– Вы сегодня еще более сердиты, чем обычно, дон Франсиско, – заметила она дружелюбно. – Неужели вы совсем не рады счастью Пепы?
Он с облегчением вздохнул, когда к ним подошел аббат и дал ему возможность прервать этот малоприятный разговор.
Но не успел он отойти от Лусии, как его окликнула Пепа. Она попросила его подать ей стакан пунша. Дон Мануэль, поняв, что она хотела остаться с Гойей наедине, решил не мешать ей и присоединился к другим гостям.
– Как я выгляжу? – спросила Пепа, томно восседая в кресле.
Франсиско не знал, как себя вести. Он никогда не уклонялся от откровенного разговора, это по ее вине они расставались, не объяснившись и не так тепло, как хотелось бы. И если у кого-то из них и была причина сердиться, то, конечно же, у него.
– Я не хотела бы тут долго засиживаться, – продолжала Пепа. – Мне прийти к тебе или ты придешь ко мне?
Он раскрыл рот от изумления. Что с ней? Она не настолько глупа, чтобы не понимать, зачем ее пригласили на этот вечер. Или Лусия на самом деле ничего ей не сказала? Может, это все же он вел себя как глупец?
В действительности же Пепа давно знала о цели этой вечеринки, но решение далось ей не так легко, как представлял себе Гойя. Она несколько дней мучилась вопросом, почему он не заговорил с ней об этом, и раздумывала, не начать ли ей самой этот разговор. При всей своей невозмутимости и беспечности она испытала горькое разочарование от того, что он так легко от нее отказался – то ли ради своей карьеры, то ли ради ее счастья, то ли просто из желания избавиться от нее. За этими раздумьями она вдруг поняла, как сильно к нему привязана.
Несмотря на то что ей многое пришлось пережить, она осталась целомудренной. Она кокетничала и любезничала с мужчинами, но Фелипе Тудо стал первым мужчиной, с которым она разделила ложе. Позже, когда она училась актерскому мастерству и мужчины стали более назойливо и бесцеремонно домогаться юной вдовушки, ее это скорее отталкивало, чем привлекало. Потом в ее жизнь на всех парусах вошел адмирал, и это очень возвысило ее в собственных глазах. Но настоящее, глубокое наслаждение от любви она испытала только с Франсиско Гойей. Жаль, что к тому времени, когда это произошло, он уже успел разлюбить ее.
Услышав от Лусии, что с ней желает познакомиться всемогущий министр, она, разумеется, поняла, что перед ней открывается широкая и очень гладкая дорога; мечты о роскошных замках и преданных слугах, о которых она пела в своих романсах, могли стать реальностью. Она настолько предавалась фантазиям о том, как изменится ее жизнь, если герцог Алькудиа, любовник королевы, станет ее любовником, что дуэнья надувала ее в карты с еще большим успехом, чем обычно.
Однако это ничуть не мешало ее решимости остаться любовницей Гойи, если он того пожелает.
Потому она и спросила его просто и ясно:
– Мне прийти к тебе или ты придешь ко мне?
Он же продолжал молча сидеть с такой глупой миной, что ему позавидовал бы любой деревенский дурень.
Не дождавшись ответа, Пепа ласково спросила:
– Может, ты нашел другую, Франчо?
Он молчал.
– Может, я тебе надоела? Почему ты решил бросить меня в объятия герцога?
Пепа говорила негромко, приветливым голосом; со стороны это выглядело так, будто они мирно беседуют.
Она сидела перед ним, красивая, желанная, радуя его взор как мужчины, так и художника, но, увы, она была права: он нашел другую. Вернее, не нашел – эта другая просто вошла в его жизнь и завладела им всем без остатка, потому он и отдал Пепу герцогу. Но она была права лишь отчасти. Она не знала всей подоплеки, не знала, какую жертву ему пришлось принести ради Ховельяноса и ради Испании. В нем вдруг снова вскипела жгучая злость. Как это тяжело, когда тебя никто не понимает! Ему захотелось ее ударить.
Агустин Эстеве переводил взгляд с Пепы на Лусию и с Лусии на Пепу. Он догадывался, что́ кроется за всеми этими странностями. Франсиско попал в беду. Ему нужна помощь, иначе он не взял бы его сегодня с собой, и это окончательно убедило его в прочности их дружеских уз. И все же этот вечер его не радовал. Он, словно призрак, бродил среди гостей и завидовал Франсиско со всеми его бедами.
Лусия велела подать шампанское. Агустин, против обыкновения, пил много. Он попеременно пил то не любимую им малагу, то не любимое им шампанское и становился все печальнее.
Дон Мануэль решил, что исполнил долг приличия и теперь снова может заняться своей вдовушкой. Та оказала ему знаки благосклонности. Она предложила себя Франсиско, без обиняков, пошла на унижение, и если Франсиско в ней больше не нуждается, что ж, она пойдет тем путем, который он сам ей указал. И все будет как в ее романсах – она станет предметом осуждения, может, даже презрения, но вместе с тем и восторженной зависти. Нет, это не тот случай, когда могущественный вельможа просто походя подбирает отвергнутую кем-то любовницу, чтобы сделать ее своей наложницей. Она сама назначит цену – высокую цену, баснословную цену, тем более что герцог готов ее заплатить.
Пепа Тудо дружила с Лусией Бермудес, часто бывала на ее вечеринках, но на званые вечера, которые время от времени устраивали сеньор и сеньора Бермудес, ее никогда не приглашали. Как человек здравомыслящий, она понимала, что высший свет для нее, вдовы простого морского офицера, закрыт. Но теперь все будет иначе. Если она вступит в любовную связь с доном Мануэлем, ее не устроит роль одной из его многочисленных тайных подружек: она намерена стать официальной метрессой, соперницей королевы.
Разгоряченный, опьяненный шампанским и близостью прелестной вдовушки, дон Мануэль старался произвести на нее впечатление. Он спросил, ездит ли она верхом. Это был в высшей степени нелепый вопрос: занятия верховой ездой могли себе позволить только очень знатные и очень богатые дамы. Пепа небрежно ответила, что на плантациях отца ей доводилось иногда садиться в седло, но здесь, в Испании, она ездила лишь на осле или муле. Значит, пора наверстывать упущенное, заявил герцог. Она должна научиться ездить верхом – это будет божественное зрелище. Он и сам неплохой наездник.
Пепа поняла, что настал подходящий момент.
– Вся Испания знает, какой вы замечательный наездник, дон Мануэль, – ответила она. – Нельзя ли мне как-нибудь посмотреть, как вы скачете?
Этот, казалось бы, невинный вопрос был не просто чересчур смел – это была дерзость, настоящий вызов. Даже в устах самой красивой вдовушки страны. Ведь свой досуг в манеже дон Мануэль обычно делил с королевой, а нередко и с королем, и сеньора Тудо едва ли могла не знать того, о чем судачил весь Мадрид. Герцог на мгновение опешил – более того, он даже протрезвел, почувствовав, как перед ним открывается большая клетка, в которую его заманивают эти восхитительные уста и невозмутимые зеленые глаза. Он заглянул в них и понял: если он сейчас скажет «нет», если проявит малодушие, он навсегда потеряет эту женщину, эту удивительную женщину, чьи медные волосы, чья белая кожа, чей аромат так приятно кружили ему голову. Конечно, он сможет с ней спать, даже если скажет «нет», но ему нужно больше, ему нужно, чтобы она постоянно была рядом, чтобы она была доступна в любой момент, он хотел безраздельно владеть ею. Герцог судорожно глотнул, выпил вина, опять глотнул и сказал:
– Разумеется, сеньора Хосефа, безусловно. Я почту за честь гарцевать перед вами на коне. Двор в ближайшие дни переезжает в Эскориал[28]. Но в одно прекрасное утро ваш покорный слуга Мануэль Годой вернется в Мадрид, в свой загородный дом, и, сбросив с себя хотя бы на несколько часов бремя забот и государственных дел, предстанет пред вами на коне и будет скакать в вашу честь, донья Пепа.
Он в первый раз произнес ее имя в ласкательной форме.
Пепа Тудо мысленно ликовала. Она опять невольно вспомнила свои романсы: слова дона Мануэля прозвучали как поэма. Теперь в ее жизни многое изменится. Как и в жизни дона Мануэля. А кое-что, пожалуй, изменится и в жизни Франсиско. Его карьера будет зависеть от нее. Она, конечно, не станет злоупотреблять своей властью, но – тут в ее зеленых глазах мелькнула мстительная искорка – непременно даст ему почувствовать, что своими успехами он обязан ей.
