Большинство домниц находилось в индивидуальном владении, но есть указания и на совместное владение нескольких дворохозяев одной домницей[1164].

Сябринное, складское владение домницами встречается редко и в сопоставлении с обязательностью кооперации в солеваренном деле говорит о большей доступности варки железа для индивидуального крестьянского хозяйства.

Обособление промышленного района вызвало ряд изменений в деревенской экономике и за его пределами. Рассмотрим вопрос о снабжении домниц рудой. Для Вотской пятины основным местом добычи руды было течение реки Ковоши и Красные Горы, между тем как многие домницы, пользовавшиеся рудными местами именно здесь, отстояли от Красных Гор на 60-100 км[1165].

Владельцы домниц должны были или нанимать рудокопов и возчиков или же часть времени в году тратить на добычу и доставку руды. В писцовой книге Деревской пятины 1495 г. указано значительное количество «копачей», людей непашенных («а съ обжи дохода нѣт — пуста»), обложенных денежным оброком в 4 деньги с человека.

Копачи встречаются близ города Курь на Ловати и в северной части Деревской пятины[1166]. В некоторых поместьях количество копачей переходит за сотню. Всего их было около 700. По всей вероятности, в этих копачах нужно видеть крестьян, владевших дворами, но занимавшихся отхожим промыслом, связанным с «копанием». Этот термин употреблялся в двух случаях: для обозначения добычи руды («руду копать») или для обычных земляных работ, чаще всего связанных с какими-либо гидротехническими задачами (напр., Копаное озеро, р. Копаница).

К сожалению, у нас нет данных о месте работы копачей. Если бы удалось установить связь копачей с копаньем руды, мы получили бы интереснейший материал о воздействии возникшего промышленного района на соседние, поставлявшие ему рабочую силу[1167].

Существование развитого железоделательного промысла неизбежно должно было вызвать развитие угольного дела. К сожалению, наши источники очень скупы в отношении всех лесных промыслов. За исключением нескольких дегтярей[1168], упомянутых писцовыми книгами, мы остаемся в полном неведении относительно других промыслов, связанных с разработкой лесных богатств. «Акты Западной Руси» дают нам очень подробную номенклатуру этих промыслов[1169]:

Будники (выделка поделочного леса)

Угольники

Поташники

Гонтари (выделка драни)

Клепачи (выделка клепки)

Попеляры (добыча золы)

Дегтяри

Дойлиды (плотники — выделка бревен, досок)

По всей вероятности, все эти промыслы, к которым нужно еще добавить смолокуров, существовали и в Северо-Восточной Руси, но наши сведения о них слишком скудны. Возможно, что эти сезонные промыслы, не отрывавшие крестьян от земледелия, не учитывались писцами.

Вотчинное хозяйство в XIII–XV вв. было разнородным и всеобъемлющим; пронизывая все стороны деревенской и городской жизни, оно неизбежно затрагивало и ремесло. Там, где вотчина была противопоставлена только деревне, где слабо был развит город, там концентрация на феодальном дворе запасов сырья и разнообразных ремесленников имела положительное значение, исчезавшее по мере развития товарных отношений.

В боярский двор или в монастырь в большом количестве поступало сырье, а также полуфабрикаты крестьянского домашнего производства, которые могли быть здесь переработаны. В составе натурального оброка мы встречаемся и с овчинами, и с крицами железа, и с холстом, и с горстями льна. Все это создавало как значительные торговые запасы, так и резервы сырья для работы вотчинных ремесленников[1170].

Оброк льном представляет для нас особый интерес в связи со слабым развитием ткачества в русских городах.

В XIV в. в монастырском хозяйстве, согласно известной грамоте Киприана Константиновскому монастырю под Владимиром, дело с обработкой льна обстояло так: «…а ленъ дасть игуменъ въ села и они прядутъ, сѣжи и дѣли неводные наряжаютъ»[1171]. Здесь неясен источник получения льна — оброк или «игуменов жеребей», вспахивавшийся крестьянами в счет барщины.

Легче предположить первое, так как в подобном перечне крестьянских барщинных повинностей нет ни одного упоминания о работах, связанных с подготовкой льна к прядению (теребление, мочка, сушка, трепание и др.).

Прясть лен и ткать или плести из пряжи в мужском монастыре было некому и этим объясняется сдача льна «в села». Данные писцовых книг и грамот рисуют нам пеструю картину форм обработки льна. С одной стороны, продолжает бытовать еще старый оброк готовыми изделиями, с которыми мы знакомы еще по грамоте Ростислава Мстиславича 1151 г. Готовые ткани (льняные и, может быть, шерстяные) подразумеваются под такой статьей оброка как «портъное» или «скатертное»[1172].

Наряду с таким присвоением продуктов домашнего производства существовал оброк льном и пряжей, собиравшийся иногда специальными лицами — «льняниками»[1173].

Под льном нужно, вероятно, понимать непряденый лен (т. е. именно такой, какой шел на экспорт). «Пряжа», «прядено», «пряжа усчинная» встречаются очень часто в перечислениях оброка. Лен измерялся горстями и коробьями, пряжа — пасмами[1174].

Пряжа не являлась экспортным товаром, и наличие пряжи в составе оброка может говорить об использовании ее в вотчинном хозяйстве для выделки тканей. Обращает на себя внимание то, что сборщиками льна иногда являются «истобники». Так, например, в Бежецкой пятине «в волости лен да белье [беленую пряжу] збирает на великую княгиню» Демидко истобник.

Термин «истобник» далеко не всегда обозначает слугу, занятого отоплением княжеских хором. По всей вероятности, он происходит от «истъба» — теплое, отапливаемое помещение (как «горничная» — от горницы, а «спальник» — от спальни). Причем истобники связаны именно с женской половиной дворца[1175], где они, очевидно, соответствовали спальникам. Итак, лен и пряжа поступали в распоряжение великой княгини. По всей вероятности, это было связано с наличием на женской половине двора специальных прялок и ткацких станов.

В технике прядения произошли серьезные изменения, прослеженные только в городе, где в XIV–XV вв. появилась самопрялка, о чем свидетельствует находка спицы в раскопках А.В. Арциховского в Новгороде[1176].

Итак, в отношении обработки льна мы твердо знаем о производстве тканей крестьянами и можем предполагать их производство в вотчине. Нередко, очевидно, трудом крестьян производились и плотничные работы, что избавляло феодала от необходимости прибегать к специалистам-плотникам.

Вотчинное хозяйство в отношении ремесла распадалось на два концентра: один — внешний, охватывающий ремесленников, разбросанных по деревням и погостам, принадлежавшим данному вотчиннику, а другой — внутренний, в который входили ремесленники, расположенные в непосредственной близости к усадьбе вотчинника.

Ремесленники первой группы связаны с вотчиной лишь оброком, в состав которого зачастую входила часть их продукции. С развитием внутреннего рынка и денежной ренты связь их с вотчиной именно как ремесленников, как мастеров, изготовляющих те или иные вещи, порывается, так как оброк вносится уже не топорами, косами и лемехами, а деньгами. Это вполне отвечает и той тенденции деревенского ремесла к выходу на более широкий рынок, которую рисуют нам документы XV в. Развиваясь в недрах вотчины, деревенское ремесло перерастало потребности вотчинного натурального хозяйства и становилось готовым к работе на рынок. Так возникало одно из интереснейших явлений в русской экономике XV–XVI вв. — рядки, эти, так сказать, «деревенские города».