– Предпочитаю считать его крайним, а не последним.

– Как хочешь, – фыркнул он.

Тут на столе зазвонил телефон, и Стеценко, сняв трубку, тут же вскочил и стал внимательно слушать. Я по привычке тоже вытянулся. Оказалось, звонил Трибуц.

Положив трубку, мой начальник сообщил:

– Нас ожидает командующий. Идём.

В кабинет адмирала нас пропустили сразу, и он с ходу огорошил меня:

– Летишь в Москву, вызывают срочно. Через час на аэродроме тебя ждёт истребитель. Мы пока небо держим (спасибо осназу за истребители и топливо к ним), но транспортник «охотники» могут сбить.

– Мне сдать лодку?

– Нет, думаю, это связано с наградными. Отправить в Москву мы их не успели, но вчера я по ВЧ разговаривал с товарищем Сталиным и описал ему ваш рейд. Он им очень заинтересовался. – Адмирал повернулся к Стеценко: – А ты останься пока.

Я покинул кабинет и направился в секретный отдел, где быстро получил документы, которые требовалось доставить в Москву. Решили передать с оказией. Среди документов, кстати, были наградные на меня и на экипаж моей бывшей лодки. Ну и на других тоже, не только мы воюем.

После этого я доехал до стоянки своей лодки и передал инженеру письменный приказ, подтверждающий, что флот согласен на модернизацию. После проведённых работ, когда всё посчитают, я сам же их и оплачу. Кстати, фреон старшему механику я передал, и заводские инженеры обещали помочь с заправкой и проверкой работы холодильников.

Старпома я обрадовал сообщением о том, что сроки выхода сдвигаются, есть время, чтобы успеть всё сделать. Сообщил и о том, что срочно отбываю в Москву. После чего, отдав необходимые распоряжения, покатил к аэродрому. Дорогу я знал, но останавливали меня часто: пропуска-то нет. После, конечно, узнавали и пропускали.

Пришлось заехать в штаб флота и попросить выдать мне пропуск на машину, а то ведь и я нарушаю, и парни; три раза меня разные посты пропустили, а вдруг в четвёртый кто принципиальный попадётся? Пропуск мне выдали. Из штаба я также позвонил домой Мальцевым, сообщил, что улетаю в Москву.

На аэродроме я попросил командира истребительного полка присмотреть за машиной, пока меня не будет. Лечу я на той же двухместной «спарке», которая ранее уже доставляла меня в Москву. А вообще, за это время фронт приблизился к Ленинграду, так что аэродром фактически стал фронтовым, и лётчики отсюда летают на задания. Майор за эти дни на своём «яке» сбил уже шесть немцев и одного финна. И поскольку в прошлый раз они не смогли меня при возвращении отблагодарить, то надеялись, что в этот раз получится.

Обратно я возвращался уже через сутки, восьмого октября, на том же истребителе. Вызывали меня действительно на награждение: рядом с первой медалью Героя появилась вторая. Звания, правда, не дали. После награждения была двухчасовая пресс-конференция, на которой присутствовали не только наши, но и иностранные журналисты. Почти полностью выжали меня, о рейде рассказал довольно подробно, но, конечно, без острых моментов.

Бумаги я ещё по прилёте отдал фельдъегерю, а на следующий день после награждения, утром, был в наркомате флота, где получил приказ перегнать лодку в Полярный и войти состав Первого дивизиона подводных лодок Северного флота. Причём двигаться приказано не по Беломорско-Балтийскому каналу, хотя, насколько я знал, он действовал после повреждений от бомбардировок – отремонтировали. Нет, я должен был пройти через Балтику, Датский пролив и Северное море, в Англии дозаправиться и так дойти до Полярного.

Подробности похода были в выданном пакете, который я должен вскрыть в день выхода, утром в шесть часов. Выходим шестнадцатого октября. Я был в недоумении: что это за приказы через голову командующего Балтфлотом? Чую, с этим походом что-то нечисто.

Из наркомата я поехал сразу к аэродрому, и уже через час мы поднялись в воздух и полетели обратно к Ленинграду. Вот и летим на данный момент. Во время полёта я не забывал пользоваться Взором. И вот, когда мы пролетели уже две трети пути, я сообщил Олегу, лётчику:

– Вижу пару «мессеров» на километр выше нас. Заметили, готовятся к атаке.

– Где? – завертел головой Олег.

– Слева, у тучи.

– Ага, вижу.

Мы оба были в шлемофонах, связь вполне терпимая; шум помех всё же пробивался, но общались спокойно, не повышая голоса до крика. Олег пока не совершал никаких манёвров и делал вид, что не замечает вражеские «мессеры». Вооружение на нашем самолёте было штатное, как у боевого, так что он вполне мог огрызаться и даже атаковать. Видимо, решил брать на живца, сам став живцом.

Когда немцы спикировали, Олег резким манёвром, от которого у меня всё внутри перевернулось и я перестал понимать, где небо, а где земля, смог так выкрутиться, что встретил ведущего атакующей пары огнём всего бортового вооружения. «Мессер» вспыхнул и, не выходя из атаки, пошёл к земле, а Олег повёл бой на виражах со вторым «охотником», который и не думал бежать.

Наблюдая за боем, я понял, что немец куда выше классом и сделает Олега на раз. Это был настоящий профи очень высокого уровня. Видимо, поэтому Олег и пошёл на отчаянный шаг: не отвернул. Немец, не ожидавший такого, не успел уйти в сторону, и самолёты столкнулись.

– Прыгай, тут негде сесть! – в полной тишине, кроме разве что свиста ветра, прокричал Олег. Переговорное устройство не работало, поэтому, видимо, и кричал.

«Мессер» с потерянным крылом, крутясь, ушёл к земле; его разбитый, с повреждёнными винтами мотор молчал. Шансов покинуть самолёт у немца не было, а у нас был: мы пока планировали, держа скорость, до земли – около километра.

– Отстегни ремни и открой колпак, я переверну машину, и нас выбросит.

– Погоди, я там дальше вижу вырубку, левее, у холма.

– Понял. Прыгай, я попробую посадить машину, подойдёшь к вырубке.

– Понял, – ответил я, отстёгивая ремень и отодвигая колпак. Пакет с документами для секретного отдела Балтфлота и свою шинель с фуражкой я убрал в Хранилище.

Тут снова всё поменялось, и я понял, что из-за изменившегося тяготения выпал из самолёта, даже не успев на рефлексе ухватиться за что-нибудь. Теперь я падал лицом вниз, торопливо нашаривая кольцо, которое не успел найти заранее, в кабине. Крича от страха (как только не обмочился, не понимаю), я всё же выровнял полёт и дёрнул кольцо. Рывок был сильный, из меня чуть весь дух не выбило, но главное – купол надо мной.

Я опускался, стараясь не смотреть вниз (ух и страшно!), и только у самой земли глянул вниз и сгруппировался. Приземлился благополучно, не зацепившись за ветки, а вот купол да, повис. Я поднялся на ноги, отряхнулся, с третьего раза сдёрнул купол и, свернув его, убрал в парашютную сумку, а её – в Хранилище: на себе лень было нести. Отдышавшись, придя в себя и сориентировавшись, я неспешно пошёл к вырубке, до которой было километра три.

Дойдя до вырубки, я узнал, что Олег погиб при посадке. Не рассчитал скорость, врезался в дерево и погиб на месте. Самолёт явно не подлежал восстановлению. Я смог вытащить тело из кабины: просто убрал его в Хранилище и достал рядом с самолётом, положив на отлетевшее крыло.

Отстегнув планшетку, стал изучать карту с полётным маршрутом, пытаясь понять, где мы находимся. Ориентиров вокруг нет, сплошные леса, а во время полёта я за окрестностями не следил: закрыл глаза и молился. Хотя Взором за небом наблюдал, потому «мессеров» и засёк. Предполагал, что встреча возможна, вот и обнаружил.

– И где я? – несколько раздражённо спросил я сам у себя.

Рация была разбита, и я не знал, успел ли Олег сообщить, что ведёт бой. Но так или иначе скоро нас хватятся. Пропали без вести. Покинуть эти места я мог без проблем, взлететь на «шторьхе» вполне возможно, лётчик есть, но как это объяснить своим?

Подумав, достал танк Т-28, он командирский, с рацией. Надев шлемофон танкиста, я включил рацию и стал на открытой волне вызывать майора, командира того истребительного полка. Канал, на котором обычно наши летуны общаются, я знал. Надеюсь, доорусь. Нет, слишком маломощная, едва ли больше чем на тридцать километров берёт, а более мощной рации у меня нет. Немецкие не подходят, они по другим каналам работают. Мощные стоят на субмарине и боевых кораблях, но не доставать же их тут.