— Господа бессмертные, хотите пить? — обратилась к ним жена деревенского старосты, которая обходила работников, предлагая им чай.

Мо Жань повернулся к каменной ступке и, снова ухватившись за деревянный молот, с улыбкой ответил:

— Не надо, я пока не хочу пить.

Но тут же в его поле зрения появилась другая рука, схватившая с подноса чашку чая.

На глазах двух изумленных зрителей, Чу Ваньнин одним глотком выпил весь чай, затем передал пустую чашку жене старосты и сказал:

— Еще одну, пожалуйста.

— …Учитель, ваша жажда так сильна?

Эти слова неприятно кольнули Чу Ваньнина. Резко вскинув голову, он настороженно сверкая глазами, поспешил возразить:

— Жажда?.. Нет, я ничего не жажду.

И опять опрокинул в себя полную чашку чая.

Недоуменно взирающий на него Мо Жань не мог не задаться вопросом: неужели болезненное самоуважение Учителя перешло ту грань, когда ему стыдно даже испытывать жажду?

Автору есть, что сказать:

завтра канун Нового года, но это не повлияет на регулярность обновлений ~ даже в Китайский Новый год главы будут выходить по графику ~ однако последний день старого года нужно многое успеть, поэтому я могу припоздниться с ответами на ваши комментарии ~ пожалуйста, не принимайте это близко к сердцу, ладно? ~ Ловите краба[140.8]!

Маленький спектакль «Как вы проводите День влюбленных?»

Псина: — Как я провожу День влюбленных? В этот день все кому не лень пытаются покуситься на мой короб с едой*? Почему люди хотят есть собачью еду[140.9]? Просто не лезьте! Я порву каждого, кто посмеет открыть на него свою пасть!

Чу Ваньнин: — Я не собираюсь участвовать в этом празднике жизни.

Ши Мэй: (снимая театральный костюм вместе с образом, хватает ланч-бокс айдола Ши Мэя и гневно закатывает глаза) — Да ладно! Если я на самом деле захочу найти кого-нибудь, чтобы отпраздновать с ним День влюбленных, вы, ребятки, сразу устроите нам поминки на Цинмин. Я вас насквозь вижу!

Сюэ Мэн: — Сколько я не думал об этом, нет никого, кто достоин меня. Что я могу поделать? Меня это тоже расстраивает.

Наньгун Сы: — Забота о любимой собаке — святая обязанность каждого! Бойкотируем День влюбленных и защищаем Наобайцзиня. Начнем с меня!

Мэй Ханьсюэ: — Чехлы, продаю чехлы[140.10]! Невидимая защита для вашего могучего ствола! Попробуйте разочек!

Е Ванси: — Уважаемый господин, вам придется сотрудничать с нами в расследовании преступления. Всю неделю наше полицейское управление получает по пятнадцать звонков в день с жалобами на мошенника, продавшего им то, чего нет. Пожалуйста, пройдемте со мной.

Выпив чаю, они вернулись к работе. Но стоило Мо Жаню взмахнуть молотом, Чу Ваньнин тут же понял, что дело плохо.

С каждым рубящим движением он все отчетливее ощущал звериный магнетизм и сексуальное напряжение, излучаемые этим великолепным телом. Подобно золотому водопаду солнечный свет стекал по разгоряченной плоти, обрисовывая каждую мышцу и мускул на теле. Когда Мо Жань поднимал молот, распрямляя широкие плечи, можно было насладиться прекрасным видом твердых литых мышц пресса и мощной груди, похожей на раскаленный камень.

Деревянный молот снова и снова безжалостно вбивал в каменную ступу томящееся в ней влажное белое тесто. Полностью поглощенный клейким рисом, он каждый раз ускользал из жадных объятий, но только чтобы вернуться вновь.

Мо Жань наносил удар за ударом, вкладывая в них столько силы и мощи, что Чу Ваньнин невольно подумал, что если бы этот молот действительно попал ему по руке, то его кости вмиг превратились бы в муку. Мо Жань полностью сосредоточился на работе: его дыхание стало глубже, грудь вздымалась в такт учащенному сердцебиению, между черных, как смоль, бровей выступила испарина, кадык двигался вверх-вниз, мускулы перекатывались при каждом рубящем движении молота. Наблюдая за ним, Чу Ваньнин вдруг вспомнил сон, который видел не так давно.

В этом сне они были в одной постели, и Мо Жань своим телом делал с ним то же, что и его молот с рисовой лепешкой в каменной ступе: вбивался, сминал, раскалывал плоть и кости, превращая его в жидкую клейкую массу… погруженный в воспоминания он невидящим взглядом смотрел в одну точку до тех пор, пока не услышал окрик Мо Жаня:

— Учитель!

Кажется, он звал его уже не первый раз.

— Учитель? Учитель?!

Чу Ваньнин, наконец, пришел в себя, но его сердце продолжало бешено биться, в горле пересохло, а взгляд все еще не до конца прояснился:

— А?

Разгоряченный работой Мо Жань спокойно смотрел на него, но голос его буквально обжигал:

— Учитель, ну же, поверни[141.1]…

— …

Чу Ваньнин чувствовал, как с этой фразой сон и реальность наложились друг на друга. Голова закружилась, перед глазами замелькали алые светотени, и он ясно увидел двух людей, сцепившихся на красных простынях, расшитых золотыми фениксами и драконами. Прекрасно сложенное мужское тело раскачивалось в бешенном ритме, гоня по алому шелковому морю все новые волны. Мужчина под ним выгибался, его ноги были напряжены, а пальцы на них свело судорогой.

— Учитель, ну же, повернись…

Казалось, он чувствует его горячее дыхание у своего уха:

— Дай мне увидеть твое лицо, когда я трахаю тебя.

Ошеломленный атаковавшими его видениями, Чу Ваньнин закрыл глаза и затряс головой… Да что же это такое? Галлюцинация? Или он вот так вдруг вспомнил подробности одного из своих эротических снов?

Его сердце сжалось от страха, кровь прилила к голове, тело пробил холодный пот.

Заметив, что с ним творится что-то неладное, Мо Жань отложил молот и сделал шаг навстречу:

— Учитель, что с вами? Вам нездоровится?

— Нет, — от одного звука голоса Мо Жаня Чу Ваньнин почувствовал себя так, словно его сердце грызут тысячи муравьев. Он поспешно оттолкнул Мо Жаня и злобно уставился на него покрасневшими в уголках глазами. Его дыхание сбилось, от ненависти к себе сердце скакало в груди, как обезумевшая обезьяна… — Солнце палит нещадно, в глазах рябит. Не стой так близко ко мне, ты весь потный.

Опустив голову, Мо Жань осмотрел себя и тут же почувствовал неловкость, ведь ему была известна любовь Учителя к чистоте. Он тут же отступил в сторону, однако его обеспокоенный взгляд еще долго преследовал Чу Ваньнина.

После этого Чу Ваньнин не проронил ни слова, а к тому времени, когда закончившие работу селяне расселись вокруг костра в ожидании, пока няньгао испекутся на пару, его уже не было среди них.

— Э, спрашиваете о бессмертном господине Чу? Он сказал, что у него разболелась голова, и ушел отдохнуть к себе в дом, — сказал деревенский староста. — Когда он уходил, я заметил, что у него щеки раскраснелись. Может, лихорадит его?

Услышав это, встревоженный Мо Жань тут же бросил помогать упаковывать готовые няньгао и уже через несколько минут был в маленьком дворике, разделявшем их дома.

Толкнув дверь, Мо Жань увидел, что на кровати никого нет, и еще больше разволновался. Услышал плеск воды из кухни, он, не задумываясь, откинул разделяющий комнаты занавес и ворвался внутрь.

И сразу же увидел совершенно голого Чу Ваньнина, который поливал себя водой из деревянной бадьи, стоя босиком на глиняном полу хижины.

В конце октября землю уже прихватывают заморозки.

Чу Ваньнин… блять, с чего ты вдруг решил устроить обливание холодной водой?!

Мо Жань был ошеломлен. Цвет его лица изменился с синего на белый, а затем на красный. Не сводя глаз с абсолютно голого Учителя, он слышал лишь похожий на прибой грохот крови в ушах, в котором все прочие звуки просто растворились и исчезли.