— Николай Николаевич, вы же тоже подписки разные давали? О неразглашении?

— Ну да…

— Тогда я предлагаю пойти пообедать в ресторан гостиницы «Москва».

— Да уж, неожиданное предложение… а какое отношение к этому имеют подписки?

— Такое: вы не разгласите, почему мы туда пошли. Вы знаете, что автору рацпредложения положено выплачивать премию в два процента от нанесенного экономического эффекта, причем три года подряд?

— Что-то такое слышал.

— А я нанесла нашей стране эффект примерно на семьдесят миллионов в год. Детали я вам как-нибудь попозже расскажу, а сейчас у нас разговор о важных вещах пойдет и я не хотела бы, чтобы вы, вместо вопросов химии, думали о цене предстоящего обеда. Ну что, пошли?

Когда обед закончился и Николай Николаевич с некоторой грустью высказался в том плане, что теперь ему не осталось смысла заниматься наукой, Таня возразила:

— Вы совершенно не правы, наука, наоборот, становится еще более интересной. Ведь даже по простым веществам, тем же металлам: можно прогнозировать свойства интерметаллидов, но чтобы прогнозы оправдывались, необходимо еще более глубоко исследовать как раз физические свойства этих самых простых веществ. А если мы шагнем всего лишь чуть-чуть глубже, в область хотя бы солей, то уже объемы подлежащего исследованию материала увеличиваются на пару порядков. Я уже не говорю о химии органической, а там и кремнийорганика пойдет, и металлоорганика — и даже для того, чтобы просто систематизировать уже имеющиеся знания, потребуется гигантская исследовательская — и очень интересная — работа. И вот когда эта работа хотя бы частично будет выполнена, великие умы вроде вас должны будут увидеть и сформулировать общие закономерности процессов, выработать работоспособную теорию всей этой вонючей дряни…

— Но получилось-то это у вас, а не у, как вы говорите, великих умов…

— Николай Николаевич, мне просто не повезло: я когда-то один раз умерла, причем по-настоящему умерла, а когда меня реанимировали, оказалось, что полностью утратила память. И мой мозг — чтобы выжить в абсолютно незнакомом обществе — приспособился строить какие-то модели этого общества, причем модели адаптивные. И если модель по результатам оказывается отражающей действительность, то она начинает развиваться дальше. И с химией у меня то же самое: я построила на основании каких-то обрывочных знаний модель, попробовала — работает. Но это модель очень узкой области, шаг вправо, шаг влево — и она уже ломается. Потому что знаний как раз не хватает для построения более адекватной модели. А у вас знания есть, и, по сути, я в вашу модель добавила лишь ма-аленкую детальку. Но вы, с вашими знаниями и опытом, сможете эту детальку поставить на нужное место, а я даже не представляю механизма, от которого эта деталь…

— Таня, у нас организовано эдакое общество исследовательское, студенческое. Вы бы не хотели присоединиться? Вообще-то в него берут студентов начиная с третьего курса, но мне кажется… я бы вас рекомендовал.

— Будете моим научным руководителем? Я согласна…

— Я вообще-то так вопрос не ставил… но тоже согласен. Вы закончили? Когда у вас следующее занятие?

Вот интересно устроен мозг человеческий: пока Таня Ашфаль рассказывала академику Семенову про «коварство» рения, Шэд «по аналогии» решила задачку о коварстве хомо сапиенсов. Например о том, что подсадная утка приносит охотнику пользу лишь пока она крякая привлекает диких тварей. Но если вдруг утка крякать перестает, то охотник высовывается из камышей, чтобы узнать, куда она делась. И если стоит задача обнаружить охотника, то утку можно — и даже нужно — куда-то убрать…

Про деньги — большие деньги — Таня случайно узнала, когда по телефону рассказывала товарищу Курятникову про свой визит к Устинову. Ну тот девочку и порадовал. А вышло все случайно: майор Фаддеев, закончив в свое время постройку госпиталя с «жестяными» радиаторами отопления, подал официальную заявку даже не на рацпредложение, а на изобретение. Заявку, как положено, зарегистрировали — и забыли о ней. Даже положенные триста рублей премии Тане тогда не выдали. Но когда в стране началось массовое восстановление разрушенных городов, майор об «изобретении» вспомнил (он как раз был направлен восстанавливать Харьков), снова оформил документы по поводу «начала использования изобретения в народном хозяйстве», причем «экономический эффект» он посчитал только по одному городу, в котором (вместе со многими другими строителями) и работал. Эффект получился достойный: чистая экономия от того, что не нужно использовать чугунные радиаторы, составил двадцать один миллион рублей. В одном-единственном городе…

Однако сумма «авторского вознаграждения» смутила слабые умишки отдельных ответственных товарищей, и рапорт уже подполковника Фаддеева был куда-то заботливо спрятан. Но товарищ Фаддеев был настоящим коммунистом, борцом за справедливость — и где-то через полгода очередной его рапорт пришел в Наркомат государственного контроля…

Нарком госконтроля Попов Василий Федорович с огромным удовольствием и этим рапортом пришел проконсультироваться к товарищу Сталину: при нужной резолюции он мог провести весьма серьезную разъяснительную работу среди тех, кого подобная сумма в чужом кармане смогла столь сильно опечалить, что они и закон, глазом не моргнув, нарушили. Иосиф Виссарионович резолюцию наложил, а заодно попросил одного грамотного статистика пересчитать все же цифры, высчитанные подполковником Фаддеевым…

Станислав Густавович считать любил и делал это быстро, поэтому уже через неделю он зашел к Сталину и доложил:

— Ты не поверишь, конечно, но по всему выходит, что только в этом году чистая экономия составит не менее семидесяти миллионов рублей. А в следующем будет раза в три больше, и это я уже не говорю о том, сколько сэкономится чугуна.

— А почему не говоришь?

— А потому что нечего экономить: нет этого чугуна, и взять неоткуда. Так что эти жестяные батареи не только денег сэкономят я уже сказал сколько, но и позволят… я тут сам расчет опущу, а то опять заскучаешь… в общем, восстановление только жилья в разрушенных городах провести менее чем за три года, а не за семь, как мы считали раньше.

— Тогда эта жестяная батарея еще и на орден Ленина минимум тянет.

— И не на один, я бы предложил каждый год изобретателю по такому ордену давать. Ты представляешь, сколько людей на годы раньше в человеческих условиях жить станут!

— Я-то представляю, а ты, вижу, и раз в месяц человеку орден бы выдавал, а еще деньгами бы…

— А зачем ему еще и деньгами-то? Вознаграждение положено? Положено, нужно просто… я тут форму отчета составил, пусть ее строители заполняют и наверх отсылают. Тогда мы будем ежеквартально подсчитывать точную сумму экономии. И если автору наркомфин будет деньги так же ежеквартельно выплачивать по реальному результату…

— Ну ты и жук! Ладно, давай свою бумажку, дам поручение Госплану твоему ее утвердить как обязательную форму квартального отчета. А это что?

— А это я отдельно посчитал, сколько денег мы уже сэкономили, с даты начала использования изобретения в народном хозяйстве. И поручение в наркомфин… подписал? Я им сам передам, все равно завтра с утра у них буду. А про орден — он, конечно, уже заслужен, но ты лучше постановление подпиши как раз когда срок выплаты авторских закончится. Тогда в поздравительной речи сможешь вслух назвать такую внушительную сумму, что никто в заслуженности ордена не усомниться.

— Опять паясничаешь? Но насчет ордена по концу выплат за изобретение ты, пожалуй, прав. Орден-то дают за совершенные уже деяния…

После этого бюрократические колеса неторопливо завертелись в обратном направлении, товарищ Попов еще довольно много народу отправил лично выяснять, сколько денег может заработать простой дровосек в сибирском лесу (что тоже машину бюрократическую подтормаживало) — и только четвертого сентября письмо из наркомфина достигла канцелярии завода номер два. Там еще оставалось кое-что по мелочи из бюрократии выполнить, например Тане следовало оформить сберкнижку в городской сберкассе — но это было уже не особенно к спеху: девушке пока вполне хватало и того, что она наполучала по прежним своим разработкам — просто стало возможным не заниматься «мелочной экономией»…