Примерно в 1873 г. с Джозефом Селигманом стали происходить любопытные перемены. Ему было уже пятьдесят четыре года, он был состоявшимся миллионером, но его мировоззрение и отношение к жизни начали меняться. Возможно, это было связано с предложением Гранта занять место в казначействе несколькими годами ранее или с обедами в Белом доме, где такие люди, как миссис Поттер Палмер, находили его забавным. Не то чтобы он стремился занять место в нью-йоркском обществе, но он становился более американизированным, более джентилизированным, теряя часть своего ощущения еврейства. К этому времени никто из Селигманов не вел кошерного хозяйства. Джозеф продолжал оставаться постоянным членом храма Эману-Эль, но чаще всего «деловая суета» не позволяла ему посещать субботние службы. Кроме того, он познакомился с молодым человеком по имени Феликс Адлер, сыном немецкого раввина, который выдвигал идеи общества, основанного на этике, а не на религиозном благочестии, что показалось Иосифу интересным.
Изменившееся мировоззрение стало оказывать сильное влияние на подход Джозефа к бизнесу. В течение многих лет в коммерческих банках, выпускающих векселя, преобладали имена язычников — Виллинг, Моррис, Гамильтон (чьи духовные потомки и сегодня контролируют коммерческие банки). Коммерческий банкинг казался частной нишей банкиров-язычников, так же как еврейские банкиры, такие как Джозеф, нашли свою нишу в качестве торговых банкиров, занимающихся вексельной торговлей. Эти два направления банковской деятельности практически не пересекались, пока в 1870-х годах Джозеф не решил, что селигманам следует восстановить свой бизнес в Сан-Франциско и что это должен быть их первый коммерческий банк. Джозеф, понимая, что это будет отходом от «традиционной» еврейской банковской практики, выбрал название с английским подтекстом — Anglo-California National Bank, Ltd. — и, чтобы усилить английскость банка, передал его организацию своему брату Исааку в Лондоне.
Безусловно, финансовая смекалка Айзека свидетельствует о том, что он мог планировать практически все детали работы банка в Калифорнии (где Айзек никогда не был), находясь за шесть тысяч миль от нее, с помощью дистанционного управления. В процессе работы над проектом он стал относиться к нему как к «моему банку». (Когда Абрахам Селигман, считавший себя экспертом по Западному побережью, приехал в Лондон, чтобы обсудить запуск нового банка, Исаак был весьма раздосадован «вмешательством» брата и написал домой, что Абрахам приехал в Лондон «вероятно, потому что ему нечем заняться»).
В Лондоне Исаак провел публичное размещение акций Anglo-California и собрал внушительную сумму в 400 тыс. фунтов стерлингов (или около двух миллионов долларов в американской валюте по тем временам). Исаак бесконечно суетился по самым незначительным вопросам и писал Джозефу нотационным тоном: «Мне нет нужды напоминать тебе о той огромной моральной ответственности, которую ты теперь несешь. С Божьей помощью наша репутация будет укреплена успехом Вашего управления банком». Он сурово добавил: «Если Вы будете плохо вести дела, то можете быть уверены, что наше доброе имя сильно пострадает, и ничто не может быть так прискорбно, как пострадать в репутации». Очевидно, что в глубине души Исаака не покидало опасение, что евреев могут обвинить в том, что они перегнули палку.
Далее Исаак велел Иосифу присылать ему «еженедельные сводки» по сделкам и «внятные отчеты», а также призвал его быть «очень осторожным, не делать плохих долгов, не запирать свои деньги под неоплачиваемый залог и не... давать деньги в долг видным политикам с перспективой годами ждать возврата» — все это похоже на совет Иосифа своим братьям за несколько лет до этого.
Весной 1873 г. банк готовился к открытию, и Исаак написал несколько настойчивых писем с просьбой: «Найдите какого-нибудь человека А-1, который станет главным управляющим». Иосиф ответил, что он нашел двух человек «А-1» — своего старшего сына Давида, которому было всего двадцать два года, и своего шурина (который был также его двоюродным братом) Игнаца Штейнхардта. Исаак был недоволен этими назначениями. Дэвид, по словам Исаака, был «слишком зеленым» для управления банком, «хотя, по крайней мере, он родился в Америке». Игнац, по словам Исаака, плохо говорил по-английски, и его «надо держать в задней комнате». Он добавил, что надеется, что ребята наймут «хорошего секретаря-корреспондента, который сможет писать безупречные деловые письма, потому что мне будет стыдно, если директора будут читать такую белиберду, какую пишет дорогой Дэвид, и такой неграммотный английский, какой сейчас присылает Игнац».
Незадолго до открытия Джозеф совершил неожиданную поездку в Сан-Франциско, чтобы проверить, как обстоят дела, — Айзек «едва ли ожидал этого» и не считал это необходимым. Но инспекционная поездка убедила Джозефа в том, что Айзек был прав: Дэвид был недостаточно опытен, чтобы справиться с этим заданием, и вся семья была поражена тем, что Джозеф отозвал своего собственного сына и заменил его человеком, о котором никто никогда не слышал, — Ричардом Г. Снитом, первым язычником и первым не членом семьи, получившим важное место в компании Селигмана.
Айзек был ошеломлен, но все понял. «Нет ни малейших возражений против этого назначения, — писал он, — только Совету директоров лучше подождать, пока не придут заявления об отставке от Дэвида и от Вас не поступит информация о джентльмене, который должен его заменить... Вы должны помнить, что здесь все делается систематически, а не опрометчиво и легкомысленно».
В первые месяцы работы банка нью-йоркский фондовый рынок был неустойчив. К сентябрю цены начали падать, и ряд фирм потерпел крах. Джозеф писал Исааку, сообщая о «многочисленных неудачах, и конец еще не наступил. Jay Cooke & Co. приостановила свою деятельность вчера в полдень.... Будем благодарить Бога, что мы не понесли убытков». Банки отчаянно нуждались в наличности, и Джозеф пытался убедить президента Гранта разместить государственные средства в частных банках, хотя, по признанию Джозефа, такой шаг был бы «явно незаконным». К 23 сентября Джозеф писал Айзеку: «Сегодня вечером ситуация выглядит совершенно неблагоприятной, большинство банков отказываются выплачивать сегодня гринбеки или валюту, а чикагские банки, по сообщениям, приостановили свою работу». Начиналась Великая паника 1873 года.
Джозеф получил от Игнаца Стейнхардта из Сан-Франциско сообщение о том, что между ним и мистером Снитом возникли разногласия. Суть спора заключалась в том, кто из них должен был занять первое место; Игнац не понимал, почему на бланке банка имя Снита было помещено выше его собственного. Усталый Джозеф написал Игнацу: «Ваше письмо, пришедшее в разгар беспрецедентной паники, причиняет мне такую боль... Вы должны попытаться найти общий язык».
Игнац хотел, чтобы его имя было не только на самом верхнем месте канцелярских принадлежностей, но и, что немаловажно, более крупными буквами. Аргументы Снейта в пользу того, чтобы занять верхнее место, сами по себе были тревожными. В банковском сообществе Сан-Франциско «будет лучше выглядеть», настаивал Снит, если список руководителей банка возглавит «христианское имя». Джозеф предвидел подобный спор и надеялся его избежать. Исааку Джозеф писал: «Наш друг Снит воображает, что в американском сознании существует предубеждение против иностранцев и израильтян (а мы уверены, что его не должно быть, и среди разумных американцев его нет)». Он добавил: «Прошлым летом мы обнаружили, что он [Снит] имеет возвышенное мнение о себе. У Стейнхардта та же черта характера».
Джозеф не мог решить, кто из них прав, или, возможно, кого следует винить больше. Он не мог заставить себя уволить брата своей жены. В случае со Снитом речь шла о годовом контракте с банком, который необходимо было выполнить. Джозеф написал обоим письма с резкими формулировками, после чего Снитх, посчитав, что его превосходят селигманцы и их родственники, с трудом подал в отставку. Иосиф, возмущенный, написал Снету следующее:
