Мы не можем точно указать, когда началось восприятие с канной техники Востока, но широкой датой является вторая половина XIV в.
Прекрасным образчиком филигранного мастерства является оклад иконы Владимирской божьей матери, изготовленный по заказу митрополита Фотия в начале XV в.
На окладе 1422 г.[1345] мы видим, что основной рисунок скани прочно усвоен русскими мастерами, а «арабский цветок» и языки постепенно исчезают или теряют свой восточный характер. К середине XV в. скань совершенно утрачивает дополнительные элементы арабского происхождения; остаются лишь широкие спирали с завитками. Такую скань имеет Новгородский панагиар 1435 г. (венцы у ангелов и верх панагии), потир 1449 г. работы Ивана Фомина.
Несколько особняком стоит сканный рисунок оклада евангелия Загорского музея (перв. пол. XV в.)[1346]. Спирали здесь менее круты (отчего увеличивается сходство с ландышем), отсутствует стремление уплотнять рисунок, наоборот, ветви скани расположены свободно, между ними много гладкого поля. В отличие от остальных предметов со сканью здесь есть ось симметрии. Встречается сложная плетенка, где нити скани перекрещиваются. Такой прием неизвестен в других изделиях XIV–XVI вв. Весь оклад в целом производит впечатление своеобразного, оригинального творчества, далекого от установившихся канонов московских мастеров.
В половине XV в. среди ювелиров Троице-Сергиевского монастыря появляется упомянутый выше талантливый мастер, возможно, создатель целой школы скульпторов-резчиков по дереву. Из ореха и палисандра мастер Амвросий резал кресты и иконки со сложными композициями из мельчайших фигурок[1347]. Сохранилось 4 резных предмета, объединенных общностью стиля, которые можно приписать Амвросию. Помимо художественного единства скульптуры, все они имеют много общего в своеобразной технике сканной орнаментации. Единственный подписной предмет этой группы — складень триптих 1456 г. из орехового дерева, оправленный в золото. Створки складня сплошь украшены своеобразной сканью; на задней стенке идет по краю надпись молитвенного содержания. Триптих был сделан для игумена Вассиана (1455–1466).
Кроме складня 1456 г., для того же игумена Вассиана был сделан ковчежец-реликварий; к этой же группе памятников относятся два креста с золотыми сканными чехлами. Скань на всех предметах однородна. Особенностью данной скани является сочетание крученых проволочных нитей с тонкими полосками золота, поставленными на ребро. Принцип контакта двух типов материала — гладких и филигранных нитей — получил здесь дальнейшее развитие: гладкая проволока заменена вертикально стоящей тонкой стенкой. Этот прием давал бо́льшую глубину, бо́льшую игру света и тени. По внешнему виду вертикальные золотые перегородки напоминают подготовку к перегородчатой эмали, но здесь эмаль не предполагалась.
Рисунок скани — широкие спирали, близкие и к шапке Мономаха, и к потиру Ивана Фомина 1449 г., но орнаментализмы, свойственные первой, здесь исчезли. Гладкие поля, окруженные перегородками, остались, но совершенно утратили восточный рисунок. Трудно сказать, совмещал ли резчик Амвросий функции скульптора и ювелира или у него был подручный мастер филиграни, оправлявший в золото каждое его произведение. Постоянное сочетание резьбы определенного стиля со сканью определенного вида говорит скорее в пользу первого предположения. Возможно, что в этом богатейшем русском монастыре была целая мастерская, работавшая в одном стиле. В XVI в. в Троице-Сергиевом монастыре упоминаются мастера «крестечники»[1348].
Сканный орнамент, близкий к скани амвросиевой школы, мы можем найти на ряде предметов XV–XVI вв. и можем даже проследить его постепенную эволюцию и отход от первоначальных форм. Иконка слоновой кости из Новгорода[1349] украшена сканью и рубинами. Рисунок скани, типичный «ландышевый», крутозавитой, близок к скани, на потире Ивана Фомина 1449 г.
В Новгороде же есть другая иконка, тоже слоновой кости, оправленная в серебро со сканью[1350]. Здесь сохранен принцип сочетания гладких и сканных линий, но завитки скреплены со стеблями в обратном направлении.
Следующий этап в развитии скани дает нам шиферная иконка интересного содержания[1351].
Скань на оправе этой иконки состоит еще из спиральных стеблей, но завитки отсутствуют; вместо них напаяны гладкие колечки, заполняющие все свободное пространство. Дата — XVI в.
Дальнейшая эволюция скани шла по линии отказа от спиралей и замены их маленькими гладкими колечками, заполняющими без всякой системы все поле[1352]. К XV в. можно отнести некоторые отклонения от обычного рисунка скани[1353].
Как видим, все навыки и приемы сканного дела, воспринятые в XIV в. под влиянием восточных образцов, были усовершенствованы русскими мастерами XIV–XV вв. и перешли далее в XVII в., лишь постепенно изменяясь[1354].
Искусство зерни было забыто после монгольского нашествия и возродилось только в XVI в. Привычное для XI–XII вв. сочетание скани и зернив XIV–XV вв. отсутствовало. Грубая зернь есть на окладе 1392 г.[1355]
Перейдем к рассмотрению эмальерного дела.
Ни одно из художественных производств Киевской Руси не требовало такого опыта, навыка и уменья, как искусство изготовления прославленных киевских перегородчатых эмалей. Разрушение Киева татарами привело к уничтожению и полному забвению эмальерного искусства. Ни Новгород, ни Смоленск, ни какой-либо другой из уцелевших от погрома городов не обладал, очевидно, налаженным производством эмалей, так как изготовление их прекратилось после нашествия татар. Не могли здесь помочь и культурные связи с Западом и Востоком, так как там перегородчатая эмаль была неизвестна.
Единственная вещь, связанная с историческим лицом XIV в., — саккос митрополита Алексея (1354–1378), украшенный нашивными бляшками с хорошей перегородчатой эмалью[1356]. Но, как уже указывалось выше, эти эмали относятся к началу XIII в. и лишь случайно дожили до времени Алексея.
Эмаль XIV–XV вв. чрезвычайно примитивна по сравнению с домонгольской[1357]. Как правило, эмаль, обычно одноцветная, служила только фоном для литых накладных фигур и не составляла самостоятельного полихромного рисунка.
Для этой цели служили литые замкнутые пространства, оформленные обычно пятилопастными арками на витых колоннах. Внутренность такого киотца насекалась резцом для лучшего скрепления с эмалью. Нарезка производилась аккуратно, иногда довольно сложным рисунком, так как эмаль была прозрачна и дно коробки, предназначенной к заливке эмалью, могло просвечивать. Следы насечки можно видеть на окладе евангелия Федора Андреевича 1392 г., на окладе 1422 г., на верхней части новгородского панагиара 1435 г.[1358] В последнем случае эмаль была не только на верхней крышке с накладной композицией «вознесенья», но и на фигурах ангелов.
Накладное литье прикреплялось на закрепках или припаивалось. Во второй половине XV в. появляется имитация накладных фигур путем сплошного литья, когда и киотец, и фон для эмали с насечкой, и выпуклая фигура в центре — все отливалось сразу[1359].
