Чёрт бы подрал внутренние мысли! Стоило только критически подойти к воспоминаниям, как те подёрнулись рябью. Голова закружилась, боль возникла в ней, затошнило…
И чернота задёрнула всё…
Глава пятнадцатая
Да, этот здоровенный парень мог бы сбить с ног быка, но Виктор уклонился и отступил. «Бразильский кик» лучше всего годился, чтобы поразить аудиторию, а для этого надо заставить противника раскрыться. Уверенный в превосходстве, грубиян шагнул вперёд. Удар армейского ботинка в нижнюю челюсть — запрокинул голову. Наверно, рукой добивать не имело смысла, но Виктор не удержался, рубанул шею.
Второй грубиян поспешно отскочил назад, и весь зал ахнул, когда бесчувственное тело громадного парня нелепо и шумно грохнулось на пол. Выдержав паузу, «вожак человеческой стаи» решил, что урок стоит подкрепить словами:
— Приказания должны выполняться немедленно. Всем выйти на зарядку. Распорядок дня висит на дверях, — и остановил второго грубияна, когда тот поспешил за всеми, — а ты… Как тебя? Грегори… Гриша, значит. Останься, проверь, что с ним, окажи помощь. Потом доложишь мне.
Испуганно оглядываясь на Виктора, народ выбежал наружу и сгрудился, превратившись в толпу. Невольный «вожак» заставил всех построиться в шеренгу и быстро создал бригады, отсчитывая девять подчиненных и назначая командиром десятого.
После зарядки Виктор подозвал бригадиров и дал задание на день. Оставшись с Водяновым и Алёной, он хмуро сказал:
— Чем недовольны?
— Это агрессия! — девушка умоляюще сложила руки. — Ты должен извиниться перед ним.
— Она права. Так нельзя… — начал Водянов отеческим тоном, но его прервал Гриша.
Вытаращив глаза, парень подбежал к Виктору, остановился на почтительном расстоянии, напоминая собаку, которая испуганно поджала хвост:
— Он умер. Я не виноват, он сам умер! Подергался и умер!
* * *
Под кладбище отвели луговину на пологом склоне, ниже бора. Могилу вырыл Гриша и три парня, которых он отобрал сам. Весть о смерти благотворно сказалась на дисциплине — никто не смел ослушаться команды бригадира, не говоря уж о приказе «вожака». Даже Водянов притих, не стал настаивать на продолжении разговора. Алёна демонстративно держалась в отдалении, что неприятно царапнуло Виктора.
Он удивлялся своим реакциям, но времени на рефлексирование и копание в душе не оставалось. Отряд, состоящий из разновозрастных людей, требовал постоянного внимания, а справиться одному с неполной сотней явно нездоровых психически людей — нечего было и думать. Поэтому Виктор пренебрёг очевидной обидой девушки и профессора:
— Хочу пояснить мотивы моих поступков, — заявил он им, когда Гриша силой доставил Водянова и Алёну в кабинет директора ресторана, — но это первый и последний раз. Я рассматриваю нынешнее состояние дел, как чрезвычайную ситуацию, и поступаю соответственно. Понятно? Не нравится — берите власть в свои руки и руководите. Я уйду, прямо сейчас.
Виктор смотрел в глаза профессора «по-ментовски», неотрывно. Сергей Николаевич держал взгляд, но его губы тряслись:
— Вы убили человека, без суда и следствия…
«Убил. И раньше убивал…» — мысленно ответил Виктор.
— … а это не только тягчайшее преступление, это моральное падение в глубочайшую пропасть! Как вы жить будете с таким камнем на совести? Это грех, смертный грех…
«Что ты знаешь о моей совести, профессор? Я уже давно неисправимый грешник…»
— … люди боятся, а жить под страхом нельзя, — голос Водянова ослабел, веки мигнули, и он отвел глаза. — Я вас не убедил, вижу.
— Не убедили. Вчера вы требовали, чтобы я спас людей. Так?
— Да, но…
— Не виляйте, профессор! Я спас их, по-вашему?
Водянов кивнул, глянул в ожесточенное лицо Виктора и отвел глаза. Алёна молчала, кусая губы. «Вожак» расценил это, как сомнение, и задал новый вопрос:
— Я взял ответственность за их жизнь, когда насильно построил и пригнал сюда, как стадо баранов. Пинками, что больно. Так или нет? Профессор!
Виктор намеренно понижал голос, говоря всё тише и тише, но отчетливо артикулируя, словно чеканя слова:
— Чтобы их спасти, я их же и бил. Как вожак стаи. Ваши слова? Бил ради их же блага. В тот момент вы не вопили, что так нельзя…
— Но вы убили! Отняли жизнь!
— Случайно, не желая этого. Зато теперь вряд ли кто рискнёт ослушаться приказа. Не захотят подчиняться — слиняют тихонько и без скандала, как уйду я, когда появятся спасатели, — интонацией подчеркнул Виктор и повторил вопрос. — Так берёте власть, Сергей Николаевич?
— Нет, — ответила Алёна, — он не справится. Витя, вот этот, — её палец указал на Гришу, который опять сгорбился, стараясь стать меньше, — и которого ты… убил, ночью надругались над Светой. Я случайно узнала. Она так радовалась, когда его хоронить несли.
Профессор Водянов оцепенел, глядя на Гришу, который стал бледен, как мифологическая смерть. Алёна мстительно щурилась, сверля насильника взглядом, а пальцы её согнулись, словно она воображала себя кошкой. Мгновенно оценив ситуацию, «вожак человеческой стаи» принял решение:
— После ужина будем судить. Алёна, ты будешь обвинителем. Свету посадишь с собой. Профессор, вы его защищаете, понятно? Грегори, со мной. Не вздумай бежать, хуже будет.
* * *
Спустя полторы недели на месте загородного ресторана возникло поселение, в котором даже новичок легко ориентировался. А народ всё прибывал и прибывал, попадая сначала в цепкие руки Водянова и его сотрудников, в основном научных работников. Они быстрее адаптировались к утрате вапама, потому что и раньше редко прибегали к его помощи, полагаясь на собственную голову.
Хуже пришлось прослойке, которая прочно сидела на «игле», если воспользоваться сленгом наркоманов. Фанаты сетевых игр, игрушек, приверженцы форумов, чатов и прочих мест бессмысленной болтовни ради болтовни, они действительно страдали, оказавшись в реальном мире.
Им пришлось заново учиться общению с живыми людьми, от которых не спрячешься за вычурным ником, а внешность не заменишь красочной аватаркой. Водянов устроил курс реабилитации, где талантливый учитель русского языка вместе с психологом заставлял бедняг разыгрывать жанровые сценки.
Полтора десятка человек сошли с ума. Они все слышали, видели, понимали, но ничего не хотели. Психолог обозвал это состояние эмоциональной каталепсией. После нескольких бесплодных попыток включить их в общественную жизнь Виктор назначил каждому отдельного сопровождающего, которые за руку водили этих несчастных на сбор хвороста, грибов, уборку территории и ли другие несложные однообразные работы.
Алёна взвалила на себя самое трудное бремя — воспитание детей. Двадцать с лишним ребятишек разного возраста весь световой день проводили вместе, занимаясь самообразованием и посильно трудясь под надзором пятерки взрослых. Остальной люд, кроме разведчиков, спешно обживал и благоустраивал лагерь.
Неожиданно из леса пришёл странный мужчина. Он выглядел, как умалишённый — в грязной и драной одежде, с лицом, покрытым многодневной грязью. В уголках глаз скопились катышки пыли, что бывает у персидских котов. Его накормили, попытались умыть, чему он яростно сопротивлялся, бормоча невнятные слова, похожие на молитву.
— Ну-ка, отпустите его, — приказал Виктор, улышав знакомое бормотание, и попросил мужчину. — Скажи, что тебе открыл господь. Ты же его слышишь?
— О да! Мы заслужили гнев господень, развратом и праздностью. Молить его надо было о спасении, ежечасно молить, чтобы снизошёл и помиловал. А мы? Не вняли его предупреждению, приняли ту войну за апокалипсис, а не надо было! Когда узрел он, что покусились мы на структуризацию пространства, возомнили, что механика есть сила человеческая, забыли о резонансе биосферы — тут он и показал нам проход через «ноль», как и при всемирном потопе. Но не ковчег спас, а чистота душ…
Психолог сделал Виктору знак пальцем у виска, шепнул:
