То, что палата небольшая и комфортная, это понятно: Героям Советского Союза положены такие льготы, а вот что произошло, сейчас попытаюсь проанализировать. Но сперва я запустил лечение. В Исцелении у меня открыто уже тридцать два умения из ста, всеми я пользовался, и вот стал наращивать кишки и убирать повреждения. Полностью заряд потратил, но внутренности все восстановил. Шов послеоперационный на боку как был, так и остался: не хватило заряда на него. После лечения я килограмма три скинул: материал из тела брался, из жирового слоя. Шрам пока трогать не буду, иначе врачей насторожу. Ранение в живот неприятно, но сам желудок цел, только кишки пострадали.

С ранением ладно, разобрался, но как это произошло, стоит обдумать. Немцы стреляли издалека, хотели бы проредить колонну – ближе бы подошли. Больше похоже на отвлечение внимания, чтобы силы наши раздёргать. А те, на лесной дороге? Может, готовились к какой акции, атаке на нашу тыловую часть? Может, на штаб? Теперь поди гадай. Начальник разведки полка не сообщил мне результаты допроса тех двух подранков. Меня иногда как переводчика использовали, но это когда пленных итальянцев брали (наша дивизия с одним из полков макаронников схлестнулась), а так начальник разведки немецкий знал, хуже моего, но знал.

Я словил случайную пулю в живот, причём был странный удар, отчего меня на водителя швырнуло. Опыт у меня есть: пули легко проходят через человеческое тело, максимум тело вздрогнет. Так, а что у меня с того боку было? Чёрт, в кармашке – дамский пистолетик последнего шанса, трофей. Вёз в подарок девушке, военфельдшеру из медсанбата: у нас, похоже, начинались отношения, симпатия точно была. Если пуля попала в него, то теперь понятно, что за удар был. Ближайший медсанбат, как раз нашей дивизии, где та девушка служила, был в трёх километрах. Если меня быстро доставили до места, то могли успеть прооперировать. Сейчас я точно не в медсанбате, это тыловой госпиталь. Значит, я довольно продолжительное время нахожусь без сознания. И ведь никаких временных просветлений между ранением и теперешним пробуждением: выключили – включили, вот и всё.

Взор показывает, что я нахожусь в госпитале. По множеству мелких деталей скажу, что, скорее всего, это бывшая больница, а не школа, переоборудованная в госпиталь. Москву я успел изучить и могу точно сказать: нахожусь где-то в центре незнакомого города. Три тысячи метров в любую сторону, а окраина всего с одной стороны, и то до неё две тысячи восемьсот метров. Город не знаю. Надеюсь, медперсонал или сосед по палате расскажут.

А вообще, ранением я был недоволен. У меня в полку всё отлично было, знай служи без проблем. Служба хорошо шла, командование было мной довольно, поощряло меня, а я их деликатесами угощал, многие уже привыкли к черноморской рыбке. Пусть наград не заработал, зато на хорошем счету. Знало командование, что может на меня положиться, и я на него мог.

Решилась проблема с женщиной: в полк пришла новая радиотелеграфистка, вот у меня с ней и закрутилось. Правда, не у меня одного: та шуры-муры ещё с двумя командирами крутила, в постели с ними бывала. Таких пулемётчицами прозывали или скорострелками. Но мне как-то всё равно было; главное, она мою проблему со спермотоксикозом решила. А когда полк у остатков деревни встал на пополнение, я с радиотелеграфисткой порвал, и она к ПНШ-2 ушла.

Потом я с местной жительницей сошёлся. Молодая вдова с двумя малолетними детьми. Деревню враг спалил дотла, одни трубы остались. Бойцы кому срубы ставили, помогая деревенским, кому что, а я своей Насте отличную землянку подарил. Большую, с деревянным полом и деревянной перегородкой, разделяющей помещение на две комнаты. Окна под потолком: это полуземлянка была. Просторная, взвод уместится. Печь поставили в центре, она как раз частью перегородки стала. В одной половине были кухня и прихожая, во второй – спальное место. Стены оббиты досками, нормальная панцирная кровать и всё такое. Наверху, на участке, сарайчик поставили для живности. Я Насте подарил пару коз, с пяток уток, с десяток кур, а то всё немцы поели. Так что с молочком был. Жаль, корову подарить не успел: хотел перед тем, как покинем деревню, а тут вон оно как вышло.

Так что Настя как во дворце с детьми жила. Ну и я с ней на постое, причём удалось добиться, чтобы один. Настя на ночь детей к соседям отправляла, и мы с ней здорово время проводили. Может, она считала это платой за всё, что я сделал, ну а я просто пользовался. Женщина она красивая, с приятными формами, так что буквально залюбливал её. Мужских сил в новом теле оказалось куда больше, чем в прошлом, этим и пользовался. А военфельдшер – это на будущее, не всю же войну у деревни простоим.

Деревенские, прознав, что я живность могу достать (они думали, я из тыла её привожу), стали ко мне ходить и просить, принося свои немудрёные ценности, спасённые от немцев и огня. Я ничего не брал, но всех одарил хотя бы пятью курами. Петухи мало кому достались, но были. Постепенно деревня оживала. Двум крупным семействам по бурёнке подарил и бычка. В деревне ко мне хорошо относились, по правде, без лжи, я ведь ложь вижу. А немцы перед отступлением немало деревень и сёл пожгли. Мы таких поджигателей на месте преступления не один раз настигали и живыми никогда не брали. Другие части так же поступали, как мне было известно.

Тут мои размышления прервал сосед. Всхрапнув, он проснулся, полежал несколько минут, после чего сел и попытался ногой вытащить утку из-под кровати, но безуспешно: она лишь дальше отпинывалась, и зацепить он её никак не мог.

– Помочь? – тихо спросил я.

Нет, я мог громко говорить, но была ночь, не хотелось шуметь. Да и с подобными повреждениями говорить громко было непросто: отдавало в раны.

– О, очнулся? – удивился сосед, тоже говоря шёпотом.

– Очнулся. Где я?

– В Казани, в тыловом госпитале. Это палата для Героев Советского Союза. Кто ты, я уже знаю. Свою звёздочку я ещё в Испании заработал. Кстати, разреши представиться: бывший майор, бывший командир штурмового авиаполка. Видишь, теперь везде бывший, и муж тоже, ну хоть отцом остался. Веришь, повёл остатки полка в атаку – и вот получил. Как машину посадил, уже не помню. Главное, до передовой дотянул и перевалил через линию фронта. А очнулся без ноги.

– Война – стерва та ещё, – вздохнул я. – Давно я тут?

– Три дня уже. Тебя привезли, осмотрели; говорят, прооперирован хорошо, осталось ждать, когда очнёшься. Медсестра каждые три часа заходит, проверяет. Ещё не заходила?

– Пока не было. Какое сегодня число?

– Семнадцатое января наступило.

– А ранило меня двадцать восьмого декабря. Долго же я без сознания был.

– Да, врачи начали переживать, что совсем не очнёшься.

– Пить хочу, – подумав, сказал я.

– Тебе нельзя, ранение такое. Я сейчас медсестру кликну.

Взяв костыль, он, прыгая, направился к двери, а я, приложив палец к губам и открыв маленькое отверстие в Хранилище с запасами пресной воды из того лесного озера в Белоруссии, сделал три больших глотка и убрал палец. Проблема с обезвоживанием решена, теперь будем глядеть, что дальше будет. Похоже, я надолго в госпитале застрял, с такими ранениями полгода, а то и год лежат. Надеюсь, удастся сократить на те самые полгода. А лучше вообще, пара месяцев – и на фронт.

В палату быстро вошла медсестра и включила свет, отчего я стал щуриться: лампочка в абажуре под потолком хоть и не была особо мощной, но всё равно ударила по глазам. Медсестра оказалась пожилой дородной женщиной с явно богатым опытом. Осмотрев меня, она задала несколько вопросов о самочувствии, после чего положила мне на губы влажную тряпицу. Пить запрещалось, а вот сосать тряпицу – нет.

Вскоре она ушла, выключив свет, а я под кряхтение соседа, пользовавшегося уткой, продолжил размышлять. Похоже, дни, проведённые в этом госпитале, пройдут для меня с немалой скукой. Правда, есть чем развеять её: у меня в Хранилище множество книг, причём немало художественной литературы. Я две библиотеки «разорил» в оккупированных городах, и, находя книги в вещах убитых немцев, брал их, даже немного на итальянском есть. Вот чтением и займусь. Главное, первые дни вытерпеть.