На самом деле деньги северян были настолько востребованы на Юге, что такой фирме, как Seligman, Hellman & Company, было трудно потерять деньги в эпоху Реконструкции. Но в конце концов в 1881 г. Теодор, реальная проблема которого, возможно, заключалась в том, что он слишком хотел понравиться и слишком быстро говорил «да», все-таки привел фирму к убыткам, когда заемщик, которому он доверял, не вернул 20 000 долл. Он нарушил одно из кардинальных правил Джозефа («Никогда не занимайся обеспечением живого человека»). Убыток был небольшой, но 1881 год стал для Теодора несчастливым. В Новом Орлеане он был тринадцатым.
Джозеф, однако, не всегда следовал своим правилам. В 1866 г. некий С. Х. Бом из Хелены занимался бизнесом, связанным с оценкой, покупкой и отправкой золота с территории Монтаны. Абрахам Селигман был наслышан о Боме и написал Джозефу письмо, в котором убеждал его вступить в партнерство с этим человеком. Джозеф с возмущением ответил: «Никакая выгода не побудит меня дать свое имя кому-либо, где я или мой брат не присутствовали бы для наблюдения!». Но все, кто занимался золотом, заинтересовали Джозефа, и предложение Авраама затаилось в его сознании. Вскоре он связался с Бомом и уютно написал ему: «Мы хотели бы, чтобы облегчить Ваш бизнес и придать Вашему дому репутацию «А-1», войти в качестве специальных партнеров с определенным капиталом». В Нью-Йорке Джозеф стал называть предприятие Бема и Селигмана «нашим домом в Монтане».
Но первая догадка Джозефа оказалась пророческой. Бом нуждался в присмотре. Он начал одалживать деньги Селигманам без их ведома и перерасходовать средства на счете фирмы. Джозеф отправил в Хелену своего помощника Ф.А. Бенджамина, чтобы тот проверил ситуацию, и вскоре написал ему: «Брат. Абм телеграфировал, что Вы обнаружили дополнительную задолженность в размере 30 000 долларов. Теперь я поражен этим открытием. Я потерял всякое доверие к Бому.... Теперь вы должны прекратить эту игру... если нет, мы должны попытаться найти места за ключами и замками для всех этих людей... этих плохих яиц». Были вскрыты новые хищения, и в одном из последующих писем ошеломленный Джозеф спрашивал: «Каким образом они умудрились унести 1/4 миллиона долларов в таком маленьком месте, как Хелена?»
Если Джозеф и любил что-то большее, чем потерять деньги, так это то, что его честность как коммерсанта ставилась под сомнение. Упоминания о евреях и «острой практике» приводили его в ярость. Как и в Сельме, столкнувшись с антисемитизмом, он дал отпор. Так, в 1867 г., когда его банковскому дому не было еще и трех лет, он написал гневное письмо мистеру Джулиусу Харту, который назвал некоторые сделки Селигмана «сомнительными». «Мистер Риджли, наш клиент, — писал Джозеф, который теперь почти всегда использовал королевское «мы», — сообщил нам, что вы сделали ему заявление о том, что нам вернули 50 000 фунтов стерлингов по опротестованным биржевым [векселям]. Вышеупомянутое заявление, будучи совершенно неправдивым, может еще нанести нам вред, и поэтому мы просим Вас отказаться от всех и всяческих утверждений подобного рода, сделанных до передачи дела нашим адвокатам».
Иосиф все чаще обращался к антисемитизму. Одним из важнейших событий после Гражданской войны для таких международных банкиров, как Селигманы, стала прокладка в 1866 году Сайрусом У. Филдом первого трансатлантического кабеля. Первое сообщение Селигманов по кабелю было поздравительным для Филда; второе, последовавшее через несколько минут после первого, было адресовано Исааку в Лондон: «Прибывшее калифорнийское золото добавит сто облигаций, после чего задержит обмен, не подлежащий продаже — Джозеф».[14] Но поначалу кабельная связь была нестабильной, и Джозеф стал замечать, что его телеграммы приходят в Лондон не так быстро, как телеграммы других банкиров. Джозеф отправил Сайрусу В. Филду одно из своих самых резких писем — характерно, на самый верх. Он приложил длинный список опоздавших депеш и добавил: «У нас есть основания знать, что депеши, отправленные из Лондона в то время, когда были отправлены наши, были получены другими банкирами на 12-18 часов раньше, чем наши».
Письмо вызвало расследование в Англо-американской телеграфной компании. Никаких религиозных предрассудков обнаружено не было, но выяснилось, что клерки, работающие в центре города, брали взятки от некоторых банкиров за то, чтобы те передавали свои сообщения первыми, а другие задерживали. Несколько провинившихся клерков были уволены.
Джозеф, когда возникал подходящий случай, также любил проявлять великодушие. В 1869 г., обращаясь к некоему Генри Кону из Сан-Франциско, Джозеф сказал: «В Вашем письме от 14-го числа г-ну Джесси Селигману Вы просите нас освободить г-на Штернберга от его гарантии вернуть нам 15 000 долларов наличными, выданных Вам два года назад, и взять вместо него г-на Лерлебаха за 13 000 долларов, сохранив, кроме записки г-на Лерлебаха, 300 акций water stock, и добавляете, что брат Эйб побудил Вас обратиться к нам и обещал сказать за Вас доброе слово, что он и сделал, и что естественно....». И Джозеф не смог удержаться от того, чтобы не удовлетворить просьбу Кона, не похлопав себя и свою семью по спине, ибо добавил: «Кто знал Селигмана, который не был бы милосердным и добрым и не служил своим соседям, особенно тем, кто был несчастен?» (Можно представить себе, как Джозеф улыбается своей сонной улыбкой по поводу этого последнего штриха).
Но его милосердие имело свои границы и ни в коей мере не ограничивалось одними евреями, как видно из этого отточенного и отполированного письма, написанного год спустя «несчастному соседу» — амстердамской фирме Guiterman Brothers:
Во время Ваших затруднений мы воздерживались от обращения к Вам по вопросу о ссуженной Вам наличности, что Вы, несомненно, оценили молчанием с нашей стороны? Но после столь долгой задержки мы считаем не лишним напомнить Вам, что мы все еще находимся в стране живых и что периодические денежные переводы даже в небольших размерах были бы сейчас весьма приемлемы, и мы уверены, что после размышлений Вы с этим согласитесь».
При президентах Линкольне и Джонсоне Селигманы поддерживали прекрасные отношения с тремя сменявшими друг друга министрами финансов — Сальмоном Чейзом, Уильямом Фессенденом и Хью Маккалохом. Когда в 1869 г. президентский пост занял их старый друг со времен Уотертауна Улисс С. Грант, у них были все основания рассчитывать на такое же благосклонное отношение. Вначале все складывалось как нельзя лучше. Грант назначил своим государственным секретарем Элиху Б. Уошберна, который, будучи конгрессменом от штата Иллинойс, был одним из частных клиентов Селигманов. Однажды Джозеф купил во Франкфурте 200 000 американских облигаций для Уошберна[15], сказав при этом: «Вам нет необходимости посылать какие-либо облигации в качестве маржи, поскольку мы не требуем их от вас, дорогой Уошберн». (Дорогой Уошберн был одним из тех конгрессменов, которые оказывали особое влияние на выделение земли под железные дороги, в чем, по мере того как Селигманы набирали обороты, они все чаще и чаще принимали участие). Как только Уошберна назначили на должность, Селигманы написали ему письмо, в котором мягко напомнили о своих прошлых добрых делах и предложили свои «полные услуги» новой администрации.
Но, как оказалось, назначение Уошберна было лишь любезностью. Он продержался на этом посту всего двенадцать дней, после чего был назначен министром во Францию. Грант заменил его Гамильтоном Фишем, который оказался менее дружелюбным. Сын офицера-революционера, чей отец был другом Джорджа Вашингтона, а мать — потомком Питера Стайвесанта, который когда-то бросил в тюрьму всех евреев Нью-Йорка, Фиш был очень похож на «старого нью-йоркца», светского сноба и впоследствии стал одним из краеугольных камней «четырехсотки» миссис Астор. Затем Грант совершил поразительный поступок. Он связался с Джозефом в частном порядке и сказал, что хотел бы назначить его министром финансов.
