Сорок седьмой год закончился на очень позитивной ноте. Особенную позитивность новогодним настроениям обитателям центра Москвы придало окончание подготовки к испытаниям нового советского изделия в далекой казахской степи. Подготовку-то закончили, но Юлий Борисович очень настойчиво уговаривал начальство с самим испытанием подождать:

— Я думаю, что сейчас, пока мы с огромным трудом набрали материалов на одно изделие, нет большого смысла его использовать. Просто потому, что в нем все мы уверены, а вот во второй схеме у нас все же остаются большие сомнения. В то же время до завершения сборки изделия по второй схеме нам остается буквально пара месяцев — но набрать материала на изготовление зажигания для него мы сможем хорошо если к осени следующего года.

— А если ваши сомнения оправдаются? — нехорошо прищурившись, поинтересовался Лаврентий Павлович.

— Тогда мы просто потеряем центнер лития. Не ахти какая потеря, но и тогда научный результат окажется исключительно важным.

— Можно подумать, что речь идет о чем-то копеечном, вроде магния или алюминия, — пробурчал министр. — Вы хоть представляете, во что обошелся стране этот литий?

— Прекрасно представляю. И тем более не использовать его при испытаниях было бы неправильно: если результат окажется отрицательным, то мы со спокойной душой можем прекратить столь дорогостоящую добычу. Хотя и не очень-то и дорогостоящую, этот ртутный цикл обеспечивает прекрасные результаты по разделению, хотя, признаться, здоровья работникам он и не прибавляет.

— За здоровьем у нас есть кому проследить… я визирую вашу заявку, но пока обещать ничего не буду. Если комиссия примет решение о проведении испытания, то оно должно быть проведено в течение недели. Вам понятно, Юлий Борисович?

— Понятно… но я своего мнения не изменю.

— А его и не надо изменять… я, например, в целом вашу мысль поддерживаю. Но, сами понимаете, политическую целесообразность определяет комиссия ЦК, а не я. Вы сами едете на полигон?

— Я бы предпочел полететь…

— Абсолютно исключено! Нам хватает одной персоны, которая, перелетая из одного места в другое, заставляет седеть десятки человек… Только поезд, и вы сами прекрасно понимаете, чем это обусловлено. Идите, готовьте испытания, а я все же пойду попробую их отложить… на сколько, вы говорите, на два месяца? Возьму на всякий случай паузу в три. Попытаюсь взять…

Сорок восьмой год в университете начался со склок, которые, впрочем, мало коснулись физфака и физмата и совсем уже не коснулись химфака. Но вообще-то большинству сотрудников университета (как и вообще большинству граждан страны) было не до склок: в конце сорок седьмого была проведена денежная реформа и благосостояние граждан заметно ухудшилось. Что, впрочем, в какой-то степени компенсировалось отменой карточной системы.

В Таниной комнате в общежитии настроение стало совсем уж грустным. Марина, которая уже получила диплом и поступила в аспирантуру, начала думать об уходе из университета, сказав, что на стипендию ей точно прожить не получится. Антонина, которой учиться осталось полгода, сказала, что тоже в аспирантуру не пойдет и будет подыскивать место… где-нибудь: математики почему-то на заводах и фабриках не особенно требовались. Нина — та вообще подумывала, а не бросить ли ей учебу…

Относительно спокойно себя чувствовала только Евдокия, которая на своем четвертом курсе подключилась к какой-то работе по заказу военных авиаторов и получала за эту работу и небольшую зарплату. А Любаша прикидывала, останется ли у нее время на учебу если она примет предложение поработать в вечерней школе учителем и тоже особенно не переживала.

— Школьница, а у тебя какие планы? — спросила у нее Антонина, когда Таня после окончания зимних каникул снова появилась в комнате.

— Планы у меня простые, — с очень хмурым лицом ответила она. — Надо срочно вырасти на голову и потолстеть, а то на меня парни даже в общежитии не смотрят влюбленными глазами.

— А что мешает?

— Чтобы расти, нужно чтобы окружающие были веселыми. А чтобы толстеть, они должны быть еще и нарядными. Поясняю: если все вокруг ходят с хмурыми рожами, то хочется пригнуться и вообще стать незаметной, а когда вокруг все в красивых платьях, от восхищения аппетит зверский пробуждается. Ну, понимает организм, что если не жрать и не толстеть, то даже смысл у соседки платье красивое спереть пропадает. Поэтому поступаем так: раз сегодня еще каникулы, мы все вот прям щяз одеваемся и едем по магазинам платья вам красивые покупать.

— Не трави душу…

— А я и не травлю. Я вас всех записала в студенческий кружок научный…

— Вот уж спасибо!

— Да пожалуйста. Там математики позарез нужны, и за работу платят приличную денежку. Причем работа вся — по учебным планам проведена, идет в зачет курсовых работ и диплома. А тебе, Марин, пойдет как тема для диссертации. Но в кружок только красивых берут, поэтому я вашу зарплату за январь уже забрала и мы пойдем ее тратить.

— И много там этой зарплаты?

— Много. Повременная — тысяча четыреста в месяц, а за закрытие этапов работ премии от тысячи до пяти. Учтите, этапы там помесячно расписываются… ну что сидите как клуши? Быстренько оделись, быстренько встали и быстренько пошли. Очень быстренько, на улице машина ждет!

— Какая машина?

— Какая-какая, обыкновенная. Товарищ Сталин лимузин свой покататься дал. Дурацкие вопросы вечером задавать будете, а сейчас времени нет. Товарищи офицеры, вы давно пинков не получали?

Деньги, причем очень немаленькие, университету выделил Лаврентий Павлович, сразу после того, как Андрей Николаевич посвятил его в сияющие перспективы несимметричного кодирования сообщений. А так как примерно за неделю до этого профессор Конобеевский докладывал ему о прогрессе в деле создания определенных полупроводниковых приборов, то он выделил не только более чем приличный фонд зарплаты, но и отдельный особняк неподалеку от университета, из которого в срочном порядке выгнали какую-то заготконтору Мосторга. А теперь как раз в здании ремонт закончили и «процесс пошел».

Лаврентий Павлович по этому проекту все подробно докладывал начальству:

— Капица за кислород не зря Героя соцтруда получил. Оказывается, что его установки эти кислород, можно сказать, вообще в качестве отхода вырабатывают, но… в Липецке одну установку запустили, теперь у них производительность домны на треть выросла за счет кислорода, а эта паршивка и тут не упустила случая еще выгоду для народного хозяйства извлечь. Мне в медведковской лаборатории университета показали новую лампу, так она светит ярче прожектора дугового, и, что изобретатели особо подчеркивают, спектр у нее практически солнечный. В Коврове, кстати, этими лампами стали теплицы освещать, в магазинах огурцы свежие не переводятся и помидоры уже появляются.

— А почему в Коврове?

— А потому что там, на тепле от электростанций, этих теплиц уже гектаров пять выстроено. И лампы там же делаются… просто в университете по ее схеме студенты с аспирантами именно прожекторной мощности лампу изготовили. Между прочим, специально для того, чтобы в звезды кремлевские их поставить, они пообещали к весне таких двадцать штук уже сделать.

— А при чем здесь Липецк?

— В Липецке установка кислородная как раз ковровского производства поставлена, и при производстве этого кислорода ковровские ребята выделяют благородные газы, причем в приличных количествах. Неон — он на Конобеевский проект идет, а ксенон как раз на эти лампы.

— А что за границей с кислородным дутьем?

— Пока вроде не слышно, но липецкий опыт показывает, что дело это стоящее. Кроме сокращения времени плавок там еще и кокса на столько же меньше тратится.

— Госплан вроде ничего не говорил о том, что в Липецке новые технологии обкатывать будут.

— Не говорил, в Госплане об этом вообще ничего не знают. В Вязниках артель, которая автомобили делает, трудности с металлом испытывала, и как раз они в Липецк с идеей и приехали. Договорились, что они за свой счет эту установку поставят и наладят, а Липецкий завод им за это десять процентов сверхпланового проката отдавать будет.