Дискуссия о характере русского ремесла была в известной мере бесплодной, так как ни одна из сторон не располагала достаточными данными ни о степени развития ремесла, ни о его техническом уровне и основывалась преимущественно на спорных положениях. Изучение социальной истории ремесла велось оторвано от истории производства, и оба направления исследования ремесла существовали изолированно друг от друга.

Крупнейшим событием в историографии древнерусского хозяйства был выход в свет книги Н. Аристова — «Промышленность древней Руси» (СПб., 1866).

Понимая под промышленностью всю вообще хозяйственную деятельность человека, Аристов дал в своей работе первую сводку письменных источников X–XV вв. о земледелии, ремесле и торговле. Аристовым использованы летописи, грамоты, жития святых, сведения иностранцев, переводная литература и даже былины. Большую помощь в собирании этих материалов ему оказал словарь древнерусского языка И.И. Срезневского, использованный Аристовым в рукописи.

Письменные источники разработаны Аристовым для своего времени почти исчерпывающе, и в качестве сводки материалов его книга, не устаревшая до сих пор, послужила справочником не одному поколению историков[28].

К сожалению, Аристов обошел молчанием современный ему спор о цеховом строе и положении ремесленников и в очень малой мере использовал подлинные древние вещи, имевшие уже тогда свою литературу[29].

В извинение Аристова можно заметить, что тогдашняя археологическая наука была еще очень бедна исследованиями. Выводы Аристова далеко не всегда могут нас теперь удовлетворить. Так, говоря о металлическом производстве, он приходит к неправильному заключению о том, что «Русские до XV века пользовались иностранными железными изделиями или вещами, выделываемыми кузнецами-иностранцами на Руси…»[30]

Скудность источников была принята Аристовым за скудность самого ремесла, и в заключительных главах он пытается объяснить низкий (по его мнению) уровень развития русской промышленности и оправдать русский народ ссылками на неблагоприятные природные условия. «Нельзя было ожидать движения и усовершенствования промыслов и ремесл в древней Руси, в обширной малонаселенной стране… Однообразие природы, обширность, пустота, суровые зимы, постоянная борьба с другими народами, плохие дороги приучили русского человека к стойкости и терпению, не возбуждая в нем новых потребностей и улучшения своего быта»[31].

Второй причиной замедленности развития промышленности, кроме суровой природы, Аристов считает состояние непрерывной подвижности русского народа: «Русский народ, рассыпанный на громадном пространстве, постоянно переходил с места на место, искал себе плодородной почвы, рыбных рек, бортных ухожаев и других богатых экономических условий природы. Это кочеванье, это искание льготной жизни не могло содействовать развитию ремесленности…» (Курсив наш. — Б.Р.)[32].

Все эти положения нашли отражение и в тезисах, приложенных к книге[33].

Одним из крупных недостатков работы Аристова является суммарное, не расчлененное рассмотрение длительной эпохи с X по XV в. Попытки выделить особенности отдельных периодов не было сделано.

Вся система экономических взглядов Аристова могла возникнуть только при условии совершенной неразработанности вопросов древнерусского хозяйства. Но как бы то ни было «Промышленность древней Руси» долгое время оставалась единственной работой по истории русского хозяйства, и взгляды ее автора надолго определили отношение историков к ремесленному производству и его роли в истории Руси.

На следующий год после выхода в свет книги Аристова был организован русский отдел на Всемирной выставке в Париже[34], в связи с чем Г.Д. Филимоновым были предприняты розыски старинных русских вещей в музеях и недоступных для ученых исследователей ризницах монастырей и соборов. Впервые произведения древнерусских ювелиров были выставлены рядом с византийскими и западноевропейскими вещами[35].

Интерес к древнерусскому художественному ремеслу повысился. Одновременно с изучением истории ювелирного дела началось накопление рядового археологического материала благодаря широким курганным раскопкам. Массовое исследование курганов было начато работами А.С. Уварова в 1851 г. Всего им раскопано 7729 курганов в Суздальской Руси. А.А. Спицын совершенно справедливо называл эти раскопки варварскими и сожалел, что подавляющее большинство материалов погибло для науки[36], но изданная Уваровым работа[37], основанная на обобщении археологического материала, имела для своего времени большое значение, т. к. вводила в оборот науки новый и свежий вид исторических источников. Можно только пожалеть, что эта первая историческая работа, основанная на археологическом материале, оказалась столь слабой в отношении метода исследования своего основного источника — курганов.

Раскопки русских курганов в разных местах России производились В.В. Антоновичем, Н.Е. Бранденбургом, Н.И. Булычовым, В.З. Завитневичем, Л.К. Ивановским, Д.Я. Самоквасовым, В.И. Сизовым и рядом других археологов.

В музеях накапливался обильный материал; на частых археологических съездах, устраивавшихся поочередно в крупных русских городах, читались доклады о древнерусских курганах; но археологический материал все же очень редко и мало использовался в качестве исторического источника.

В работах перечисленных ученых почти всегда имеется небольшой раздел, посвященный характеристике ремесла, но только в работе В.И. Сизова о смоленских курганах был произведен подробный анализ техники изготовления курганных вещей[38].

Обычно же вывод о ремесле получался таким образом: все предметы из курганов делились археологом на две неравные доли; в первую группу относились все привозные вещи, а во вторую — предметы местного изготовления, на основании которых делались стереотипные заключения о том, что население, хоронившее своих покойников в курганах, было знакомо с ковкой металла, прядением нитей, лепкой горшков, с обработкой дерева.

Разделение вещей на привозные и местные, т. е. другими словами решение вопроса о значении торговли и ремесла, было всегда крайне субъективным. И всегда, как только археолог пытался перейти к этому вопросу, над ним довлела готовая историческая схема, выдвигавшая на первое место торговлю и совершенно не знавшая местного производства.

В.З. Завитневич в специальной статье пытается доказать, что «…самые захолустные уголки славяно-русских поселений, путем, конечно, торговли, имели возможность пользоваться плодами византийской образованности…»[39]

К таким «плодам» Завитневич относит почти весь курганный инвентарь, включая даже дешевые мелкие поделки из медной проволоки. Даже крупнейший русский археолог А.А. Спицын, много сделавший для приведения в систему русских древностей, говоря о торговле Киевской Руси, отнес в раздел торговли почти все железные и медные вещи из курганов[40]. Выводы Спицына были повторены впоследствии Д.Н. Анучиным: — «Привозными следует считать и находимые в курганах [IX–XI вв. — Б.Р.] бусы янтарные, стеклянные, сердоликовые, серебряные, бронзовые браслеты, гривны, серьги, височные кольца, пряжки, фибулы, перстни, булавки, прорезные бляшки, иногда крестики, а в мужских могилах железные ножи, топоры, наконечники копий, редко мечи, длинные, обоюдоострые, норманского типа»[41]. За вычетом данного списка из курганных вещей дреговичей и радимичей на долю русского ремесла останутся только глиняные горшки. При такой постановке вопроса оказалось, что древнерусские смерды, не имея ничего своего, должны были весь свой нехитрый инвентарь (топоры, ножи, украшения) закупать у каких-то иноземных торговцев. Археологический материал, привлеченный к истории русского хозяйства в таком виде, мог содействовать лишь дальнейшему запутыванию вопроса.