И они пустились в пляс.

Когда, усталые, но довольные, они снова сидели за столом, Гойя обратился к другу с просьбой. У него много недоброжелателей, сказал он, всяких аббатов и прочих шутников, которые на утренних приемах знатных дам смеются над его сомнительным происхождением. А недавно даже его собственный слуга, наглец Андрес, с язвительной усмешкой похвалялся бумагой, подтверждающей, что он, Андрес, – идальго, чей-то там сын, дворянин. Мартин, конечно, знает, что чистота крови и древнехристианские корни семьи Гойя не подлежат сомнению и что его мать, донья Инграсия де Лусьентес, принадлежит к роду, корни которого уходят далеко в глубь веков, в темные времена господства готов. Но было бы неплохо, если бы у него в доме хранился документ, подтверждающий безупречность его происхождения. И Мартин сделал бы ему большое одолжение, если бы уговорил брата Херонимо составить на основе церковных книг Фуэндетодоса и Сарагосы родословную его матери, чтобы он мог сунуть ее под нос каждому, кто в ней сомневается.

В следующие дни в доме Гойи отбоя не было от визитеров, желавших поздравить хозяина. Явились даже Лусия Бермудес и Пепа Тудо в сопровождении аббата дона Диего. Гойя, смущенный и растерянный, чувствовал себя неловко, говорил, против обыкновения, мало. Зато Сапатер говорил за двоих, развлекая гостей чинной беседой. Агустин, раздираемый противоречивыми чувствами, мрачно смотрел на прекрасных дам.

Пепа улучила момент, чтобы поговорить с Гойей наедине. В своей томной манере, с легкой иронией в голосе она рассказала ему, что живет теперь в маленьком дворце на калье Анторча – Факельной улице; дон Мануэль выкупил его для нее у наследников покойной графини Бондад-Реаль. Дон Мануэль время от времени приезжает из Эскориала в Мадрид и навещает ее. Он пригласил ее и в манеж, чтобы показать свое искусство наездника. Гойя уже был наслышан о переменах в жизни сеньоры Тудо; обычно он старался пропускать эти известия мимо ушей, но теперь ему приходилось узнавать все это из первых уст.

Кстати, продолжала Пепа, дон Мануэль сообщил ей, что вскоре Гойю пригласят в Эскориал.

– Я горячо поддержала это намерение, – прибавила она вскользь и с радостью отметила, что Гойе стоило немалых усилий, чтобы подавить в себе желание ее ударить.

В тридцати милях северо-восточней Мадрида, отчетливо выделяясь на темном фоне Сьерра-де-Гвадаррамы, возвышается замок Эль-Эскориал, устрашающе огромный, величественный в своем холодном великолепии каменный исполин, мрачный, неприветливый.

Наряду с Ватиканом и Версалем Эскориал принадлежал к знаменитейшим архитектурным ансамблям Европы; испанцы считали его восьмым чудом света.

Построил дворец во второй половине шестнадцатого столетия Филипп II, мрачный, зараженный болезненной подозрительностью фанатик, известный сластолюбец, бюрократ и ценитель искусства. Построил по трем причинам. Во время битвы при Сен-Кантене[40], в которой его солдаты разбили французскую армию, был разрушен монастырь Святого Лаврентия, великомученика, испанца по рождению, глубоко почитавшегося в Испании за особую жестокость казни, которую ему пришлось претерпеть, – его зажарили живьем, – и король Филипп решил во искупление вины воздвигнуть в честь святого храм-памятник, какого еще свет не видывал. Вместе с тем это был для него подходящий случай исполнить волю своего отца, императора Карла III, завещавшего построить для него и его супруги достойную усыпальницу. И наконец, Филипп хотел провести последние годы жизни в уединении, в монашеской обители, посвятив себя посту и молитве.

Он ничего не жалел для того, чтобы сделать этот «скит» достойной обителью монашествующего владыки мира. С островов Вест-Индии ему везли ценнейшие породы дерева, из королевских лесов в Куэнке – лучший строевой лес. В горах для него добывали мрамор: в окрестностях Гранады и Арасены – коричневый, зеленый, с красными прожилками, в Филабресе – белый, яшму поставляли из каменоломен Бурго-де-Осмы. Для него работали лучшие живописцы и скульпторы Испании, Фландрии, Флоренции, Милана. Грузы со строительными материалами доставлялись по пыльным дорогам, по волнам семи морей. Король сам проверял, осматривал, ощупывал каждый предмет; если же он находился в военном походе, ему ежедневно присылали донесения о ходе работ. На строительство шли доходы от всех заморских провинций.

Общая композиция Эскориала напоминала орудие казни, которое Богу было угодно избрать для мученичества святого Лаврентия. Грандиозное сооружение со множеством внутренних дворов символически изображало перевернутую решетку, четыре угловые башни – четыре ее ножки, а выступающий вперед Дворец инфантов – ручку.

И вот наконец это величественное творение, отмеченное печатью строгой, благочестивой красоты, задуманное и воплощенное для будущих времен, подобно пирамидам, только из более прочного материала – из беловато-серого гранита, добытого в Пералехосе, вознесло свою гордую главу к небу. В Эскориале было 16 внутренних двориков, 2673 окна, 1940 дверей, 1860 комнат, 86 лестниц, 89 фонтанов, 51 колокол.

Роскошная библиотека королевской резиденции насчитывала 130 000 томов и более 4000 рукописей. Особенно ценные арабские рукописи были найдены на захваченных кораблях, перевозивших сокровища султана Марокко Зидана. Султан Мавритании предлагал за эти рукописи два миллиона реалов, но испанцы потребовали, кроме того, освободить всех пленников-христиан, и так как султан на это условие не согласился, рукописи остались в Эскориале.

Во дворце хранились также 204 статуи и 1563 картины, в том числе шедевры Леонардо, Веронезе, Рафаэля, Рубенса, Ван Дейка, Эль Греко, Веласкеса.

Но больше, чем всеми этими художественными ценностями, испанцы гордились сокровищами, собранными в крипте собора, где находились 1515 рак из золота, серебра, позолоченной бронзы и ценных пород дерева, многие из которых были усыпаны драгоценными камнями. В них хранились мощи святых и мучеников – 10 целых скелетов, 144 черепа, 366 костей рук и ног, 1427 пальцев и прочие реликвии, в том числе рука святого Иеронима, нога святой Терезы, скелет одного из убитых Иродом младенцев, кусок веревки, которой был связан Иисус Христос, два шипа из Его тернового венца, кусок губки, которую подносил к Его губам стражник, и частица деревянного креста, на котором Он принял крестную муку. Был там и глиняный сосуд, воду в котором Иисус претворил в вино, и чернильница Блаженного Августина, и камень из мочевого пузыря святого папы римского Пия V. Злые языки утверждали, что однажды некий монах, разум которого помутил Сатана, опустошил драгоценные реликварии и свалил все в одну кучу, так что теперь нельзя было определить, какая из рук принадлежит святому Исидору, а какая – святой Веронике.

В отдельной часовне хранилась самая ценная реликвия Эскориала – «santa forma», чудотворная хостия, Божественная сущность которой проявилась потрясающим, мистическим образом. Когда-то ею завладели еретики-цвинглиане[41], бросили ее на пол и принялись топтать ногами. Но хостия вдруг начала кровоточить; на ней отчетливо проступили прожилки крови, явив тем самым доказательство пребывания в ней Бога. Это случилось в Голландии; оттуда, из какого-то монастыря, хостия была отправлена в Вену, потом в Прагу и попала наконец к императору Рудольфу II. У него-то и выкупил святыню король Филипп, заплатив за нее высокую цену – три своих нидерландских города и важные торговые концессии. Теперь «santa forma» хранилась в Эскориале, и ни один еретик не смел даже приблизиться к ней.