Сегодняшний выпад Нины наложился на его огорчение, вполне понятное, если учесть, сколько сил и времени отдано запуску, который теперь откладывался невесть на когда. Наверное, поэтому Лёшка ощетинился и брякнул:
— Зря Виктор твоего Германа казнил. Он бы и включил, вместо урановых рудников. А выжил — вот и помилование!
— Мой? — у Нины выступили слёзы. — Мой Герман?
— Да ладно, я пошутил, — поспешил оправдаться «Знаток», не понимая, но чувствуя, что жестоко обидел или оскорбил девушку.
Однако та опустила голову, поднялась и пошла прочь, не обращая внимания на оклики членов совета. Виктор недовольно посмотрел на Лёшку, сделал длинную паузу. Все затихли, ожидая жёсткого приказа. Вместо этого прозвучало неожиданное:
— Та-а-к…Похоже, мы в тупике. Дальше тянуть нельзя. Из всех нас самый бесполезный — я. Мне и включать.
Алёна вскрикнула:
— Нет! Ты не должен!
— Кто-то недавно говорил, что мне не место среди нормальных людей. Не ты ли? Что я тиран, — широко улыбнулся Виктор, — и убийца. Что не понимаю ничего… А тут такой шанс все грехи искупить. Я пошёл, прощайте.
— Вы не должны так поступать, — поднялся профессор.
За ним и все члены совета принялись уговаривать «тирана». Лёшка воспользовался моментом, незаметно отступил за спины и направился в сторону будки. Он точно знал, что Виктор нужен этому тяжелому времени и этим людям, как никто.
А вот бездарь и редкостный дурак, который и в своём веке, и в двадцать третьем способен приносить только неприятности — должен, просто обязан сделать хоть что-то полезное. Тем более, сейчас, когда смертельно оскорбил девушку, которая ему нравилась, если быть честным.
— Вот включу, погибну, и будешь знать, какой я… Заплачешь, пожалеешь… А я буду лежать в гробу и слушать, — ожесточённо шептал Лёшка, торопясь к укрытому в шалаше включателю.
Солнце окончательно скрылось. Робко закапал дождик, мелкий, унылый. Гарда трусила рядом, волнуясь и не понимая причины. После очередного безответного обращения она забежала перед хозяином и преградила путь: «Почему ты идёшь умирать? Ты не пахнешь смертельной болезнью!»
От неожиданности Лёшка едва не упал. Сладкие мысли о том, как Нина станет переживать и раскаиваться, вылетели из головы, уступив место другой, реальной:
«А Гарде за что погибать? Надо её отослать, придумать задание…»
Фальшивым голосом он приказал напарнице сбегать в лагерь и принести индивидуальную аптечку, которая всегда лежала в рюкзаке. Гарда усомнилась, но после повторного приказа, уже мысленного, ринулась так, что комья земли с травой полетели от задних ног. Обрадованный попаданец тоже ускорился, но в противоположную сторону, благо до шалаша оставалось рукой подать. Однако там слышались голоса, шёл горячий спор.
— Я приказываю вам уходить, — звенел голос Нины, — мне поручено включать!
— Только Виктор может снять нас с поста, — отбивались сторожа, не позволяя девушке пройти к длинной ручке «включателя».
Лёшка сообразил, что задумала эта сумасшедшая и ужаснулся: «Вот натворил дел! Она жить не хочет после моего дурацкого упрёка! Ну, нет! Это моя вина и мой долг!» Его решение окрепло, а голос прозвучал, как у настоящего командира, как у Виктора:
— Верно! Уведите её подальше, скоро пуск!
Обманутые сторожа поверили, ведь Лёшка имел право свободного доступа в шалаш. Они подхватили девушку под локти, не слушая протестных воплей. «Знаток» шёл за ними следом, чтобы на сто процентов быть уверенным, что никто, кроме него, не пострадает. Спустившись по склону, сторожа сообразили — шалаш остался без охраны! Один повернул было туда, но Лёшка пригрозил пистолетом:
— Назад! Не вздумайте подходить! Здесь стойте, пока я включу.
— Лёша, Лёшичек, — тонким голоском закричала Нина, — не надо, не делай этого! Я, я должна! Кому нужна такая никчемная дура! Мне здесь не место! Да пустите вы, пустите!
— Дура и есть, — вмешался Виктор, вынырнув из кустарника, — хотя Алексей ненамного умнее. Ты, — он кивнул одному сторожу, — веди её к лагерю. А ты помоги этого героя скрутить. Потом туда же доставишь.
— Разбежались, — пригрозил Лёшка и отпугнул выстрелом слишком резвого сторожа.
Но Виктор только криво усмехнулся и продолжил наступать на «Знатока». Второй выстрел, перед ногами, лишь напрасно взметнул фонтан земли. Заслонившись рукой, председатель совета сделал ещё один шаг и протянул руку:
— Отдай оружие и ступай в лагерь. Я не шучу. Вы оба здесь нужны, вы станете своими, а я… Лёша, мне давно пора на тот свет. Не мешай…
Тяжело дыша, в их компанию ворвалась Гарда. Она опустила аптечку к ногам хозяина, а тот просиял лицом, увидев шанс победить в только что безнадёжном споре:
«Гарда, взять его!»
«Виктора?»
— Да, — голосом продублировал Лёшка, — взять его!
— Идиот! — взревел Виктор, бросаясь на него.
Гарда оказалась быстрее. Она сбила Виктора, когда тот почти дотянулся до хозяина. Сплетясь в тесный клубок, человек и собака покатились вниз по склону, а «Знаток» уже карабкался к шалашу. Ноги скользили по траве — дождь помалу набрал мощь и уже заметно шумел, рушась пока не струями, но частыми и крупными каплями. Добежав, неудачливый попаданец проверил, на месте ли кабели, убедился, что «включатель» надёжно замкнёт контакты, вдохнул полной грудью свежий, напоённый сосновым ароматом воздух, закричал в полный голос:
— Да-а-а-а! — и налёг на рычаг.
Глава тридцать вторая
…и Лёшка проснулся, откашливая воду. Оказывается, он сверзился с дерева точняком в кювет. «Слава богу, не захлебнулся!» — мелькнула здравая мысль, но особой благодарности мифологическим богам, естественно, и в помине не было — так, просто выскочила привычная формула речи…
Мокрая одежда неприятно облепила тело, напомнив о давних годах, когда он был ребенком, которого похмельная мамка обливала из чайника, отучая от привычки падать ночью с кушетки. Очков поблизости не оказалось, скверно. Хотя особо рассматривать было нечего — низкий кустарник и толстая корявая сосна, что снизу выглядела огромной.
— А что это я валяюсь тут? — вслух задал он себе вопрос. — Я же должен умереть, если включил питание станции Магнитного баланса? И где шалаш с кабелем?
«Какая станция? Что ты несёшь? — ответил внутренний голос, неизменный скептик. — Начитался бреда и увидел сон… Шалаш с кабелем… Ты ещё любимую женщину потребуй!»
И тут память вернулась к Лёшке, больно ударив по удивительному, но совершенно нереальному сну:
… он бежит за ободранным троллейбусом изо всех сил, реализуя последний шанс доехать до дома. Успел…
Пьяная бабища и её ухажёр… Троллейбус резко тормозит, Лешку прижимают к стойке прохода… Вожатая объявляет, что сорвало башмак… Все бросаются в следующий троллейбус, который как раз подкатил сзади.
Портфель… его безжалостно вырывают, выкручивают. Лёшка выпрыгивает за ним, подхватывает, но троллейбус не ждёт, исчезает за поворотом…
Дождь, мерзкий и нескончаемый… Девушка-вожатая в неисправном вагоне, ссора с ней, неподатливые двери, визг, удар по его пальцам…
Вот в душе зарождается решимость — покончить с этой ненавистной и неудачливой жизнью. И верно, стоит ли жить изгою, мальчику для битья, совершенному лузеру? Сосна, брючной ремень на шее… Беспамятство…
Лёшка потряс головой, стряхивая неприятные воспоминания, поднёс циферблат к лицу. Часы показывали девять. Самая тощая стрелка истерически дёргалась, очерчивая извечный круг: «Идут… Наверное, утро…»
Дождь продолжался. От серого неба ждать солнца — безнадёжно. Лёшка уныло проломился сквозь мокрые кусты по вчерашним следам. На пустой дороге стоял тот же ободранный тускло-синий вагон с номером 43. Створки дверей, которые вчера не пустили Лёшку в сухость, так же плотно сжимали свои вертикальные чёрные губы. Девчонка сидела в кабине, опустив голову на руль — спала, наверное.
Лёшка постучал кулаком в дверь, крикнул сильно и громко:
