— Что со мной не так? Совсем не хочешь меня? Даже не рассмотрел толком, а уже отвергаешь?

Ее обжигающее мягкое тело буквально приклеилось к нему, но Мо Жань всем нутром чувствовал отторжение. Потемнев лицом, он разорвал эти нежеланные объятия и грубо оттолкнул ее.

— Барышня Лин-эр, как давно мы знакомы? Почему ты должна мне нравиться? С чего мне вообще тебя рассматривать?

— Но ведь пока не попробуешь, не узнаешь!

Заметив, что она снова хочет подойти к нему, Мо Жань тут же предостерег ее:

— Не приближайся ко мне снова!

— Настолько не нравлюсь? — глаза Лин-эр округлились от недоверчивого изумления. — Но, может, совсем немного… хотя бы капельку?..

— Ты мне совсем не нравишься! — по ее лицу Мо Жань понял, что, видимо, все еще недостаточно ясно выразил свое отношение. В сердечных делах лучше сразу отсечь пустые надежды, значит резать нужно быстро, по-живому и безо всякой жалости. — Ты меня ни капли не возбуждаешь.

Лин-эр лишилась дара речи.

Ей это не просто не понравилось. Она не могла это понять и принять.

То есть, как не возбуждает?..

Сколько неженатых мужчин способны устоять против женщины с прекрасным лицом и отличной фигурой, которая проявила инициативу и предложила себя? Может ли настоящий мужчина вот так брезгливо оттолкнуть предложенное ему сокровище и резко сказать «ты меня не возбуждаешь?». Разве можно не только устоять перед мягким ароматным нефритом, но даже не возжелать его?

Какое-то время она с глупым видом стояла столбом, а потом неверяще пробормотала:

— Вы… ты… почему ты… как ты можешь?..

Она была не в состоянии говорить внятно.

На самом деле она хотела сказать: «Как ты можешь не испытывать плотского желания? Это же ненормально».

В целом, Мо Жань прекрасно понимал, о чем она думает и что пытается сказать, но он действительно не желал ей что-то объяснять. Плывя по бурному течению жизни, они встречались случайно. Девушка, живущая на болоте, хотела испить сладкой любовной росы и взлететь к небесам, но живущему в горах мужчине это было совсем не нужно.

Пусть думает, что хочет.

Кивнув ей на прощание, Мо Жань тихо сказал:

— Сожалею, — и скрылся во мраке ночи. Ветер дул в лицо, и он невольно прищурился.

Этот разговор с Лин-эр заставил его осознать, что, может быть, все это время его понимание любви было ошибочным.

Лин-эр спросила его: «Какая внешность вам нравится?»

Оказывается, он никогда не задумывался над этим вопросом.

Тот, кто с детства лишен человеческого тепла и ласки, не может позволить себе быть слишком разборчивым, и всем сердцем потянется к любому, кто будет добр к нему.

«Что именно нравится?»

До сих пор он даже в мыслях не допускал размышлений на эту тему.

На самом деле в этом мире каждый человек с самого рождения имеет свои специфические вкусы и пристрастия. В детстве, попрошайничая у дороги, Мо Жань часто слышал, как другие дети, ухватив своих родителей за край одежды, канючили: «Я хочу съесть тот, где зеленый лук» или «Мама, красный фонарь мне нравится больше, чем желтый, хочу красный».

Однако сам он не мог такого сказать, хотя бы потому, что это было совершенно бесполезно. Все, что он мог получить из еды , это самую дешевую пшеничную лепешку, да и то не целую, ведь ее нужно было разломить, чтобы поделиться с мамой.

Позже, когда Мо Жань оказался в Музыкальной Палате, он также часто видел представителей «золотой молодежи», которые, обмахиваясь шелковыми веерами, комментировали представление в духе: «В прошлый раз мне понравилась Цуй-эр. Сегодня она будет петь, все-таки какой у нее нежный и сладкий голосок».

Хотя в глазах Мо Жаня, старшая сестрица Цуй-эр была далеко не так хороша, как сестрица Бай Жун. Но кому было интересно его мнение?

Никто и никогда не спрашивал его: «Что тебе нравится?». Не было никого, кого заинтересовал его выбор или понимание прекрасного. Иметь мнение — это было роскошью, доступной лишь богатым. Мо Жаню же должно было быть признательным за кусок хлеба, и проливать слезы благодарности, если кто-то расщедрился дать ему одежду, способную хотя бы как-то прикрыть наготу… «Нравится?»

Заикнись он о таком, люди точно решили бы, что этот дурак бредит. С какой стати ему вообще может что-то нравиться? С его-то низким статусом как смеет он что-то оценивать? С чего вдруг решил, что может любить? У него была только его жалкая жизнь и для ее сохранения ему каждый день приходилось вести ожесточенную борьбу со всем миром.

Со временем привычка хватать без разбора все подряд стала частью его натуры. Впоследствии, даже когда все его увешанное золотом и драгоценностями тело благоухало самыми редкими и ценными благовониями, да так сильно, что от запаха амбры и борнеола он начинал чихать, Мо Жань так и не смог перестать чувствовать этот прогорклый запах нищеты, въевшийся в его кости.

Если непредвзято оценить жизнь Мо Вэйюя, то все детство он жил в бедности и терпел унижения. Все его чувства и переживания, радости и печали были подобны грязи под подошвами башмаков прохожих. Он ничего не стоил и был никому не нужен, поэтому никто так и не спросил у него: «что тебе нравится?».

Позже, когда он вознесся над людьми и стал высокомерным и жестоким властителем мира смертных, чтобы снискать расположения императора, многие пытались предугадать его желания, но никто так и не посмел прямо спросить: «что вам нравится?».

И только сейчас, когда Лин-эр вот так вдруг задала ему этот вроде бы простой вопрос, он почувствовал себя так, словно налетел на стену.

Когда-то он был уверен, что если ему кто-то нравится, то он должен относиться к нему с уважением, почтительно на вытянутых руках положить ему под ноги свое сердце и не сметь предаваться несбыточным мечтам о взаимности.

Именно так были выстроены их отношения с Ши Мэем.

Мо Жань искренне верил, что именно это и есть любовь, и до сих пор не случилось ничего, что опровергло бы это убеждение.

Но сейчас у него появились смутные подозрения, что, похоже, все не так просто, как он думал раньше.

Неужели кротость нравится ему больше, чем строптивость?

Неужели покорность милее, чем неукротимый дух?

Правда ли, что прекрасные очи, напоминающие омытые росой нежные лепестки персиковых цветов, ему милее, чем похожие на ледяные лезвия свирепые глаза феникса?

Он… он действительно любит Ши Минцзина? А не… не…

Мо Жань не осмелился даже мысленно произнести имя этого человека, но сердце невольно забилось чаще, и кровь мгновенно вскипела в жилах.

Мо Жань и сам был напуган своей страстью.

Вожделение, похоть, любовь и желание изначально неразделимы и неразлучны. Другой человек притягивает тебя голосом, запахом, тактильным ощущением от прикосновения к коже. Иногда для обольщения достаточно одного мимолетного взгляда, и вот ты уже можешь думать только о том, чтобы войти в него, завладеть плотью, что не имеет к тебе никакого отношения, пометить это желанное тело своим запахом и страстно вложить себя в другого человека, оставив на нем свой неизгладимый след.

Но Мо Жань всегда верил, что любовь священна, поэтому нельзя осквернять любимого человека.

Но, если подумать, как в вопросе плотской любви можно обойтись без этого самого «осквернения»?

Когда горячо любимое, желанное тело появляется перед твоими глазами, как бы ты не уважал его обладателя, разве возможно погасить внутренний жар, подавив мысли, что скачут как кони, и чувства, что мечутся как обезьяны[143.3]?

Мир наполнен любовью, и только лишь плотская любовь лишена чистоты.

От рождения ей суждено быть запятнанной липким горячим потом, утонуть в красках плоти, осесть на висках и запутаться в волосах запахом фотинии[143.4] и сырой рыбы[143.5], погрязнуть в страстных стонах и криках, прорасти из грязи мятых влажных простыней прекрасными, истекающими нектаром желания пестиками и тычинками, став нежными бутонами, что со временем превратятся в цветы и плоды.