Из Москвы шли тревожные слухи: немцы на подступах, рвутся к столице. Все переживали, я один был спокоен: знал, что их откинут.

Сегодня я решил, что пора передать и остальные боевые корабли. Кроме «девятки»: эта субмарина у меня в запасе, я попридержу её для личных нужд.

За прошедшую неделю произошло не так уж много событий, но в моём экипаже они были. Старпом нас покинул: получил свою лодку, забрал почти два десятка краснофлотцев и старшин и отбыл – никуда не денешься, приказ. Старпомом стал лейтенант Звягин, из вахтенных, вполне опытный командир, три года в подводниках. После нашего прихода он получил старлея и орден Боевого Красного Знамени, Головко награждал.

Прислали и новобранцев, так что последние три дня у старпома сплошной аврал и учёба: учит новичков, делает из них команду. Другие командиры в меру сил помогали, а то иногда до казусов доходило. Что плохо, рулевых у меня забрали, а это ценные специалисты. Прислали замену без опыта, которых нужно обучать, вот и гоняли их. Было также награждение команды, с моим участием, но среди награждённых меня не было: те награды, к которым я представлен, вручаются в Кремле.

Вот такие дела. Устал я на берегу, хочу в боевой поход. Ещё и с Ингой поссорился: она намекает на кольцо, а я делаю вид, что не понимаю. Вчера она окончательно обиделась и отлучила меня от тела.

Вообще, я сомневаюсь, что это Иван её выбрал, скорее наоборот было. Наивный молодой лейтенант, командир своего корабля (я думаю даже, что он девственником был) – отличная партия для корыстных особ вроде Инги. И то, что Мальцев якобы отбил её у кого-то, скорее всего, устроено Ингой, чтобы он почувствовал себя победителем и быстрее дошло до свадебного перезвона.

Думаю, для неё было серьёзным ударом, когда я перед войной попрощался с ней и посоветовал найти себе другую жертву, ну, то есть избранника. Однако Инга смогла вывернуться, снова на меня выйти и соблазнить. Да и я голодный до женщин был, так что особо не сопротивлялся. А сейчас я ей так и сказал: как любовница она меня устраивает, а как жена – нет.

Инга собрала вещи и ушла. Похоже, она до конца была уверена, что я её остановлю, но этого не произошло. Устроилась она в комнате общежития у работниц столовой базы. Ну и к лучшему. А то комиссар уже намекал мне о недопустимом поведении в личной жизни: одно дело – законная супруга, другое – любовница, которую я особо и не скрывал. Ладно, было и прошло. Одинокая красивая девушка на базе, где множество мужиков, не пропадёт и быстро найдёт себе мужа.

Сейчас я стоял у пирса и ждал катер. В штабе уже знали, что остальные трофеи готовы к передаче. Два эсминца готовились к выходу, на их борт прибывали перегонные команды для трофеев. Меня забрали, доставили к нужной бухте, второй из трёх мной выбранных, и я на катере вошёл в бухту. Была полночь.

Форму я заранее снял, чтобы не намочить, после чего достал трофеи. Эти ныряли не так сильно, как тяжёлые крейсер и плавбаза, волна была поменьше, но всё равно я весь вымок. Вызвав сигналом наших, я стал переодеваться.

Хм, оба тральщика имели якоря, потому встали на месте, а сторожевик я прибрал, когда он у пирса стоял, и сейчас он начал дрейфовать, и дрейфовать в сторону камней. Пришлось его догонять. Пришвартовавшись, я поднялся на борт, причём трапа не было, поэтому прыгал, цеплялся за борт и подтягивался. Оказавшись на борту, запустил двигатель и спустил якорь.

Тут как раз и эсминцы подошли. Я включил прожектор сторожевика и подсветил трофеи. Дальше пошла обычная работа: показывал командам что и как. Разобрались быстро и вернулись на базу вместе с трофеями. Когда мы встали на якоря, уже рассвело. Флот приветствовал трофеи салютом, а я отправился на борт лодки, чтобы выспаться.

Подняли меня вечером этого же дня. Посыльный передал приказ командующего срочно прибыть на аэродром. Борт летит в Москву, на награждение, Дёмин тоже будет. Машина за мной выслана. Пришлось поторопиться.

Я сообщил начальнику особого отдела флота, что готовы к передаче команды тральщиков и сторожевика, и попросил предоставить пустое помещение, склад. Подобрали пустой склад на окраине, и когда стемнело, я выгрузил всех оставшихся у меня пленных, чуть больше четырёх сотен, и передал их охране, которая быстро навела там порядок, а то немцы подняли бучу, не понимая, что происходит.

После этого мы с Дёминым и особистом моей лодки, который также был представлен к ордену Ленина за отличную артиллерийскую стрельбу по рыбакам, отправились на аэродром и немедленно вылетели в Москву. Борт был полный, шестнадцать пассажиров плюс почта.

Пока летели, кто-то спал, как Дёмин, а мы с особистом и двумя лётчиками общались на разные темы. От них я узнал, что в последнем выпуске «Пионерской правды» был напечатан список Героев Советского Союза, и кроме меня, там фигурирует Мальков, мой прошлый старпом на «семёрке», его всё же наградили. Парень молодец, заслужил.

Так и долетели. Дальше всё привычно. Заселились в гостиницу, причём номер был один, четырёхместный, одна кровать свободной осталась. На следующий день было награждение, а после – банкет.

Банкет подходил к концу, и я уже собирался уходить: устал от внимания, особенно прессы, всё же первый трижды Герой. Парни тоже решили, что хватит. И тут ко мне подошёл знакомый мне порученец Сталина и попросил меня пройти за ним.

Ясно, снова Виссарионович пообщаться хочет. Ему тоже нужны позитивные рассказы о том, как мы бьём немцев, которые, кстати, уже под Москвой. Вон как столица изменилась: везде баррикады, ежи, патрули, город явно готовят к боям. Я-то привычен к этому и внимания не обратил, а на Дёмина и особиста вид столицы произвёл гнетущее впечатление, и лишь мой беззаботный вид их немного успокаивал.

Жаль, комиссар с нами не полетел. Я его к ордену Ленина представил, а политуправление флота зарубило, и в результате он только «боевик» получил. Это за то, что допустил нахождение семей командиров на боевом корабле и свою жену повёз, а не пресёк всё это.

Я велел мужикам ехать в гостиницу, сказав, что позже туда прибуду, и прошёл в кабинет Сталина. А тот сильно сдал, выглядит старее. В кабинете он был один, и мы общались почти час, под чай с печеньями. Я рассказывал подробности похода.

Многое он и сам знал из газет или отчётов. Фотография «Мурманска», флагмана Северного флота, облетела все уголки страны, и не только нашей, как и фотография на фоне нашей субмарины счастливой семьи Озеровых, сын которых родился на борту подлодки прямо во время боя. В газетах много чего написано было, журналисты как с цепи сорвались. Особисты были против фотографий на фоне подлодки – мол, секретность, – но журналисты настаивали, и верха разрешили.

Поэтому Сталину я сообщил лишь подробности, которых не было в газетах. Он слушал меня с немалым интересом и вниманием, явно анализируя и обдумывая многое. Но его очередной вопрос вызвал у меня кратковременный ступор:

– Скажи, Иван, что ты думаешь по ситуации с Крымом?

Где боевые операции подводного флота на северном театре военных действий, о которых мы только что говорили, – и где Крым? Как это взаимосвязано? А вообще, да, он ко мне на «ты» обращался, а я к нему – на «вы» и по имени-отчеству, общались как внук с дедушкой.

На миг задумавшись, я спросил:

– Разрешите честно сказать всё, что думаю?

– Это я и хочу услышать.

– Жопа там. Командующий флотом – амёба в форме, довёл флот чуть ли не до развала. Только дебил вроде него может засеять минами свои же воды, чтобы на них подрывались свои суда, и держать дивизии на побережье, до мокрых штанов боясь мифических немецких десантов, которых никогда не было и не будет: немцам это невыгодно. Он практически не ведёт бои, якобы опасаясь потерять боевые корабли, прикрывая этим свою трусость.

Командарм, обороняющий Крым, насколько я слышал, теоретик и к практике не имеет никакого отношения. Поэтому он, видимо, и растерялся от быстро сменяющихся событий и сдал Крым, не прилагая особых усилий для его защиты. Я даже слышал, что когда немцы уже подходили к перешейку, командиры его армии на выходные отправлялись домой. Командиры штаба. Правда, не знаю, действительно ли так было.