Когда они разомкнули губы, взгляд Чу Ваньнина все еще был затуманен желанием, но он все же не окончательно потерял разум и тут же напомнил распаленному Мо Жаню о цели их прихода сюда:
— Я здесь, чтобы искупаться. Давай сначала помоемся…
Мо Жань в ответ тихо промычал что-то вроде «гм» или «хм». К величайшему сожалению Чу Ваньнина, у него был настолько сексуально-хриплый голос, что, услышав эти возбуждающие звуки у своего уха, он и сам вынужден был признать тщетность всех его слабых попыток сопротивляться этой магии. Позвоночник тут же словно прошило молнией, а в глазах вспыхнул жаркий огонь неудовлетворенного желания.
Ладонь Мо Жаня опустилась на его запястье, и он повел его за собой вглубь горячего источника. Грохот водопада заглушал звук участившегося дыхания двух возбужденных мужчин.
Чу Ваньнин все еще чувствовал себя неуютно, и когда Мо Жань попытался снова поцеловать его, вытянул руку, останавливая его порыв:
— Тут точно никого?
— Никого, я все осмотрел, — низкий, чуть хриплый голос Мо Жаня обжигал сильнее, чем вода в горячем источнике, заставлял кипеть кровь и грозил выжечь его от сердца до желудка.
— Учитель потрогай меня там. Может, я правда болен? Иначе почему он такой горячий… и такой... твердый?
— …
Щеки Чу Ваньнина вспыхнули от стыда, который, кажется, в этот момент, достиг предела, но Мо Жань так крепко сжимал его руку, что ему никак не удавалось высвободиться. Он несколько раз дернулся, пытаясь вырваться из этой мертвой хватки, а потом в его голове словно что-то взорвалось: бах! Тело онемело, рука Мо Жаня сжалась на его запястье так сильно, что, казалось, еще немного, и он просто раздробит ему все кости.
Дыхание молодого мужчины стало частым и обжигающе-горячим. Подобное проявление желания в отношении него не могло не тронуть сердце Чу Ваньнина. В густых клубах пара, где все выглядело каким-то слишком иллюзорным и размытым, реальным было лишь это красивое лицо с черными как смоль, влажными и горящими от возбуждения глазами.
Тяжело сглотнув, Мо Жань умоляюще уставился на Чу Ваньнина и вновь произнес своим осипшим от желания, завораживающим голосом:
— Учитель, помоги мне…
После чего снова впился в чуть приоткрытые губы Чу Ваньнина.
Похоть подобна маслу: стоит ее плеснуть в бушующее пламя страсти, и простой водой благоразумия его уже не потушить. В один миг накатит огненный шторм и сожжет лес добрых намерений дотла, обратив его в золу и пепел.
Языки, сплетаясь в поцелуях, скользили вглубь, чтобы напиться дыханием друг друга, но этого было слишком мало[196.8] для удовлетворения их потребности в близости, и с каждой секундой огонь возбуждения разгорался все ярче.
Мо Жань увлек Чу Ваньнина вглубь горячего источника, туда, где вода лишь немного не доходила до пояса. Прижав его к гладкому, скользкому камню стены, он, словно одержимый, тут же набросился на него с поцелуями, попутно пытаясь стянуть с Чу Ваньнина тонкое нижнее одеяние, которое так и не было снято из-за слишком поспешного вхождения в воду.
Бурный поток бился о камни, создавая похожую на тонкую кисею водяную дымку, уши заполнил грохот водопада, за которым было толком ничего не расслышать.
Чу Ваньнин и глазом не успел моргнуть, как был прижат к отвесной скале и осыпан поцелуями. Его одежда оказалась распахнута и спущена на локти так, что его руки оказались буквально связаны ей.
— Ты… ты не…
Однако стыд и волнение от осознания того, что он был связан, неожиданно сделали Чу Ваньнина еще более чувствительным. Он задыхался под жадными поцелуями Мо Жаня, его соски под дерзкими ласками шершавого языка быстро набухли и покраснели. Прямые брови сошлись над переносицей в страдальческой гримасе, обычно полное достоинства благородное лицо растеряло всю свою невозмутимость, и вожделение исказило бесстрастные черты. Чу Ваньнин сопротивлялся из последних сил, но в ожесточенной внутренней борьбе между разумом и похотью, в конце концов, был повержен собственной страстью и совершенно потерял голову.
— Полегче, чуть полегче…
В горле пересохло. Задыхаясь от этого грубого напора, не в силах больше сдерживаться, он запрокинул голову и прикрыл свои раскосые глаза феникса.
Рассеянная водяная дымка скрыла все вокруг.
Когда Мо Жань развернул его, Чу Ваньнин почувствовал, как под водой крепкие бедра Мо Жаня плотно прижались к его ягодицам. Вжимаясь лицом в прохладную скалу, он ощущал, как температура внизу росла с огромной скоростью, заставляя его крепко смежить веки от стыда. Разве мог он когда-то представить, что однажды будет сбит с праведного пути собственным учеником и дойдет до такой степени бесстыдства, что будет предаваться с ним разврату в купальне Мяоинь, куда в любой момент мог заглянуть кто угодно.
Стыд, растерянность, желание, возбуждение — от наплыва всех этих чувств его взгляд начал терять фокус.
В этот момент он ясно почувствовал, как что-то толстое, длинное и обжигающе-горячее уперлось ему между ног и заскользило между его ягодицами. От неожиданности его дыхание сорвалось и он невольно выдохнул:
— Ах…
Мужчина за его спиной на миг замер. Кажется этот вздох еще больше возбудил его, потому что в следующий миг он еще крепче обхватил Чу Ваньнина за талию и с силой толкнулся в него под водой.
Хотя Мо Жань не вошел в его тело, а лишь вколачивался между его ног, он был очень сильно возбужден, ведь под ним был Чу Ваньнин — самый сильный афродизиак его жизни.
Он так сильно вжался в его тело, что казалось, при каждом его толчке водная гладь с плывущими по ней цветами лотоса лишь слегка колышется, в то время как под водой горячего источника толстый и длинный член терся о внутреннюю часть бедер Чу Ваньнина, упорно и жадно, несколько раз скользнув по тому самому потайному любовному гнездышку[196.9]. Голова Мо Жаня была как в тумане. Охваченный вожделением, он был на грани того, чтобы, забыв обо всем, задрать бедра Чу Ваньнина и, удерживая его на руках, ворваться в него, позволив тому уютному местечку, что в прошлой жизни столько раз щедро одаривало его наслаждением, поглотить его, плотно обхватить и засосать. Ему хотелось крепко обнять Чу Ваньнина и прижать его к себе так сильно, чтобы войти до конца, разом и полностью овладев им. Он жаждал позволить бедрам Чу Ваньнина до боли сжимать его талию, пока вытраханный и рыдающий от наслаждения, он будет кончать под ним.
— Ваньнин…
Из онемевшего горла вырвался влажный хриплый стон.
Глаза Мо Жаня потемнели, ритмичный шорох накатывающих волн слишком уж напоминал звуки их совокуплений из прошлой жизни. Ощущения от горячей воды в источнике в сочетании с трением о бедра Чу Ваньнина неизбежно привели к тому, что он почти потерял разум.
Боясь сотворить что-нибудь еще более безумное, он с хриплым стоном повернул Чу Ваньнина и прижался грудью к его груди. Водопад похоти застлал им глаза и лишил разума, горячие брызги падали на опьяненные любовной страстью лица. Мо Жань неистово приник к его подбородку, потом яростными поцелуями по линии челюсти добрался до рта, чтобы жадно и деспотично впиться в губы Чу Ваньнина.
Другая рука скользнула вниз, чтобы, обхватив средоточие болезненного желания Чу Ваньнина, прижать его к своему стоящему колом члену.
Чу Ваньнин и подумать не мог, что такое возможно. Усилившееся возбуждение от трения их половых органов друг об друга привело к тому, что обессиленно прикрыв глаза, он запрокинул голову и хрипло застонал:
— Мо… Мо Жань…
Он успел только невнятно простонать его имя, так как следующий сорвавшийся с его губ звук был запечатан чужим ртом. Обхватив вместе их члены, Мо Жань быстро и яростно двигал рукой, надрачивая и даря головокружительное удовольствие им обоим. Крепко обнимая своего Учителя, он чувствовал, как тот едва уловимо дрожит в его объятиях. Эта дрожь, которую Чу Ваньнин не мог контролировать, породила в сердце Мо Жаня безграничную нежность, желание оберегать и любить его, но в то же время она грозила свести его с ума и делала совершенно одержимым.
