Неужели это все из-за того, что в купальне Мяоинь он увидел тело Мо Жаня, а потом прочитал в этой грязной книжонке про его «достойную восхищения» незаурядную штуку?

Настроение Чу Ваньнина совсем испортилось. Он спрятал лицо в ладонях и свирепо растер его. Когда старейшина Юйхэн сел на кровати, вид у него был все такой же мрачный.

…

Что с ним не так?

Поджав губы, он собирался уже пойти искупаться в холодном пруду с лотосами, чтобы погасить сжигающий его сердце огонь и унять плотское желание. Но как только его пальцы коснулись пола, он почувствовал колебание барьера, установленного им вокруг Павильона Алого Лотоса.

Кто-то вошел.

Чу Ваньнин тут же переменился в лице и поспешно прикрыл одеялом нижнюю часть тела. Нежданный посетитель видимо не пренебрегал тренировками цингуна и двигался довольно быстро, так как в дверь буквально сразу дважды постучали:

— Учитель, вы уже встали?

Этот голос был точь-в-точь как у того мужчины из сна. Только во сне он был более низким и влажным, пропитанный безграничным желанием и раскаленный страстью.

Голос за дверью звучал ровно и почтительно, даже с некоторой долей тревоги. Видимо заметив, что уже день на дворе, а Чу Ваньнин еще не появился, этот человек и правда был обеспокоен.

Сидевший на кровати Чу Ваньнин, услышав этот голос, еще сильнее вцепился в толстое хлопковое одеяло, чувствуя, что стена между сном и реальностью пошла трещинами. Этот сон, где его прижимают к кровати и без капли сострадания яростными толчками выбивают из него дух, с голосом человека снаружи грозился стать реальностью... Ярко вспыхнувшие чувства захлестнули его как огненный прилив, и у него просто не осталось сил, чтобы погасить охватившее его желание.

Он уже собирался снова лечь и притвориться спящим, как вдруг услышал голос Мо Жаня за дверью:

— Учитель, вы же дома? Если позволите, тогда я вхожу.

Тогда я вхожу…

Это были самые обычные слова, самая заурядная фраза и не более того, но Чу Ваньнин внезапно вспомнил о мужчине из сна. Как он навалился на него всем телом, как двигались его губы, как обжигал упирающийся в его тело член.

И тогда, задыхаясь, тот мужчина сказал ему:

— Расслабься немного, я хочу войти.

Лицо Чу Ваньнина залилось лихорадочным румянцем, тело оцепенело, и он, бездумно глядя перед собой, сидел на кровати, как мраморное изваяние. Одежда в беспорядке, в сердце пылает пламя гнева, в глазах злость и нежелание сдаваться на волю чувств, похожие на острую необтесанную гальку на отмели. Зимой в лютую стужу при одном взгляде на эти каменные клыки в сердце рождается страх. Но под лучами жаркого солнца растают снега, весенние воды станут стремительным течением, которое обточит самые острые грани, забрав как минимум половину злости.

Он редко чувствовал себя настолько смущенным и беспомощным и практически никогда не испытывал такого сильного сексуального желания.

Совсем потерянный Чу Ваньнин тупо продолжал сидеть на том же месте, а Мо Жань тем временем толкнул дверь. Только тогда он встрепенулся, вспомнив, что хотел притвориться спящим, но было уже поздно.

Таким образом, когда Мо Жань вошел, он увидел Чу Ваньнина, сидящего на кровати. Черные как ночь блестящие волосы свободно струятся по телу, окутав его с головы до ног. Солнечные лучи падают на прекрасное лицо, похожее на покрытое льдом озеро. Брови свирепо сдвинуты, глаза яростно сверкают. Когда он в упор посмотрел на Мо Жаня, его взгляд был как ледяной клинок, в ослепительном сиянии показавшийся из ножен.

Но из-за того, что уголки глаз Чу Ваньнина покраснели, то, что должно было быть холодом, стало уязвимостью, гнев обернулся обидой и унижением. Сейчас он выглядел так, словно только что его мучили и творили с ним недопустимые вещи. На самом дне влажных глаз затаилось тонущее в горячем желании упрямство.

Мо Жань молча смотрел на него, не в силах отвести взгляд от мужчины, похожего на колючий куст, в глубине которого за острыми шипами спрятался нежный розовый бутон. Мо Жань замедлил шаг, от этого зрелища на миг забыв, как нужно дышать. Словно огромная каменная глыба упала на его грудь, породив в сердце девятый вал, грозящий заслонить небо и похоронить землю…

Глава 134. Учитель сможет все это съесть[134.1]

Мо Жань долгое время молчал, и только кадык на шее выдавал его волнение.

Внезапно брошенный в водоворот страстного желания, он из последних сил боролся с захватившим его бурным потоком, как утопающий за соломинку уцепившись за сбивчивую мантру:

«Уважай, почитай и оберегай!

Уважай и боготвори, почитай и преклоняйся, дорожи и оберегай. Не смей осквернять и оскорблять его. Не позволяй себе опять запутаться в паутине ненужных чувств. Не смей как в прошлой жизни идти на поводу низменных инстинктов и унижать Учителя, заставляя его делать позорные вещи».

Чтобы охладить кипящую в его сердце лаву, Мо Жаню пришлось пять раз повторить эти слова. С трудом взяв эмоции под контроль, он легкой походкой с безмятежной улыбкой на губах вошел в комнату и как ни в чем не бывало обратился к Чу Ваньнину:

— Учитель, оказывается, вы все это время были внутри… так почему не не издали ни звука?

— Я только что проснулся, – сухо ответил Чу Ваньнин.

Сухо, и правда, так сухо. В горле пересохло, страстное желание грозило высушить его изнутри. Сейчас одной случайной искры хватило бы, чтобы вспыхнувший пожар в один миг выжег всю округу[134.2].

В руке Мо Жань тащил пятиярусный бамбуковый короб с едой, который даже на вид был очень тяжелым. Он хотел поставить свою ношу на стол, но одного взгляда на заваленную напильниками, гвоздями, сверлами, чертежами и свитками поверхность хватило, чтобы он отказался от этой идеи. У него не оставалось выбора, кроме как подтащить короб прямо к кровати Чу Ваньнина.

Похоже после позднего пробуждения Учитель пребывал не в лучшем расположении духа. Увидев его передвижения, он заметно занервничал и, нахмурившись, спросил:

— Что ты делаешь?

— Учитель, вы проснулись поздно. В Зале Мэнпо к этому времени не осталось ничего съестного. Я с утра свободен, поэтому приготовил немного еды и хотел составить вам компанию за завтраком.

С этими словами он открыл крышку короба и одно за другим достал блюдечко обжаренных грибов, тарелку с молодым нежно-зеленым чилимом и латуком, затем «серебряные» рулетики из тонкой лапши, корень лотоса в медовом сиропе и, в самом конце, две пиалы еще теплого рассыпчатого и блестящего белого риса, и чашку бульона с ветчиной и зимними ростками бамбука.

Две пиалы отварного риса…

Чу Ваньнин дар речи потерял. Мо Жань в самом деле думает, что у него такой хороший аппетит?

— На столе небольшой беспорядок, если Учитель не хочет есть в кровати, я могу освободить и сервировать его?

Чу Ваньнина, конечно, не радовала перспектива есть в постели, но его тело все еще не справилось с плотским желанием, и, чтобы скрыть возбуждение, ему приходилось прикрыть нижнюю часть тела одеялом. Поэтому, выбирая между хорошими манерами и репутацией, он решительно выбрал второе.

— На столе много вещей и уборка займет слишком много времени, так что поем прямо здесь.

Мо Жань, чуть улыбнувшись, кивнул:

— Хорошо.

Стоило признать, что кулинарное мастерство Мо Жаня достигло невиданных высот. Пять лет назад он уже очень хорошо готовил, а уж по прошествии этих пяти лет не каждый шеф-повар даже в самых лучших ресторациях мира мог соперничать с ним. К тому же, похоже, он очень хорошо знал вкусовые пристрастия Чу Ваньнина. Например, зная, что ему не нравится есть жидкую кашу утром, он приготовил свежие травяные шампиньоны и рулетики, в которые вместо сладкой бобовой начинки положил начинку из сладкого картофеля. Для супа он использовал самые нежные побеги бамбука, а ветчина была не жирная, но и не постная, цветом похожая на алые облака в лучах заката…