Бежавший в ночи Мо Жань вдруг резко остановился. В ярких глазах его плескался панический страх.

В голове как будто что-то взорвалось. Все это время он упрямо держался за старые убеждения, изо всех сил сдерживая бурный поток, что, вырвавшись на волю, мог снести горы, переполнить моря, утопить и поглотить его без остатка.

Трепеща от ужаса, он застыл на месте.

Влечение и страстное желание.

Любовь.

Чу Ваньнин…

Наконец-то он смог вырыть имя этого человека из земли и открыто произнести его.

Когда грязь и песок были смыты, его взгляду открылось истинное сокровище.

Это был всегда Чу Ваньнин… все его тайные чаяния, сокровенные чувства и самая огненная страсть… все это всегда принадлежало Чу Ваньнину!

В глазах потемнело. Навязчивая идея, что довлела над ним на протяжении двух жизней разлетелась вдребезги. Воздвигнутую им каменную стену смыло яростной приливной волной, что, достигнув его сердца, одним ударом выбила из него дух и лишила способности дышать.

Он был в ужасе.

Неужели, с самого начала…. он мог так…

Его любовь к человеку, точнее то, что он считал любовью, оказалось ошибкой?

Когда Мо Жань с кувшином грушевого вина вернулся к костру, Лин-эр уже ушла.

Естественно, никто даже не заметил ухода девушки, и, конечно, никто не знал об их разговоре с Мо Жанем. Вино вновь полилось рекой, изрядно подогрев шумное застолье.

После трех поднятых чарок, подвыпившие крестьяне затеяли игру. Они сплели венок из рисовой соломы, а затем выбрали человека, чтобы он бил в барабан. Венок передавался до тех пор, пока бил барабан, а когда барабан смолкал, тот, у кого оказывался соломенный венок, должен был вытянуть один вопрос и правдиво ответить на него.

На границе Нижнего Царства это нехитрое развлечение было довольно популярно среди простого люда. Правила игры были очень просты, поэтому даже далекий от праздности Чу Ваньнин с легкостью мог влиться в нее.

— Ладно, это старик Бай! Старик Бай, давай, тяни жребий!

Старик Бай с горестным выражением на лице подошел к большой чаше и вытянул из нее сложенный лист бумаги. С тяжелым вздохом развернув его, он прочел вслух:

— Какая женщина красивее: с большой грудью или толстой задницей?

Селяне, стоящие вокруг, расхохотались.

Старое бледное лицо стало ярко-красным. Потрясая бумажкой, старик Бай выругался:

— Кто тот долбоеб[143.6], который бросил сюда подобный вопрос? Этот старик в рот ебал тебя и всех твоих предков!

— Лучше не надо, — со смехом сказал один из деревенских мужиков, одергивая полы одежды, — Прежде чем ебать покойников, на вопрос ответь.

Старик Бай прикрыл рот и склонил голову, так чтобы упавшие на лицо космы прикрыли его прищуренные глаза с нависшими лягушачьими веками. На него со всех сторон глазели односельчане. После долгой паузы, он тихо промямлил:

— Я думаю, что все бабы одинаковы.

Тут же в толпе кто-то хохотнул и выкрикнул:

— Надуть нас хочешь, хорош заливать! Сам же за утренним чаем лил мне в уши, что женщины с большим задом и на вид приятнее и разродятся без проблем! Почему просто не сказал правду?! Пей вино! Пей! Штрафную чарку!

Старику Баю оставалось только с горестным выражением лица поднять чарку и, кривясь, ее опорожнить. Стоило ему выйти из круга, как невестка тут же присела ему на уши и начала пилить.

Чу Ваньнин, из толпы наблюдавший за этой неловкой ситуацией, про себя подумал, что если бы ему выпал такой вульгарный вопрос, он бы точно не смог на него ответить.

Тем временем взявший на себя обязанности ведущего деревенский староста, взял в руку черный пояс и со смехом объявил:

— Нам нужно сменить барабанщика. Пусть старик Чжан тоже поиграет с нами. Кто его заменит?

Чу Ваньнин тут же откликнулся:

— Давайте я!

Он подошел к обтянутому воловьей кожей барабану, взял колотушку и сел на расстеленную на земле циновку.

Деревенский староста тщательно завязал ему глаза черным кушаком, поправил повязку, а потом спросил:

— Не туго?

— Не туго.

— Что-нибудь видно?

— Не видно.

Староста рассмеялся:

— В таком случае, господин бессмертный, прошу, подыграйте нам на барабане. Как надумаете остановиться, сразу останавливайтесь.

— Хорошо, — сказал Чу Ваньнин и, подняв деревянную колотушку, ударил по туго натянутой коже. Он снова и снова бил в барабан, постепенно ускоряя темп. Звук ударов становился все громче, быстрее и беспорядочнее.

С закрытыми глазами он не мог видеть прожигающий пламя костра направленный на него взгляд Мо Жаня, такой глубокий, противоречивый растерянный и испуганный.

Похожие на оранжевых светлячков искры костра взлетали ввысь, чтобы навеки раствориться в ночи. Из темноты Мо Жань смотрел на сидящего на свету мужчину в белых одеждах. Его взгляд, как острый нож, очень медленно скользил по лицу Чу Ваньнина, прочертив линию от высокого лба до кончика носа, к губам и по подбородку.

Черная ткань на глазах Чу Ваньнина стала для него не поддающимся описанию соблазном, но на этот раз Мо Жань не мог позволить себе поддаться этому лакомому искушению и, незаметно ускользнув, в уединении тщательно пережевать и вылизать его.

Внутри он ощущал вкус любви.

Мо Жань снова почувствовал, как трепещет его сердце и еще раз убедился… нет, он не ошибся.

Он в самом деле любит Чу Ваньнина. И это чувство не имеет ничего общего с отношениями между учителем и учеником, никак не связана с почтением и дружеской симпатией.

Он целиком и полностью влюблен в него, страстно жаждет его и нуждается в нем.

Он…

Пусть очень поздно, но он, наконец-то, осознал, что любит Чу Ваньнина.

Да! Это любовь!

Поразительно, насколько он был глуп и слеп, как закостенел в своих заблуждениях и нежелании видеть правду.

Только сегодня он постиг истину и прозрел.

Да, он любит Чу Ваньнина.

Теперь, когда окаменелая земля над ним пошла трещинами, Мо Жань, наконец, начал видеть ясно. Очень многие вещи, которые раньше он не мог понять, вопросы, на которые прежде не мог найти ответов, все они нашли разрешение, стоило ему, пусть и запоздало, осознать свою любовь.

Однако у него не было времени распробовать эту мысль и всесторонне обдумать ее.

С громким «бум» барабанная дробь стихла, а потом, как рябь на водной глади, эхо ударов стихло.

И именно в этот момент, не раньше и не позже, на его колено опустился соломенный венок. В растерянности он взял венок и, подняв глаза, увидел, как Чу Ваньнин с облегченным вздохом одной рукой сдернул черную повязку с сияющих ярче луны глаз феникса и без задней мысли осмотрелся по сторонам.

Ему тоже было интересно, к кому попал венок, когда он перестал бить в барабан.

В итоге его взгляд встретился со взглядом Мо Жаня.

Чу Ваньнин: — …

Мо Жань: — …

Нет ничего более смущающего, чем когда ты видишь, что он подглядывает за тобой, но ты-то в этот момент тоже подглядываешь за ним. Взгляды на миг переплетаются и тут же, пытаясь улизнуть, расходятся в стороны.

Но уже мгновение спустя Чу Ваньнин забыл о том, что нужно прятать взгляд, пораженный глупым влюбленным выражением на красивом и решительном лице Мо Жаня. Эта обжигающе горячая и ничем не прикрытая любовь была ярче костра, громче шумной толпы и несокрушимее земной тверди.

Глаза Чу Ваньнина чуть расширились.

— Удачи, бессмертный Мо! — с улыбкой сказал староста, поднося к Мо Жаню чашу с жребием.

Мо Жань замер в нерешительности, но, в соответствии с правилами, все же водрузил венок на голову. Черные глаза ярко сияли, сердце пребывало в смятении. Покрыв голову, он снова внимательно посмотрел на Чу Ваньнина, и, удивительно, но в свете пламени его загорелое лицо вспыхнуло ярким румянцем.

Заметив его странное поведение, Чу Ваньнин был смущен и напуган. Его глаза расширились еще больше и стали почти круглыми.

Под прямым взглядом Чу Ваньнина Мо Жань опустил ресницы и, плотно сжав губы, не проронил ни слова. Он выглядел покорным, даже немного робким.