Отец делал ей больно и за неудачу, и за превосходство над собой. Страшно и любить его – по пьянке дойдет до инцеста, и сопротивляться – убьет. Ко мне тоже страшно поворачиваться и задом, и передом. Я предлагаю Инне включиться в группу. Инна реагирует в стиле Эллочки-Людоедки: «Оу! Я вас умоляю!» Однако с интересом выслушивает, что она может быть полезна группе и своей развитой рефлексией, и тем, что переживает конфликт непосредственно с первичной семьей, который у других участников повторяется уже в их собственных семьях.
Инна не ожидала, что ей так понравится группа, очень благодарна мне, что пригласил. Инна боится экзамена по ее любимому предмету у слишком требовательной преподавательницы. Она старалась получше подготовиться, однако энтузиазма хватило только на первый день, потом наступил ступор. Пауза. Ей трудно говорить о своих чувствах со мной, а тем более на группе. У них в семье это было не принято. Когда мать говорила Инне что-нибудь ласковое, отец называл это телячьими нежностями и пресекал.
Она не любит свое тело и свой пол. Потому что она женщина, как ненавистная мать. В 12 лет она была неуклюжим подростком, а мать – звездой. Она высмеивала дочь: «Задница по коленкам бьет». С помощью строгой диеты она тогда похудела до 50 кг на радость родителям. Но образ тела у нее остался изуродованным толстым задом. В зеркале она с детства видит лицо мальчика, с 13 лет она сознательно культивировала эти черты. Только когда она поступила в мединститут, она стала прихорашиваться. Как-то она ехала с отцом на маршрутке, он долго любовался в зеркале заднего вида на хорошенькую девушку, не сразу сообразив, что это была Инна. Ее испугало, как он жадно смотрел. Ну, не только испугало.
Я пришла к проститутке в дом, напоминающий квартиру родителей. Там была еще одна нейтральная женщина. Проститутка миловидная, приятная. Дала мне вместо фаллоимитатора игрушку с проволочными усиками и лапками. У меня отяжелело все внизу. Если сопротивляться, можно пораниться.
Старуха бегает за ребенком, чтобы он пососал ей грудь. Лицом она похожа на мать, а поведением – на бездетную тетку, заменившую мне мать, и меня саму.
– Что-то гомосексуальное. Или это защита от инцеста?
– На оральной стадии нет фаллоса, только грудь.
Мать клала Инну к себе в постель до 16 лет, хотя Инне это все больше не нравилось. В своей агрессии мать была еще более непредсказуемой, чем отец. Мать привезли рожать Инну к ночи, ей сказали, что еще рано, и оставили одну. Она испугалась, у нее отошли воды, начались сильные схватки, возник спазм родовых путей, у Инны появилась гематома на темени. Когда пришли врачи, мать сказала, что не сможет родить сама, надеясь на кесарево сечение. Врачи ограничились разрезом шейки матки, и произошли стремительные роды. Инна была очень подвижной, рано начала переворачиваться на живот, который у нее часто болел. Патронажная сестра напугала мать, что ребенок может перевернуться и задохнуться в подушке, и мать перестала спать. После этого ей было не до секса с отцом. А когда он произошел, он никак не мог довести ее до оргазма и обозвал истеричкой, с чем она и согласилась.
Инна думает о будущей работе детского психолога. В детстве она не любила играть в куклы, которых у нее было много, – только с игрушечными зверюшками. Все ее игрушечные животные имели имена, только куклы были просто ляльками. Она раздевала их догола и разбрасывала по комнате. В ее играх они плавали вокруг острова, на котором жила Инна со зверюшками.
Когда с ними еще жила бабка по отцу, та подарила Инне маленькую куклу, у которой одна рука была зажата в кулачок, как будто она скрывала там что-то. Эта кукла была похожа чем-то на саму Инну, и она с ней играла. Родители то вели себя по-человечески, то напивались и вели себя по-скотски – как звери. Только тетка оставалась человеком. Но и она не интересовалась тем, что Инна хочет, о чем думает.
Ее самой любимой игрушкой в детстве была лошадка Колокольчик. У лошадки уже вылез поролон, и она свесила головку, выпали глаза. Инна носила с собой свою лошадку, возилась с ней, делилась своими переживаниями. У нее было умное лицо, она сочувственно все выслушивала, не мешая.
Колокольчик – что-то звонкое, веселое. Инна во сне часто слышит музыку и жалеет, что при пробуждении она исчезает. В голове у нее тоже иногда звучит музыка. Отец пел только пьяный, перед дебошем: «Степь да степь кругом…». Тетка поет от хорошего настроения, Инна вначале и от нее ожидала бучи после песни. Инна училась в музшколе, пела дома, но отец заявил, что она не попадает в ноты, и она бросила занятия. Она писала музыку с помощью компьютерной программы, это оказалось несложно. Но когда она стала использовать всякие украшения, ее сочинения перестали ей нравиться.
Мне подарили очень навороченный телефон. Я узнаю то, что все уже давно знают: я беременна. По этому сложному телефону я не могу дозвониться до своего парня. Я бросаю его и звоню по своему старому телефону. У него отзывается не его музыка, он не берет трубку. Наверное, он узнал о моей беременности и сбежал. Я звоню своему однокласснику. В реальности я договорилась с ним о встрече, но не получилось. Он более открытый, чем мой парень.
Инна кривится при упоминании об однокласснике. Она не верит в дружбу и любовь. Надо быть проще, как ее отец. Хорошо быть кисою, хорошо собакою – где хочу пописаю, где хочу покакаю. В 11 лет, когда бабка переехала от родителей, они стали сильно пить. Инна из-за этого пропускала школу, скрывая причину. Отдалилась от подруг и ушла в фантазии, жила там среди кошек, коты были в отдалении. Иногда вожаком была она, но чаще – та или иная кошка.
Первого котенка принес отец, когда ей было четыре года. Характер у котенка был своевольный, он царапался. Однажды Инна нечаянно дверью переломала ему позвоночник, потом у него осталась слабость в задних лапах. Как-то Инна вернулась с пьяной матерью домой, кота не было. Они нашли его в кустах под окном своего четвертого этажа умирающего. Если бы у него были здоровые лапы, он бы не убился.
Потом отец принес домой другого котенка, девочку. Она искала сосок, тыкалась Инне в плечо, в шею, мурлыкала и засыпала с ней. Кошка выросла и оказалась очень гулящей. Ее не стерилизовали, не давали гормональных таблеток, пускали гулять. Она возвращалась беременной, котят в основном топили, некоторых раздавали. Однажды кошка отсутствовала долго, ее принесла знакомая со сломанным тазом. Видно, попала под машину. Она не смогла разродиться, дома в это время был отец, он ничего не сделал. Когда кошка умерла, он завернул ее в тряпку и вместе с котятами в ее животе выбросил в мусоропровод.
Инна рассказывает о своих кошках, как о детях, плача горькими слезами. Я говорю, что у нее сейчас лицо взрослой женщины, заботливой матери. Она выросла в моих глазах. И в собственных – твердо отвечает Инна.
Инна сдала последний экзамен – впервые без слез перед ним. Она зациклена сейчас на предстоящей операции по поводу выпадения прямой кишки, которым страдает с четырех лет. Инна плачет от бессильной злобы на тело, которое то укладывает ее в постель в подавленном состоянии, то устраивает боль в желудке, а то вот довело до невозможности больше терпеть это выпадение прямой кишки.
Мать в 30 лет возомнила себя звездой и требовала поклонения. Она ходила в боевой раскраске, красной мини-юбке и топике – «кофта голо, юбка мимо». Очень яркая и вызывающе сексуальная, гордо отвергающая липнущих ухажеров. А сама думала мыслями отца, говорила его выражениями. Он жил с женой и дочкой из жалости, понимая, что они без него пропадут. Иногда Инна испытывала к нему нежность, но в основном смотрела на него глазами матери, с которой дружила против него. Правда, иногда она нечаянно подводила мать. Однажды они ходили покупать отцу подарок, он по телефону спросил, где они были, и Инна не стала врать. Когда она рассказала об этом разговоре матери, та завыла, стала рвать на себе волосы, забралась на подоконник и кричала, чтобы дочь не подходила, не мешала ей броситься вниз.
