– Как единственной любимой дочкой, которая в то же время боится греха инцеста, материнского отвержения и отцовского предательства.
Инна надолго задумывается, становится серьезной и соглашается, прямо глядя мне в глаза. Она боится смотреть в глаза своему ненаглядному шефу, боялась попадаться на глаза отцу, который постоянно вмешивался в ее жизнь, ругал и за слова, и за молчание. Боится и молчать со мной, и говорить глупости. Мы договариваемся, что она поговорит с директором, способен ли он уважительно относиться к ее эмоциональным потребностям, не обманывая себя идеей, что он заботится исключительно об ее благе.
Родители живут в квартире, которую получили по инвалидности матери, в старой прописана Инна, они ее сдавали. Инна два года назад с милицией выселила родителей в квартиру по месту их прописки, но жить в своей квартире не смогла из-за тяжелых воспоминаний. Однажды в темном пустынном месте двое парней ограбили их с матерью, один готов был изнасиловать Инну, но мать предложила деньги, и его напарник ему помешал. Он даже согласился отдать Инне сим-карту и успокоил ее, что все будет хорошо, они даже обнялись на прощанье, за что ей стало стыдно.
Ей хочется попробовать жить в своей квартире. Ее гей начал раздражать ее своим жеманством и прочими женскими манерами, которые ей самой с детства запрещались. Ее новый друг Николай окончил хоровое отделение музшколы, поет, хорошо играет на фортепиано и гитаре. Он человек искусства, испытывает к ней платонические чувства и сопротивляется ее объятиям и поцелуям. Инну в сексе всегда возбуждала новизна, она быстро и часто меняла партнеров. В постели она закрывала глаза, отключалась и позволяла им делать со своим телом, что угодно, – все равно оскотинилась, так ему, телу, и надо. Иногда она доводила их до импотенции и радовалась своей победе (смеется).
Мать сказала Инне, что у них с отцом был секс, Инне стало противно. Я предполагаю обратное чувство – зависть к матери, смешанная с обидой на обоих родителей. Инна понимающе смеется. Отец всегда ставил мать ей в пример как идеал, в то же время запрещал подражать ей – ведь она сумасшедшая. Но мать хотя бы в состоянии критически оценивать свое поведение, а отец всегда прав. Когда у Инны начался гепатит, ее тошнило, а отец устроил сцену ревности, якобы она беременна – у нее тогда появился ее первый мальчик.
Я жду двойню, хотя живота незаметно. Я лежу на диване на кухне. Начинаются схватки, мне страшно. Появляется моя гинеколог, она успокаивает: еще рано рожать, это лишь шевеление плода. Я оказываюсь в столовой мединститута, в подвале со сводами и арочками. Одногруппница, которая кроме постоянного парня крутит два-три параллельных романа, очень переживает из-за своей беременности, собирается делать аборт. Она орет на всех, в том числе на меня, но я припечатываю ее к скамье и выступаю против аборта. Я не заметила, как родила, я уже в лесу, новорожденные – два больших яйца. Из них вылупляются динозавры, один травоядный, другой – хищный.
В Инне сидит и Добро, и Зло. Она не хочет жертвовать ни тем, ни другим. Пусть будет как в совмещенном санузле, где грязь не пачкает чистоту.
Какая-то врач по телефону сообщает мне результаты анализа крови. Они сами сделали еще тест на беременность – я беременна. Я возмущена – я не просила этот анализ.
Также Инну возмущает, что я куда-то ее подталкиваю (?). А беременна она зрелой личностью, но не надо вмешиваться в роды. Это может плохо кончиться. Инна боится доверять мне. Она доверилась своей психологине и разочаровалась. Та использовала ее, как и мать Инны, для собственной поддержки. Мать соглашалась с отцом, что они с дочкой уродки, глупые и руки у них из задницы растут. И все же отец защищал ее от посягательств мужа сестры, помогал справляться с учебой в медицинском институте.
Я предлагаю попробовать делиться со мной не только негативом, но и добрыми чувствами. У Инны выступают слезы, она спрашивает, отчего она прячется за дурацкими масками: то грубым кокетством, то детскими слезами.
– Наверное, это душа реагирует плачем и на то, что Инна не дает ей безусловной любви, и на то, что еще и ругает за плач и обзывается. Умом Инна похожа на отца, а душой – на мать. Да, у нее ум с сердцем не в ладу, как отношения между ее родителями. Инне надо выделяться: она была в своей компании единственным будущим врачом или психологом, но среди психологов она не сможет быть просто такой же, хотя ей нравится помогать тем, кто обращается к ней за помощью.
Инна опоздала на 15 минут, подшучивает над собой с пофигистской улыбкой. Ее декольтированная грудь украшена жемчужным ожерельем. На группе Инна была в строгом черном платье с белым передником, как в школьной форме. Чувствовала себя как без кожи. Инна не может открываться на группе из-за страха плохой оценки. Она живет сейчас на иждивении тети, почти не ездит на работу, пропускает занятия, залеживается в постели. В душе пустота. Точнее – желание душевной близости и страх отвержения.
Она рассчитывала, что после операции ее будут жалеть и восхищаться. Она – как птица Феникс, восстающая из пепла.
– Как ваша мать.
У Инны увлажняются глаза. Она знала о неосознанном подражании, но не примеряла к себе. Ей обидно, что я не задаю ей вопросов про ее героические страдания, мать от ее жалоб паникует, подруги рассказывают про свою здоровую жизнь. Тетя перенесла три полостных операции, она выслушивает с пониманием. Инна шла на операцию с ожиданием, что больная девочка может наконец покапризничать, но не с кем. Директор после операции вначале звонил, чтобы поинтересоваться ее состоянием, а потом стал звать на работу, чтобы она не засиделась дома.
После операции Инна не мастурбировала из опасений послеоперационных осложнений. Теперь повышенное половое влечение, которое она объясняла выпадением прямой кишки, возобновилось. Как-то в подростковом возрасте Инна занималась мастурбацией, и ее застала мать. Она отнеслась к этому с пониманием, но во второй раз – с непонятным гневом. Наверное, у нее самой был запрет на манипуляции с гениталиями. После долгой паузы Инна предлагает перейти к какой-нибудь нейтральной теме, чтобы отдохнуть от темы секса. Жаль, что она не дождалась от меня вопросов по затронутой теме. Она для нее очень важна и еще появится. Инна упрекающим тоном просит: «Дайте салфетку» – и вытирает мокрые глаза. Ей страшно выражать свою агрессию ко мне по ходу дела, поэтому она рассказывает о прошлой и подавленной обиде или об обидах на других людей. Буду ли я нормально реагировать на ее агрессию? Я не знаю, как буду реагировать, но я не против попробовать.
Отец три дня провел с подругой, которая попала в больницу с переломом ноги, а он – с инфарктом. Мать сломала руку на катке. Она разводится с отцом. Он согласился разменять их двухкомнатную квартиру на две комнаты. Инне немножко его жалко. Она опасается еще более грубых «переломов» и готова в случае чего выйти из игры. Я напоминаю Инне о ее наблюдательной позиции в группе. Она со слезами воспринимает это как плохую оценку – как оценивал ее отец. Я уточняю, что не оцениваю ее саму, а отмечаю ее зависимость от оценки, готовность приписывать мне свои фантазии и отсутствие проверки своих представлений. Я хотел бы работать со всеми этими вещами, а не кормить ее вкусней, чем ее мама в детстве. Инна признает, что в чем-то остановилась на младенческих отношениях с матерью, которая смогла ее лишь родить и выкормить, но оказалась слабой в психологическом и социальном плане.
Инне трудно решиться на встречу с отцом, столько у нее осталось страха перед ним и столько скопилось агрессии. Инна вспомнила, как в четыре года пережила сцену избиения отцом матери, потом – как мать сломала о его голову половник. Инна очень ревновала отца к любовнице и злилась, что приходилось подыгрывать, что якобы он с ней просто дружит. Она приходила в гости со своей дочерью, которая на три года старше Инны, отец теперь спит и с ней. Инне хочется матюгаться.
Когда у отца еще не было мобильника, он попросил его у Инны, которая предупредила его, что адреса звонков остаются в памяти телефона. Отец высказал надежду, что она туда не влезет, но Инна не утерпела и увидела телефон его любовницы. Мы воспроизводим ее разговор с отцом, и она успокаивается. Она не может вспомнить, чтобы отец влезал в ее интимную сферу. Получается, она приписала ему собственное инцестуозное влечение и свой вуайеризм. Ей понравилось, что во время нашей ролевой игры я был добр к ее отцу, озвучил его любящую часть. Между прочим, она расспросила близких и выяснила, что в детстве не столько отец лез к ней, сколько она тянулась к нему. Соглашается, что и мне приписывает собственную активность.
