводской химии» выполнялись в несколько раз быстрее:

— Да, давно хотела спросить, но забывала: этот Василий Алексеевич — он кто? Вроде какой-то начальник, но на совещаниях у главного инженера я его ни разу не видела.

Любовь Матвеевна посмотрела на Таню с неприкрытой жалостью:

— Это, Танечка, товарищ Дегтярев. Наш завод именно его пулеметы делает!

— И получается полное… — меланхолично и почти неслышно, чтобы не обидеть явно гордящуюся Василием Алексеевичем коллегу, пробормотала девочка. — Впрочем, с таким патроном придумать что-то хорошее практически невозможно. Да и не надо, а вот для Няши что-то полезное подыскать, я же ей обещала…

Таня достала из ящика стола изрисованную странными фигурками толстую тетрадь и принялась ее неторопливо листать. А слова, которые при этом периодически срывались с ее губ, Любовь Матвеевна, к счастью, не понимала…

В последнюю неделю августа в Коврове (а, точнее, рядом с кирпичным заводом) заработала цементная печь. Небольшая, но она стала производить в сутки по сто двадцать тонн ценного продукта. А запущенная уже в начале сентября вторая печь удвоила мощности новенького «цементного завода», для которого все необходимое оборудование изготовили на заводе пулеметном. Вообще-то официальное название завода содержало слово «инструментальный», и кроме оружия завод изготавливал и большое количество различных станков (большей частью уникальных), так что и оборудование для выпуска цемента оказалось изготовить не очень трудно.

А для известнякового карьера оборудование сделали на заводе экскаваторном. Таня — в роли «главного врача госпиталя» еще в середине июля просто зашла к директору завода и предложила очень удивившую товарища Мышенкова сделку:

— Я слышала, что у вас на заводе простаивает недоделанный экскаватор.

— Я очень рад, что военная медицина интересуется нашим производством, — вежливо ответил Иван Георгиевич. Вежливо — потому что он был человеком воспитанным. А ответил он в общем-то, не по сути, лишь потому, что за пять минут до прихода этой беловолосой девочки он — всей мощью русского языка — объяснял главному инженеру и главному технологу, куда и в каком виде они отправятся, если план по выпуску корпусов снарядов будет опять сорван.

— Я рада что вы рады. А еще я слышала, что у вас месячный план под угрозой… молчать! Я же не просто врач, а главный врач военного госпиталя. Ну так вот, у вас план под угрозой потому что рабочие переутомляются, вкалывая по двенадцать часов в сутки, да еще болеют часто — опять же из-за переутомления и недоедания. И брак гонят, потому что устают смертельно и внимательность с аккуратностью на прежнем уровне поддерживать уже не в состоянии оказываются. С недоеданием я вам сразу не помогу, а с переутомлением и болезнями — запросто. Но — не бесплатно. Я же сказала: молчать и слушать! Денег мне, сами понимаете, не надо, да и нет у вас этих денег. Но я оплату натурой приму: у вас рабочие перестают переутомляться и болеть, а вы мне доделываете этот экскаватор. Причем переутомляться рабочие перестанут хоть завтра, а болеть — думаю, к осени и болеть совсем перестанут. Вы согласны?

— Девочка, я знаю, что ты на самом деле главный врач. И лишь это обстоятельство не позволяет мне…

— Вы, вероятно, не поняли: я предлагаю сделать так, что у вас рабочие перестанут гнать брак и болеть. После этого — именно после — вы где-то за месяц доделываете экскаватор.

— И как они перестанут болеть и уставать?

— У нас, медиков, чтобы стоять у стола и оперировать больных сутками напролет, разработан специальный витаминный коктейль. Разные травки там, соки, витамины и минералы… в смысле, как в минеральной воде. Я могу делать этого коктейля побольше, чем нужно госпиталям. Заметно побольше — и если вы заставите каждого рабочего, когда он на смену придет, выпить полстакана этого, сразу скажу, не самого вкусного пойла, то он через двенадцать часов домой пойдет бодрый и веселый. Правда, чтобы он ночь напролет после этого не бодрился, перед уходом с работы ему нужно будет еще глоточек успокоительной настойки глотнуть. Она — тоже не мёд, но поможет рабочему ночью выспаться, силы полностью восстановить — и утром на работу шагать готовым к новым трудовым свершениям.