Нерадостные мысли, в общем, одолевали парня, пока он искал среди развалин, сам не зная что. В одном месте блеск битого стекла поманил к себе. И не напрасно — среди осколков витрины уцелела полулитровая бутылка пива. Отпив половину, Лёшка аккуратно разрезал пластик и держал полученную ёмкость, пока Гарда не вылакала до конца. Лишь к вечеру, когда впереди показался очередной высокий холм из обломков, обнаружился ещё один выживший.

— Сюда, ко мне! Я здесь, здесь! Вы что себе позволяете? Вы где шляетесь? Я на вас жаловаться буду, — кричал грязный толстый парень с высокого остатка бетонной стены, — быстро скажите мне ваше имя!

Лёшка пожал плечами, назвался и сказал Гарде:

— Он, судя по всему, напрочь рехнулся…

Та вполголоса, не раскрывая пасти, гавкнула — глухо и внушительно. Мужик спросил тоном ниже:

— Ты не спасатель? Но почему ходишь по развалинам, зачем?

— Хочу и хожу, — ответил попаданец, — а что, нельзя? Чего орёшь? Спускайся.

Лёшка взобрался к нему, цепляясь за арматурную сетку, которая выглядывала из раскрошенного бетона стены. После долгих уговоров мужик неуклюже сполз, повизгивая от ужаса. Потом глянул на свои расцарапанные ладони и разрыдался. Пожав плечами, Лёшка решил, что успокаивать взрослого человека — только время терять, а вот оглядеться надо. Снова взобравшись на остатки стены, он высмотрел впереди нечто похожее на парк или кусочек леса, прикинул направление. Мужик к тому времени успокоился, выглядел нормальным человеком.

— Слышь, абориген, — потирая урчавший от голода живот, спросил Лёшка, — у тебя съестное найдётся? Или поблизости? Солнце село ниже ели, скоро спать, а мы не ели! — И глянул на левое запястье, охваченное серебристым браслетом.

— Музейный экспонат, древние стрелочные часы! Да ещё в металлическом корпусе, — прошептал мужик, пятясь в страхе, — невероятная ценность. Ты вор? Не трогай меня, я никому не выдам! Пощади!

Собака оглушительно гавкнула, парень расхохотался:

— Ну, ты даёшь! Это мои часики, собственные… — однако быстро смолк, тронул мужика, стоящего перед ним на коленях, за плечо. — Эй, как тебя? Юра, встань, не дури. Тут такое дело, понимаешь… Короче, какой год сейчас? Дату назови. У тебя что, совсем крышу сорвало? Эй!

Юра осторожно поднялся, произнёс:

— Двадцать седьмое мая две сто шестьдесят первого.

— Полтора века. Офигенное будущее, — хватаясь за голову, простонал Лёшка, — вот это я попал…

Переживания заняли немного времени — по второму разу, всё-таки. Да и что поменялось от знания точной даты? Ситуация, как была постапокалипсовая, та и осталась. Собственно, выходец из двадцать первого века притерпелся к собственной невезучести «там» и на лучшее «здесь» изначально не рассчитывал.

Хорошо бы покапризничать, конечно — попал в будущее, а оно не настолько светлое, как хотелось бы. Но перед кем, да и выбирать-то из чего? Это не сайт фантастики, где мышкой щёлкнул — на тебе альтернативный мир по нраву, а не нравится — клик, и закрыл вовсе.

Гарда словно поняла состояние хозяина, прижалась к ноге, дескать, не трусь, я опора, если что. Шутки шутками, а легче стало. Помолчал Лёшка минут пяток, теребя собачью шерсть, потом шмыгнул носом и спросил:

— Юра… Это самое… Ты можешь прикинуть, где магазины или рестораны стояли? Примерно хотя бы… Там, думаешь? Тогда двинулись. Надо жрачку искать. Пошли, пошли, не фиг тут оставаться!

Юра тащился вслед за Лёшкой, постанывая и покряхтывая. Но не отставал, хотя стоило ему это огромных усилий. А попаданец с лёгкостью передвигался по развалинам. Конечно, в современном ему мире траншеи, открытые люки, провалы и просто выбоины в тротуарах настолько привычны, что тренируют даже самого неуклюжего — иначе до дома никогда не доберёшься! Лёшкин глаз сам выбирал наиболее удобный путь, оставалось лишь внимательно смотреть под ноги и проверять на устойчивость то, что качалось.

Толстяк громко восхищался недоступным ему талантом, что приятно грело самолюбие Лёшки, впервые, пожалуй, оказавшегося удачливым путепроходцем, даже лидером! Пусть и для одного человека. Размышляя над таким неожиданным, но обнадёживающим поворотом судьбы, Лёшка заметил широченную шахту, зиявшую провалом. Её перекрывала решётка арматуры, которая растеряла почти весь свой бетон.

— Это что?

— Не знаю. Тут, кажется, стояла высотка, центр отдыха и развлечений, — засомневался Юра. — Славянский базар, сто этажей. Зачем тебе?

Лёшка посмотрел вниз. На расстоянии вытянутой руки по стене проходили толстенные тросы или электрические кабели. Чуть поодаль — лестница, местами отошедшая от стены. Цельносварная, закрытая металлическими полосами, как на башенном подъёмном кране, где давным-давно работал Лёшкин дядя. Лазать на него было страшно, зато какой вид открывался с высоты!

Судя по всему, шахта или труба пронизывала всё здание, от подвальных этажей до самого верха. Поразмыслив, Лёшка сделал вывод:

«Нижние этажи могли уцелеть. Там склады, точно. Если их не раздавило… Стоит проверить!»

Юра спускаться вниз категорически отказался: страшно и сил не хватит. В это легко верилось — такие нежные пальчики такую тушу просто не удержат на весу. Следовательно, предстоит лезть одному. В прежние годы Лёшка ни за что не стал бы проявлять инициативу. Армия приучила к истине — это наказуемо, а работа закрепила улиточный рефлекс.

Но здесь не оказалось ни единого человека, кроме них двоих, и решение принять было некому, кроме Лёшки. Он поколебался, осмотрелся по сторонам, ожидая появления начальника, силача, хама — любого, кто готов заявить свои права на главенство. Никого. Придётся идти на разведку самостоятельно.

— Остаёшься на стрёме, — так прозвучал приказ Юре, — охраняй портфель и дыру от вторжения посторонних. И никуда не отлучайся, усёк?

Спускаться пришлось долго. Лёшкины руки устали, как никогда. А попробуйте сами тысячу раз сжать пальцы на тонком железном пруте? То-то же! Парень несколько раз отдыхал, откинувшись спиной на полосы ограждения и опустив сведённые судорогой руки. В такие минуты он смотрел вверх, с грустью вспоминал покинутый мир.

Да, там его часто и незаслуженно обижали. Да, там он был хроническим неудачником. Но там не надо гоняться за едой, не надо принимать решения! Можно работать спустя рукава, выполнять бессмысленные поручения, лишь бы получать хоть немножечко денег. И с наслаждением погружаться в волшебный мир компьютерных игр, крошить монстров, повелевать ордами…

Спина затекала, приходилось снова цепляться за поручни и спускаться в полумрак трубы. Чем ниже, тем меньше трещин чернело на её стенах, тем прочнее выглядел бетон. Полумрак широкого провала выглядел неуютно, причём с каждой ступенькой он сгущался, становился плотнее. Хорошо, что лестница уперлась в кольцевой балкон. Переведя дух, Лёшка лёг на спину, разбросав руки. Оказывается, он очень устал, руки и ноги мелко подрагивали и словно гудели от перенапряжения.

Железный пол балкона, сделанный из рифленого цельного листа, приятно холодил даже сквозь куртку, которая давно высохла. Высоко вверху сквозь редкую сеть обнажённой арматуры голубело небо. Безмятежность завладела парнем и погрузила в странное забытье, где он быстро мчался по незавидным вехам собственной жизни…

… в осенние дни, когда не то, что на улицу выходить, а и жить-то не хочется, город угнетал Лёшку. Мерзкий промозглый туманодождь, от которого ни плащ, ни зонт не защищают, а ноги сыреют в любой обуви, вплоть до рыбацких бродней. Кто знает, как остальным, а Лёшке в эти дни скверно. Сутулясь, он выталкивал тело на улицу, волок к автобусу или маршрутке, чтобы отбыть смену вечным учеником дежурного слесаря-электрика, читая между вызовами фантастику на халявном интернете.

Странно, но он любил книги, в отличие от родителей. Каким образом пропойцы-разнорабочие получили квартиру, не понимал никто, даже они сами. Лёшка простил им за это все грехи по отношению к себе. Так и сказал, оставшись один в квартире, после убогих похорон: