Белая тень тут же пустилась в бега.

Но разве мог Мо Жань позволить этой душе сбежать? Одним прыжком он преодолел разделяющее их пространство, и быстро скрутил призрака: зажал ему рот рукой, чтобы тот не мог их выдать, и, заломив руки за спину, ударом ноги под колени заставил рухнуть на землю. Присмотревшись к пленнику, он вмиг воспылал диким гневом[116.10].

— Жун Цзю!..

Перед ним на коленях стоял хрупкий белокожий юноша, который сейчас был похож на гибкую иву, согнутую ураганным ветром. Во влажных глазах было упрямство и нежелание покориться, с губ не сорвалось ни единого звука.

Мо Жань сердито спросил:

— Снова хочешь донести на меня? Ты правда думаешь, что я не убью тебя?!

Чу Ваньнин подошел к ним. Он никогда раньше не видел Жун Цзю и, взглянув на него сверху вниз, спросил Мо Жаня:

— Ты знаешь его?

Мо Жань не знал, что сказать. Он прекрасно помнил, что оба совершенных им в прошлом году преступления, грабеж и разврат, были связаны с Жун Цзю. За них Чу Ваньнин публично осудил и наказал его на Платформе Шаньэ на глазах всех учеников Пика Сышэн. Тогда он искренне считал Учителя жестоким и безжалостным человеком и затаил на него глубокую обиду, а сейчас, столкнувшись со старым неоплаченным долгом, просто не находил себе места от стыда.

Но Чу Ваньнин не почувствовал ничего странного. Решив, что этот юноша просто старый знакомый Мо Жаня, он сказал:

— Раз уж он последовал за нами, тогда не будем оставлять его здесь. Когда найдем выход, возьмем с собой, — бросив на Жун Цзю еще один внимательный взгляд, он добавил. — Для человека, ставшего призраком, правильнее всего как можно скорее вернуться в круг перевоплощений.

Мо Жань молчал.

Жун Цзю поначалу пришел в смятение от слов Чу Ваньнина, но шокированное выражение на его лице быстро сменилось обворожительной улыбкой. Чуть склонив голову набок, он заговорщически подмигнул Мо Жаню:

— Это и есть Учитель?

— Какой он тебе Учитель? С чего ты вдруг решил, что можешь так к нему обращаться? – тут же вспылил Мо Жань. — Это мой Учитель!

Обуреваемый завистью и ненавистью Жун Цзю не мог не использовать эту возможность, чтобы еще больше разозлить Мо Жаня. Растягивая слова, он протянул:

— Ммм, мой учитель.

— Ты…

Наконец и Чу Ваньнин понял, что что-то тут не так и решил вмешаться:

— Мо Жань, у вас с ним какие-то старые счеты?

— Мы…

Жун Цзю рассмеялся:

— Да ладно, Учитель, не будьте так строги к нему. На самом деле у нас не старые счеты[116.11], а скорее старая дружба[116.12], только и всего!

Слова его звучали довольно двусмысленно, не говоря уже о тоне, каким они были произнесены. Чу Ваньнин не сказал ни слова. Хотя со стороны весь его облик выражал безразличие, но чуть прищуренные глаза, неодобрительно поджатые губы и нахмуренные брови выдавали его истинные чувства. Полжизни проработавший в борделе Жун Цзю давно научился улавливать мельчайшие изменения мимики людей. Читая по чистому лицу Чу Ваньнина, как по открытой книге, разве мог он не заметить обуревающие его чувства?

В своем сердце он был по-настоящему поражен. Уж кому, как не ему было знать, что от природы Мо Жань довольно любвеобильный и дерзкий настолько, чтобы с легкостью мог бросить вызов всему миру, возжелав собственного учителя. Но кто мог предположить, что и этот праведник[116.13] совсем не собирался отвергать Мо Жаня, так что эти отношения точно нельзя было назвать эгоистичной[116.14] неразделенной любовью[116.15].

… Этот Пик Сышэн настоящая клоака.

Даже в такой критической ситуации Жун Цзю не мог не сокрушаться по поводу того, что казалось даже такому развратному человеку как он, не только омерзительным, но и удивительным. Парное совершенствование двух мужчин в мире людей не было чем-то необычным, но все же не поддерживалось обществом. Если бы достоянием общественности стала новость о том, что молодой господин Пика Сышэн Мо Вэйюй вместо обучения у своего наставника предается с ним разврату, глава ордена Сюэ Чжэнъюн от стыда боялся бы показаться на глаза порядочным людям.

Жун Цзю поднял свои обворожительные персиковые глаза и, глядя снизу вверх, внимательно изучил Чу Ваньнина. Он уже собрался открыть рот, чтобы еще больше подлить масла в огонь, но тот опередил его:

— Мертвые уже мертвы, о какой старой дружбе может идти речь? Не стоит ворошить прошлое.

— Господин даос, вы же сами меня спросили о наших отношениях? – рассмеялся Жун Цзю. — А я просто сказал вам правду.

— Вас кто-то спрашивал? – холодно отрезал Чу Ваньнин. — С самого начала я разговаривал только с ним.

Про кого шла речь было понятно без слов по тону и по темным искрам, промелькнувшим в глазах Учителя, когда он так четко и безапелляционно провел разграничительную линию между Мо Жанем и Жун Цзю, чтобы впредь ни у кого из них даже мысли не возникло о продолжении «старой дружбы». Слушая, как Чу Ваньнин отчитывает его, Мо Жань почувствовал, как в груди его вспыхнул огонь, а сердце распирает от сильных чувств. Он уже собирался подойти и ответить ему хоть что-нибудь, как вдруг разозленный донельзя Чу Ваньнин отвернулся:

— А впрочем, разбирайся сам. Делай, что хочешь!

Вот только Мо Жань понятия не имел, что ему теперь делать. Если отпустить Жун Цзю, то, скорее всего, этот человек тут же донесет на них. А взять с собой — все равно, что бочку с порохом таскать. Стоит Жун Цзю сказать чуть больше, и Чу Ваньнин точно задушит Мо Жаня голыми руками. Он совсем запутался. Увидев, что Чу Ваньнин отошел в сторону, чтобы еще раз проверить на прочность магический барьер Четвертого Князя, Мо Жань схватил Жун Цзю за грудки и тихо спросил:

— В конце концов, чего ты хочешь?

— Мое сердце никак не успокоится, – длинные ресницы Жун Цзю слегка дрожали, но в глазах мерцали злые искорки. — Я не могу смириться, что такой порочный человек получил шанс начать все сначала.

Мо Жань прекрасно знал, что Жун Цзю не из тех, кто будет вредить кому-то без причины. Этот скот[116.16] если и делал вещи, которые причиняли боль другим, то только если они несли выгоду лично для него. Как бы он не злился на Мо Жаня, но собственная комфортная жизнь заботила его куда больше, поэтому вряд ли он, рискуя своей душой, вдруг побежал за ними только чтобы напакостить.

Его изучающий взгляд скользнул по одежде Жун Цзю и остановился на его ногах.

Из двух миниатюрных белых ступней обута оказалась только одна, вторая же была перемазана в земле и глине. Совершенно очевидно, что их обладатель в спешке от кого-то убегал.

Мо Жань с интересом прищурился:

— Говори правду.

— Разве я уже не сказал? Правда в том, что моему сердцу сложно принять…

— Если ты продолжишь мне врать, я завяжу твои лживые глаза и заткну рот, свяжу и брошу на дно высохшего колодца. Так как ты призрак, от жажды и голода точно не умрешь, но и сбежать не сможешь. И если тебе очень повезет, может, тебя найдут дней через пять, а если не повезет, то так и просидишь там все десять лет, — Мо Жань сделал многозначительную паузу и шепотом добавил. — Сам решай, как мы поступим.

Как он и думал, Жун Цзю побледнел от страха и через некоторое время сказал:

— Я передумал. Не хочу больше оставаться тут. Выведите меня.

— Да, а что так? Неужели хочешь бросить своего призрачного муженька?

— … — Жун Цзю покусал губы и вдруг вскинул голову, с возмущением уставившись на него. — Я тоже хочу жить нормальной жизнью и тоже имею право на второй шанс! — он глубоко вздохнул и закончил. — Я хочу войти в цикл перерождений.