В тот день на занятии, стоя на верхушке сосны, Мо Жань практиковался в концентрации духовной силы.

По неизвестной причине внезапно тело его ученика не выдержало нагрузки, и он полетел вниз. Не задумываясь, Чу Ваньнин подхватил его и крепко обнял, однако сам не успел сгруппироваться и произнести смягчающее падение заклятие, поэтому два человека просто рухнули на землю.

К счастью, глинистую почву устилал толстый слой опавших сосновых иголок, поэтому они не разбились, однако острая сухая ветка раскроила запястье Чу Ваньнина. Рана оказалась довольно серьезной, и кровь тут же ручьем хлынула на землю.

Мо Жань долго смотрел на кровоточащую рану Чу Ваньнина, а затем впервые за все эти месяцы поднял глаза и прямо посмотрел на него. Какое-то время он просто изучал лицо Чу Ваньнина.

— Учитель, у вас кровь течет, — слова прозвучали механически и, на первый взгляд, в них не было и следа чувств, но последующая за ними фраза смягчила общее впечатление. — В моей сумке цянькунь есть лекарственная мазь и бинты. Давайте, я помогу с перевязкой.

Посреди густого соснового леса, воздух которого был напоен свежим хвойным ароматом, онемевший Чу Ваньнин не сводил взгляда с молчаливого Мо Жаня, который, склонив голову, виток за витком накладывал повязку на его руку.

Густые ресницы юноши слегка дрожали, и Чу Ваньнин никак не мог разглядеть выражение его лица. В этот момент ему вдруг захотелось набраться смелости и задать всего один вопрос: «Мо Жань, ты правда так ненавидишь меня?»

Но дул легкий освежающий ветерок, нежно пригревало солнышко, вокруг них пели птицы и жужжали пчелы, Мо Жань держал его за руку и аккуратно перевязывал его рану. Все было так спокойно и мирно.

В конечном итоге он так и не решился озвучить свой вопрос, боясь неосторожно разрушить эти мгновения тихой идиллии.

Кроме того, Чу Ваньнин вдруг осознал, что ответ не так уж и важен. Главное, что в этой части сна он узнал, что даже после смерти Ши Мэя, его кровь и раны, вопреки всему, были небезразличны Мо Жаню и могли заставить его сердце хотя бы чуть-чуть смягчиться.

На следующий день, когда Чу Ваньнин проснулся, он еще какое-то время находился под впечатлением ото сна и не мог прийти в себя.

Лежа в постели, он все еще ощущал ноющую боль в руке и, кажется, совсем немного остаточного тепла. Спустя какое-то время Чу Ваньнин устало потер лицо и невольно поразился нелепости ситуации и своему отношению к ней.

Почему ему снятся такие тревожные запутанные сны?

Говорят, люди видят во сне отражение своих дневных дум. Неужели, глядя на привлекательную внешность Ши Мэя, он был настолько подавлен, что темные желания отравили его сны, и ему пригрезилась гибель Ши Минцзина?..

Действительно, чушь несусветная.

Он поднялся с постели, быстро оделся, умылся, причесался и очень скоро напрочь выбросил из головы странные сны прошлой ночи.

Сегодня деревенский староста решил, что пора отбивать рис для няньгао[140.3].

В Нижнем Царстве няньгао являлось обязательным блюдом для новогоднего застолья, если, конечно, в следующем году хозяева рассчитывали привлечь удачу в свой дом. Для приготовления этой сладости накануне вечером круглый рис смешивали и перетирали с рисовой мукой. Затем, согласно традиции, женщины и старики разводили огонь и пропаривали получившуюся массу. Хотя процесс был трудоемкий и занимал довольно много времени, но для него не требовалась грубая мужская сила, поэтому Чу Ваньнин решил, что ничего страшного, если он встанет сегодня позже и неспешно пройдется по полям.

Когда он наконец добрался до места, то увидел, что посреди площадки для просушки и молотьбы установлен огромный котел. Из установленной поверх него огромной деревянной бочки, размером в половину человеческого роста, валил пар. Стоявшая на скамеечке жена деревенского старосты время от времени досыпала в бочку рисовую муку, доводя массу до нужной консистенции. Шумные деревенские ребятишки играли и бегали вокруг костра, иногда вынимая из огня батат, жареный арахис и кукурузные початки.

К удивлению Чу Ваньнина, Мо Жань, похоже, встал очень рано и помогал жене старосты присматривать за костром. Вдруг один из игравших у костра ребятишек, споткнувшись, растянулся на земле и, всхлипнув несколько раз, разревелся в полный голос.

— Как же ты так? — Мо Жань помог упавшей девочке подняться и отряхнуть с одежды глину. – Где-то еще осталась грязь?

— Рука… — всхлипнула маленькая замарашка, демонстрируя Мо Жаню грязную ладошку.

Мо Жань тут же подхватил малышку на руки и отнес к колодцу, достал ведро чистой воды и помог ей вымыть руки. Чу Ваньнин стоял довольно далеко и не мог слышать, о чем он говорит с ребенком, однако уже через минуту девочка перестала рыдать, а потом, еще и слезы не высохли, начала смеяться. Мо Жань, осторожно вытирая обращенное к нему сопливое личико, продолжал смешить ее, издавая разные смешные звуки.

— …

Чу Ваньнин тихо стоял в сторонке и смотрел, как дурачится Мо Жань, как он несет ребенка обратно к очагу, как выкатывает из костра печеный сладкий картофель[140.4] и, аккуратно сняв шкурку, вручает его в протянутые детские ручки.

Он просто смотрел.

И как будто видел, как Мо Вэйюй жил эти пять лет.

— А, Учитель, вы уже здесь?

— Да.

Постояв еще немного, Чу Ваньнин подошел к Мо Жаню и присел рядом. Какое-то время он смотрел на бушующее под котлом пламя, прежде чем на миг поднял глаза, чтобы спросить:

— Что здесь пекут?

— Арахис, батат, кукурузу, — старательно перечислил Мо Жань, а потом предложил, — хотите, я поджарю конфетку для вас?

— …Конфеты можно жарить?

— Учитель, на открытом огне ее жарить нельзя — тут же сгорит, но нагреть можно, — Мо Жань рассмеялся. — Давайте-ка лучше я.

С этими словами он достал из кармана молочную конфету. Сняв обертку из рисовой бумаги, Мо Жань зажал ее щипцами, поднес к огню, немного покрутил в струе горячего воздуха и сразу вытащил обратно. Взяв подтаявшую конфету пальцами, он зашипел:

— Ащ, горячо, — затем подул на нее и поднес к губам Чу Ваньнина. — Попробуйте.

— … — естественно, Чу Ваньнин не мог допустить, чтобы кто-то кормил его с рук. Протянув руку, он взял немного растаявшую от жара мягкую и вязкую белую конфету и, сунув в рот, тщательно прожевал, в полной мере распробовав ее насыщенный молочный вкус.

— Неплохо. Испеки еще одну, — распорядился Чу Ваньнин, покончив со сладостью.

Мо Жань послушно приготовил еще одну молочную конфету, которую Чу Ваньнин поспешно сам взял в руки и съел.

— Давай еще одну.

— …

Так Мо Жань разогрел еще восемь конфет. Когда дошло до девятой, к нему подбежал ребенок и сказал, что хочет съесть печеный батат. Так как руки Мо Жаня были заняты конфетой, ему оставалось только попросить Чу Ваньнина помочь.

Тот тут же взял другие щипцы и нацелился на самый большой клубень, но, заметив это, Мо Жань поспешил остановить его:

— Этот положите обратно и возьмите тот, поменьше, рядом с ним.

— Большой ведь лучше.

— Большой еще не готов, – ответил Мо Жань.

Чу Ваньнин однако усомнился:

— Откуда ты знаешь, что не готов?

— Просто поверьте мне, я часто готовил их, когда ночевал под открытым небом. Передайте ребенку маленький клубень, он уже сладкий и вкусный.

Чу Ваньнину оставалось только оставить в покое большой клубень и нацелиться на маленький. Ребенок, конечно, не знал с каким выдающимся человеком мира совершенствующихся имеет дело, но увидев тот батат, который он выбрал для него, наклонился к нему и прошептал:

— Большой старший брат, я хочу съесть тот большой.

— Иди скажи это другому старшему брату, — ответил Чу Ваньнин, — это он запрещает тебе его съесть, говорит, что еще не готов.

Малыш в самом деле тут же подбежал к Мо Жаню:

— Старший брат Мо Жань, я хочу съесть большой.