Если учесть, с каким размахом жил Якоб Шифф, финансируя железные дороги Э. Х. Гарримана и постоянно богатея, то странно, что в эти годы его бережливость становилась все более заметной. Он скупо пользовался телефоном в своем доме и держал на подставке рядом с ним маленькую записную книжку, куда каждый должен был заносить звонки. «Телефонные разговоры стоят денег!» — постоянно напоминал он им, а в конце каждого месяца тщательно сравнивал звонки в блокноте с теми, что были указаны в счете.
Он был финансовым советником и членом правления компании Western Union, и это давало ему франкировочную привилегию, позволявшую бесплатно отправлять телеграммы. Естественно, он предпочитал отправлять телеграммы, а не звонить по телефону. Каждый вечер в течение летних месяцев, проведенных в Си Брайт, дети должны были наряжаться в белые хлопчатобумажные перчатки и матросские шапочки, закрепленные резинкой под подбородком, чтобы встретить своего высокопоставленного родителя, когда он прибудет на пароме в Эсбери Парк. Если же Шифф передумывал и решал ехать поездом, он посылал телеграмму. Эти телеграммы всегда приходили задолго до отъезда семьи на паромный причал, и Шифф оставался ждать на вокзале, не дождавшись ответа, в ярости.
Первые детские деньги Фрида и Морти получили во время одного из двухлетних летних отпусков в Германии. Им было положено пятьдесят пфеннигов в неделю. Когда осенью они вернулись в Нью-Йорк, отец объяснил, что в американской валюте эта сумма исчисляется двенадцатью с половиной центами, и поэтому детям придется следить за тем, какая неделя была двенадцатицентовой, а какая — тринадцатицентовой. В конце месяца он просматривал их счета и искал расхождения. (К тому времени, когда Фрида собралась замуж, ее пособие постепенно увеличивалось, пока она не стала получать доллар в неделю, из которого отец требовал, чтобы она откладывала десятую часть в фонд «Свежий воздух»).
Г-н Шифф был большим любителем создавать условия. Это была его тактика и в бизнесе, и в отношениях с людьми: он редко предлагал что-либо прямо. Он всегда ставил какие-то условия. Иногда его условия были слишком жесткими, чтобы быть приемлемыми. Но иногда в них прослеживалась странная логика. Например, странный случай, когда молодой Морти Шифф долго боролся за получение желаемого образования.
Морти был отличным учеником. В школе доктора Сакса он почти всегда был первым в своем классе, но это не радовало его отца. Якоб Шифф считал самым важным, чтобы Морти получил оценку «отлично» в той категории отметок, которая называется «выправка». Как и любой мальчик, Морти не всегда вел себя безупречно, и, независимо от других оценок, всякий раз, когда в его маленькой серой книжечке обнаруживался промах в этом отношении, Морти и его отец устраивали очередной «сеанс» в ванной комнате дома 932 по Пятой улице. После порки Джейкоб Шифф заявлял: «Мой сын не обязан лидировать в учебе. Но то, что мой сын не должен знать, как себя вести, — это непростительно!»
Морти окончил школу с отличием, когда ему едва исполнилось шестнадцать, но отец утверждал, что он «не готов» к поступлению в колледж. После этого началась любопытная переписка с преподобным доктором Эндикоттом Пибоди, директором школы в Гротоне. Джейкоб Шифф писал Пибоди, что очень хотел бы зачислить своего сына в школу на один год, но при одном условии. Он указал, что Морти воспитывался «сознательным евреем» и поэтому должен быть освобожден от всех религиозных занятий и занятий в часовне. Далее последовал, по словам членов семьи, «обмен достойными и любезными письмами», который закончился «взаимным согласием», что Гротон не является школой для Морти.
Почему Якоб Шифф даже на мгновение заподозрил, что Гротон мог быть школой для Морти, на первый взгляд, невозможно понять. Шел 1893 год, Гротону было всего десять лет. Она была основана Пибоди на основе теории, согласно которой традиции и догматы епископальной церкви в сочетании с традициями английской государственной школы смогут воспитать идеальных «христианских джентльменов» в Соединенных Штатах. Слова «христианский», «протестантский епископальный» и «Англиканская церковь» десятки раз встречаются в проспекте школы, а в первый попечительский совет вошли два епископа штата Массачусетс и целый ряд других восточных язычников, включая Дж. Шифф должен был знать об этом.
За шестнадцать лет до этого, летом 1877 года (в тот самый месяц, когда, по случайному совпадению, родился Морти), эпизод с Джозефом Селигманом в Grand Union вызвал такую бурю в прессе и среди духовенства. Была ли у Шиффа мысль провести собственное судебное разбирательство по поводу политики приема в подготовительные школы? Шифф определенно чувствовал, что унаследовал мантию Джозефа Селигмана как ведущего еврея Нью-Йорка. И если нужно было провести испытание, то кто, как не Шифф, мог его провести?
В разгар «дела Селигмана-Хилтона» появились неприятные намеки на то, что за этим делом стояли не только антисемитизм, но и желание отомстить бизнесу. В обмене Шиффа и Пибоди могло быть замешано и соперничество на Уолл-стрит. У Пибоди были тесные связи на Уолл-стрит: он сам некоторое время работал на Уолл-стрит, а его отец был партнером в лондонском офисе Моргана. Сам Морган был одним из основателей школы. Возможно, Джейкоб Шифф считал, что компания Kuhn, Loeb выиграет, если ее соперник-язычник Морган будет дискредитирован и опозорен по такому вопросу, как Groton.
Возможно, если Шифф и задумывался о создании дела, подобного делу Селигмана, он помнил, что дело Селигмана закончилось крайне недостойно и бесславно. Шифф очень заботился о внешнем виде. А может быть, он еще не был готов к схватке с великим Морганом.
Морти никогда не хотел учиться в Гротоне; все, чего он хотел, — это поступить в Гарвард. И вот, к несчастью Морти, как только отец отказался от идеи Гротона, он объявил, что хочет, чтобы Морти поехал в Амхерст.
Против Гарварда Шиффа понять еще труднее, чем его флирт с Гротоном. Гарвард уже стал чем-то вроде традиции в семье (там учились мальчики Соломона Лоеба). Президент Гарварда Чарльз В. Элиот был близким личным другом Шиффа, который очень восхищался Элиотом, бесконечно цитировал его (Шифф с сильным акцентом любил говорить: «Как сказал мне президент Элиот со своим особым новоанглийским акцентом...»), а летом они часто ходили в походы по холмам вокруг Бар-Харбора. И все же он был непреклонен. Гарвард, по его словам, был «слишком большим», и в нем училось «слишком много богатых мальчиков», причем оба эти утверждения свидетельствовали о странном непонимании того, что на самом деле предлагал Гарвард в те времена. В отчаянии Морти написал президенту Элиоту и попросил его заступиться за отца, и Элиот тактично упомянул Джейкобу, что надеется, что Морти «подумает о Гарварде». Джейкоб ответил, что об этом не может быть и речи.
Джейкоб сказал, что Морти «слишком экстравагантен» и что Гарвард сделает его еще более экстравагантным. Но Морти так сильно протестовал против Амхерста, что отец частично согласился. Он предложил условие. Если Морти проведет год в Амхерсте и докажет, что он не был экстравагантным, то на следующий год он сможет перевестись в Гарвард. Морти согласился и отправился в Амхерст, где поселился в пансионе за 3,50 долл. в неделю; даже студенты, получавшие полную стипендию, имели жилье лучше, чем у него. Пансион находился на значительном расстоянии от университетского городка, и Морти написал отцу письмо с просьбой купить велосипед. Якоб ответил согласием, и Морти купил себе блестящий двухколесный велосипед.
Когда в июне Морти вернулся домой, он напомнил отцу о своем обещании: следующий год можно провести в Гарварде. Но Якоб печально покачал головой и сказал: «Нет, сын мой, ты доказал то, чего я опасался. Ты был экстравагантен в Амхерсте». Чуть не плача, Морти потребовал рассказать, как он был расточителен. «Ты купил новый велосипед», — сказал Джейкоб. «А мог бы купить подержанный».
«Ты не говорил, что он должен быть подержанным!» — сказал Морти.
«Я думал, ты понимаешь», — ответил отец.
