Тут тот неизвестный, который что-то писал, с бумагами спустился в дежурку, где дежурный принимал срочную телефонограмму. Вот что я услышал:

– Товарищ старший лейтенант, тут срочный запрос, поднимать отдел, начать поиски и патрулирование улиц. Срочно разыскивается военнослужащий, техник-интендант первого ранга Гусаров. О нахождении немедленно доложить. Пропал в городе Москва. Идут широкомасштабные поиски, привлечены все силы, включая столичный гарнизон.

– Обзвони всех, у кого есть телефоны, отправь посыльных к остальным. Что мне тебя учить действовать по стандартным процедурам? Машину за начальством не забудь послать… Погоди, Гусаров? Что-то знакомое… Посмотри в журнале, не доставляли ли некоего Гусарова. Кажется, он в форме был.

– Не знаю, товарищ старший лейтенант, это до меня было, я вечером на дежурство заступил… Точно, есть такой. Доставлен опергруппой Ларина. Написано, что задержан по подозрению в убийстве, тут без подробностей. При задержании нанёс тяжёлые травмы двум сотрудникам.

– Поработали над ним серьёзно, там мясо, а не человек. Похоже, Ларин был уверен, что проблем с ним не будет, списали… Ну, что смотришь, сержант, звони начальству, пусть сам решает.

Взором я видел, что тот мой сокамерник всё же подписал, что ему дали: забили, не выдержал.

Когда прибыл капитан, начальник отдела, он быстро всё решил. Приказал удалить все записи обо мне, меня самого обработать под жертву банального ограбления со смертельным исходом, а тело выкинуть как можно дальше, не в их районе. Мою судьбу решили пятеро, остальные не в курсе. Нет, я всё понимаю, за место и должность держатся, но такой беспредел разве можно творить? Сдал бы своего старшего опера и всех делов, так нет, решил прикрыть его. Да и Ларин этот (аура знакомая), один из той тройки, как раз тот, что в меня целился, был с ним солидарен. На Ларина и взвалили, чтобы сделал со мной то, что было задумано.

Отреагировал я мгновенно, пробежался и всех сокамерников отправил в Хранилище. Потом натянул комбинезон танкиста, шлемофон, лицо материей замотал, на ноги ботинки, вооружился, за ремень засунул два парабеллума, в руках МП-40, на ремне подсумки. Так что когда дверь открылась, и в помещение вошёл Ларин с тремя подчинёнными, я не думал ни секунды, автомат забился в руках, очередями полосуя бандитов в форме. Добив подранков, я выскочил наружу и рванул наверх. Там выстрелы слышали, уже бежали к оружейке, некоторые доставали бывшее при них табельное оружие. Поднявшись по лестнице, я заминировал дверь толовой шашкой, переждав взрыв внизу, после чего, снова поднявшись, швырнул две «лимонки» за угол, где готовились к штурму шесть милиционеров, тут их много собралось, вызванных по тревоге. Потом выскочил, добил подранков и начал зачищать кабинеты один за другим. Взор здорово помогал, пустые кабинеты я не брал и всегда сначала кидал по две гранаты, а после разрывов добивал. Шансов у местных не было никаких. Пленных я не брал, только того сокамерника, который лежал в углу кабинета в луже крови, убрал в Хранилище, он был ещё жив.

Второй этаж я штурмовать не стал. Выскочив на улицу, расстрелял двух сотрудников милиции в форме, которые бежали к зданию, наповал обоих, и стал из МГ расстреливать окна на втором этаже, а в те кабинеты, где были люди, закидывать противотанковые гранаты. От их разрывов здание дрожало, и я серьёзно опасался, что оно сложится, как карточный домик. Ну вот, в живых остались только сидельцы в остальных камерах, до которых, если честно, дела мне не было.

Я достал из Хранилища БА-10 и погнал к своему дому. Моей машины, которую я припарковал перед арестом во дворе, не было. Чужаков – тоже. Если меня и искали, то тут все розыскные мероприятия уже были закончены. Одним ударом ноги я выбил дверь в квартиру управдома, вырубил его жену, а его самого, крепко связав, вытащил на улицу. Руки привязал к арматуре, торчавшей из стены, где раньше труба водостока крепилась, а ноги – к крюку бронемашины. После этого газанул и дёрнул, разорвав урода пополам. Точнее, руки оторвались, но и так неплохо. Я был очень на него зол. Отвязал, бросив на месте, и погнал прочь.

Я старался двигаться по тем улицам, где не было поисковых групп, Взор их показывал. На одной из тёмных улиц высвободил сокамерников, сложив на тротуаре, многие начали просыпаться. Сам покатил к больнице. Там всё убрал в Хранилище, оставшись в окровавленных галифе и нательной рубахе. Добредя до крыльца больницы (это была обычная городская больница), лёг на новенькие носилки и накрылся белой простынёй, предварительно постучав в двери. Рядом лежало тело того мужика, которого избивали в кабинете, он в тяжёлом состоянии был, и ему требовалась срочная медицинская помощь. Здание милиции в это время ярко полыхало, так что его дело точно сгорело.

На крыльцо вышла сонная санитарка, ещё бы, два часа ночи. Обнаружив нас, она быстро подняла тревогу, вскоре выбежали врач и медсестра, видимо, тоже дежурные. Занялись сначала мной, поскольку я уже на носилках лежал, отнесли в палату. Потом на моих же носилках принесли и второго бедолагу. А носилки припрятали, вещь ценная. Дальше был осмотр, моего напарника увезли в операционную, у него травмы были серьёзные. Сам я в сознание не приходил. Исцеление у меня развивалось, сейчас было открыто шестнадцать умений из ста, и пятнадцатое называлось «Живая смерть». Имитация смерти, но можно слабую версию использовать, это уже кома. Так я и сделал. Я всё слышал, всё видел, но для врачей находился в коме и не реагировал на раздражители.

Меня отнесли в процедурную и долго надо мной колдовали. Отмыли от крови и наложили семнадцать швов на рваные раны, три их было. Окровавленные тряпки, бывшие остатками формы, куда-то унесли; меня, обнажённого, накрыли простынёй. Судя по разговорам, о нас уже доложили куда нужно и вскоре ожидали прибытия сотрудников органов. Пока не известно, каких именно. Возможно, внутренних. После процедур меня отнесли в шестиместную палату. Четыре койки были заняты, пятая – моя, на последнюю свободную положили моего товарища по несчастью. Хорошо ещё, что места есть, всё же больница, а не госпиталь.

Гости прискакали уже через два часа. Двое в форме сотрудников милиции, чуть позже прибыл сотрудник НКВД. Он довольно долго изучал нас обоих, но лица были в таком состоянии, что опознать было практически невозможно. Чуть позже в зоне работы Взора появилась знакомая аура. Это прибыл капитан из Генштаба, помощник Шапошникова, или адъютант, я так и не понял, кто он. Он тоже долго изучал меня, а на второго даже и не смотрел: мужику за сорок, я моложе.

Кроме больных в палате было трое: врач, который утром пришёл, тот сотрудник НКВД, следователь, лейтенант госбезопасности, как я понял, и капитан.

– Вроде он, – не совсем уверенно выдал капитан, не спеша разгибаться и продолжая изучать меня. – Только лицо так опухло, синяки, вы ещё бинтами всё замотали, непонятно. Когда он очнётся?

– В сознание не приходил, – ответил врач. – Всё что могли, мы сделали, будем надеяться, что молодой организм выдержит, и парень придёт в себя.

– Я уже распорядился, его перевезут в армейский госпиталь, в палату для командиров, – сообщил лейтенант.

– Погодите, – остановил его капитан. – Какого рода травмы?

– Его сильно избили. Есть травма головы. Возможно, это и является причиной того, что он всё ещё не пришёл в себя.

– И надолго это?

– Возможности человеческого мозга исследованы недостаточно хорошо, чтобы ставить диагнозы. Он может очнуться в любую минуту или не очнуться никогда.

– Мне так начальству и доложить?

– Мы сделали всё, что в наших силах, – развёл руками врач.

Так общаясь, они покинули палату. Вскоре меня вынесли, погрузили на санитарную машину и повезли в госпиталь. Новая палата оказалась неплохой: похоже, для высшего командного состава, одиночная. Так что тянуть я не стал и на следующее утро, когда вошёл врач для осмотра, я сделал вид, что очнулся: судорожно вздохнул и открыл глаза. Тут же все забегали, и вскоре меня осматривал ведущий хирург госпиталя, который констатировал, что я пришёл в себя.