Вороны перестали пугаться Гарду, а Лёшку за пищевого конкурента держать не стали. Перепархивали лениво и невысоко, в прицельном помётометании первенство не разыгрывали, так что потенциальные «мишени» дошли к заветному месту без помех.

— Мост?

Громадная ферма первого пролёта основательно зарылась в песок и причудливо изогнулась, слетев с двадцатиметровой высоты. Вход в туннель метро зиял мрачной темнотой незначительного просвета, который остался после обрушения. Но самая большая неприятность ждала парня за фермой.

Речной вокзал здесь «был» в прямом смысле — теперь его не было. Здание рассыпалось на отдельные кирпичики, большинство которых покоилось под остатками распоротой на отдельные полосы крыши. В Лёшкино время железная кровля считалась исторической правдой и вокзал, постройки тысяча девятьсот лохматого года, охранялся законом в том архаическом виде, как был заложен. Сейчас только крыша и сохранилась. Тонкое листовое железо, покрашенное суриком, разошлось по швам и теперь мелодично дребезжало под свежим ветерком.

Пирс — или как там называлось место стоянки кораблей? — развалился до основания. Бетонная дорожка, ведущая к нему, уцелела в виде миниатюрного горного хребта, но и только. Несколько судёнышек прогулочного вида перегибались через её вершины в реалистичной, но отвратительной манере художника Дали. Остальные, гораздо более крупные, лежали на берегу в общей куче, смятые и покорёженные.

Венчала композицию лодка, как раз такая, что и требовалась Лёшке — прогулочная, весельная, голубого цвета. У неё виднелся один недостаток, но существенный, который перечёркивал все достоинства. Дыра в днище.

Гарда отправилась поверху. Парень обошёл кладбище кораблей снизу, заглянул внутрь. Просто из спортивного интереса. Мало ли какое добро там можно обнаружить? И вот — сюрприз! Превосходный бар, в обычном состоянии закрытый, теперь так перекосило, что дверки шкафов распахнулись и обнажили богатый выбор спиртных напитков. Точнее, этикеток.

Бутылки раскололись, содержимое вылилось. Кроме нескольких плоских фляжек, металлически поблескивавших среди весёлых стекляшек. Потянувшись за самой крупной, Лёшка услышал:

— Это моё бухло!

Чёрт! Привыкнув полагаться на обоняние и слух Гарды, попаданец оказался застигнут врасплох хриплым криком за спиной. Резко обернувшись, он получил удар в висок. Свет померк…

Виктор скомандовал:

— Привал! Мальчики налево, девочки — направо. Всем разуться, отдохнуть.

Отряд безропотно подчинился. Женщины ушли в кустики неглубоко, при желании можно было различить, как они присаживались, справляя нужду, а мужчины и вовсе не затрудняли себя дальним походом. Они всего лишь отвернулись от дамской стороны. Виктор ушёл глубже, что побыть одному. Он хоть и смирился с невозможностью изменить этот мир, но не решил окончательно, приспосабливаться ли вместе со случайным коллективом.

Так и не надумав ничего, он вернулся к дороге. Толпа молчала. Никто не рыдал, но и не разговаривал с соседями. Раскинув руки и смежив веки, Виктор лежал, пока часы не просигналили о конце привала.

— Подъём! Обулись! Пошли! Алёна, следи, чтобы никто не отстал, ты замыкаешь.

Колонна двинулась вслед за Водяновым. Тот взял высокий темп, и Виктору пришлось удерживать профессора, объясняя, что так не всем по силам:

— Есть пожилые люди и дети, а вы аллюр три креста!

— Двигаться полезно! Аристотель и перипатетики, которые имели привычку гулять и размышлять одновременно, они были люди что надо, — аргументировал призыв к быстрой ходьбе Водянов. — Я пока шёл, полностью справился с приступом отчаяния.

Хмыканье собеседника профессор понял, как согласие следовать примеру перипатетиков и поговорить на философскую тему:

— Это удивительно, однако факт — пока я иду, никакие переживания в голове не задерживаются. Наверное, Моисей для того и кружил по пустыне сорок лет, чтобы народ иудейский от сожалений о сытом рабстве отвык. Гляньте, все наши выглядят бодрее, втянулись в ходьбу. Они подчинились вожаку, переложили на него ответственность, и сразу успокоились…

— Это да, пока командир ведёт, своя голова отдыхает, — согласился «вожак», — а если бы сделать марш-бросок, чтобы до упаду, так ни одной мысли не останется, вообще, кроме как пожрать и поспать. Только ведь не выдержат?

— Превосходная идея! — всплеснул руками профессор. — Именно такой режим и нужен! Как в старой армии. Помню мемуары дедушки, который был призван после университета…

«А я трубил срочную в десантуре, — внутренне усмехнулся Виктор, — и воспоминаний не написал…»

— Позвольте вопрос, Виктор? — неожиданно прервал себя Водянов. — Вы кадровый военный, судя по манерам, но вапама не имели. И речь ваша немного архаична, отдаёт сленгом. Впечатление такое, что вы долгое время жили вне страны. Простите мою назойливость, но… Вы из КОТОБа? Нет-нет, — профессор выставил перед собой ладони, то ли отгораживаясь, то ли успокаивая собеседника, — не шпион, я уверен, но… Разведчик? И недавно оттуда?

Виктор не ответил. Вместо этого он сослался на необходимость проверить арьегард, убедиться, что никто не отстал. И шагнул на обочину, пропуская колонну. Замыкающей шла Алёна, та самая, шустрая девушка. Удивительно, насколько она отличалась от всех, кто шёл впереди.

Хотя её одежда была пропылена не меньше, чем у всех, и лицо — Виктор точно помнил — не отличалось чистотой в момент построения колонны, но сейчас она выглядела яркой лазоревкой среди воробьёв. Синий с разводами жилетик поверх жёлтой блузки и облегающие чёрные штанишки так удивили «вожака», что он задержал взгляд на лице Алёны дольше, чем надо:

— Ты когда отряхнулась? И умылась… Где?

Девушка торжествующе открыла секрет чистой мордашки, которая привлекла бы внимание любого мужчины свежестью кожи и правильными чертами:

— Лужицу нашла. Одежду выхлопала о дерево, — но вдруг встревожилась. — Разве нельзя? Я ненадолго отстала, пара минут, и догнала.

— Нормально, — успокоил её Виктор, затем добавил, — просто не ожидал…

Он спохватился, что опять говорит ненужные слова, внутренне прикрикнул на себя: «Фильтруй базар, разгильдяй!», и поспешил в голову колонны, готовясь к очередному каверзному вопросу Водянова. Конечно, отмалчиваться или игнорировать их Виктор мог вечно, однако тащить «организаторский гуж» с человеком, которого в грош не ставишь — правильно ли? Пусть роль «вожака стаи» играть предстоит временно, но если Сергей Николаевич тоже станет отмалчиваться — много ли узнаешь о месте, куда попал?

В непривычных рассуждениях о степени откровенности с единственным вменяемым человеком в угрюмо молчащей толпе, Виктор добежал к Водянову. Тот свернул с гладкой широкой дороги в сосновый бор, который не пострадал от землетрясения. Высоченные деревья стояли незыблемо, лишь мелкие сучья, рыжая хвоя и старые шишки, обильно засыпавшие асфальт — говорили, что стихия не обошла этот участок стороной.

— Почти пришли, — показал Водянов на одноэтажное бревенчатое здание, почти все окна в котором лишились стёкол.

Виктор ускорил шаг, спускаясь к озерку, совершенно круглому, словно зеркало в голубой обечайке. Вблизи обечайка приняла облик бетонного бортика, облицованного плиткой, как в традиционных бассейнах. Здесь колыхания земли показали свою силу, разорвав бетон во многих местах.

Ручей, который впадал и выбегал из озера, выглядел хилой струйкой, ненамного мощнее той, что бежит из крана, открытого полностью. Метрах в пятидесяти ниже озера случился оползень — луг рассекло, как ножом. Оторванному пласту земли разбежаться не удалось, он сразу упёрся в деревья, создал складку и остановился, слегка наклонив десятка два сосен.

Зайдя сбоку, «вожак» присмотрелся, оценивая новый рельеф. Ручеек неширокой полоской воды сползал по эскарпу метра на три и терялся. Старое русло казалось непригодным — даже на глаз имело отрицательный уклон.

«Не исключено, получится пруд, и приличных размеров, — спрогнозировал Виктор, обрадовался перспективе и поймал себя на мысли, что ему хочется обживать это место. — Что со мной творится?»