Вдова. В семнадцать лет вдова. Что ей еще оставалось, если денег нет, родни нет, а жить дальше хочется? Вот и пришлось единственное, что было, в оборот пустить. Да, она с самых низов начинала, фонарщицей. Так называли тех девиц, что поджидают клиентов на улице. Под котом ходила, тот по обычаю сутенерскому ее поколачивал, приятелям в аренду сдавал, все деньги отнимал до грошика. А потом, как по волшебству, черная полоса закончилась. Сереженьку ей Бог послал.

Я записала: «Сергей». История бандерши меня особо не интересовала, ну конечно, страшно на самом деле, что одинокая женщина в современном мире не может себя иначе прокормить, страшно и гадко, и делать с этим что-то надо, просвещать, учить, рабочие места организовывать. Но сейчас я сильных чувств не испытывала, давала собеседнице выговориться, чтобы перейти к теме визита.

Бог послал ей Сереженьку, а кота, наоборот, прибрал, зарезали мучителя в пьяной драке, а того сутенера, что на нее права наследства заявил, нашли в Крыже, когда лед сошел, да таким от воды распухшим, что только по фиксам золотым опознали. Сереженька денег дал, обустроиться помог и по сей час заботами не оставляет.

Решив, что Мими достаточно размякла, я быстро спросила:

— Покойный пристав к вам хаживал?

— Господин Блохин? — Она перекрестилась. — Заходил, не буду скрывать. А куда ему еще? «Храм наслаждений» — лучшее заведение в городе, девушки у нас чистые, молодые, я ведь абы кого к себе не беру, ежели косая или рябая, на улицу ступай.

Хвалилась Мишкина долго, потом, спохватившись, вернулась к теме разговора:

— Степан Фомич мужчина был с понятием, холостой опять же, в неделю раза два посещал.

— Любимицы у него среди ваших работниц были?

Меня заверили, что нет и что все мужчины в мире обожают разнообразие. Я спорить не стала, а попросила дозволения лично с некоторыми девицами побеседовать. Мишкина против расспросов подопечных не возражала, попросила только не делать этого на глазах у посетителей.

За окном совсем стемнело, хозяйка начинала нервничать, украдкой поглядывала в угол, где стояли напольные часы.

— Спасибо, дорогая Мария Степановна, — поднялась я, пряча блокнот. — Непременно вышлю вам свежий выпуск «Чижика-пыжика» со своею заметкой.

За дверью скучала «горничная» Клава. Хозяйка велела ей:

— Отведи барышню в хинский кабинет, да на все вопросы ей ответь. — И, повернувшись ко мне, попрощалась любезно.

Девушка провела меня по темному коридорчику, мы спустились по другой лестнице, там тоже были комнаты, и гостиная, гораздо меньше и уютнее парадной, сейчас пустовавшая.

— Прошу. — Клавдия отдернула занавесь и щелкнула кнопочкой светильника.

Кабинет к чистописанию либо к каллиграфии отношения не имел никакого. В небольшой квадратной комнатушке стояла круглая кровать без ножек, накрытая медвежьей шкурой, название же частично оправдывалось настенными картинками фривольного содержания, где предположительно хиняне с хинянками предавались страсти в разнообразных акробатических позициях.

Я села на шкуру, посмотрела на девицу, прикидывая, с чего начать.

— Лет тебе сколько?

— Пятнадцать, — ответила она просто и сняла с головы кружевную наколку, волосы упали на плечи темной волной. — Но вы, барышня, не сомневайтесь, знаю, как вам удовольствие доставить.

— Чего? — пролепетала я испуганно.

Мне не ответили, нарядец горничной расстегивался спереди и, как оказалось, с ошеломительной быстротой. Узрев перед собой абсолютно голую девицу, я собралась звать на помощь, к таким ситуациям жизнь меня не готовила. Но быстро передумала: невдалеке раздался воркующий голос Мишкиной и звук приближающихся шагов.

— Про тебя расспрашивала, Сереженька, а глаза хитрые, лисьи и сама рыжая.

Схватив девицу за плечи, я повалила ее на кровать.

— Тихо сиди, идиотка малолетняя, и хоть шкурой вон прикройся! — и подскочила к дверной портьере, плотно ее сдвигая.

— Что ж ты ей с девками говорить разрешила? — Мужской голос показался мне знакомым.

— Из осторожности, сокол мой ясный, пусть шпионка бесстыжая думает, что вокруг пальца всех обвела. Да и что эти козявки рассказать могут? Ходил пристав, а после перестал? Про куколку под кроватью ни одна не знает.

— Эх, Маня!

Раздался звук шлепка и жеманное хихиканье.

— Я ее, лисицу рыжую, в дальний кабинет спровадила, в хинский, где ширма с драконами, так что тебя она не увидит.

«Эх, Мария Степановна, падшая вы „свиристелка“, как же вы ошиблись», — подумала я и глянула в щелочку между занавесок. Лестница начиналась в трех шагах от меня, по ней как раз поднимался прекрасно видимый в профиль старый мой знакомый, Сергей Павлович Чиков, поверенный в делах господина Бобруйского.

Переждав, пока любовники удалятся, я повернулась к кровати.

— Одевайся, горе луковое. Тебе велели меня в совсем другой кабинет вести, а ты что удумала?

— Я же не знала, барышня! — Клавдия прикрывалась медвежьей шкурой до подбородка и чуть не плакала. — Подумала, вы из этих, «особенных». Вы только мадам меня не выдайте, тот кабинет с ширмой совсем в другом крыле, я живо…

Она вскочила с кровати и стала натягивать платье, что заняло гораздо больше времени, чем процесс обратный.

— Она же меня прогонит, если прознает. А мне нельзя, никак нельзя.

— Здесь поговорим, — решила я, — нечего туда-сюда бегать, опять же выход другой неподалеку. Я права?

Девушка кивнула.

— Не на площадь, а на улицу Сливовую, очень для гостей удобно.

Я посмотрела на нее внимательно: личико гладкое, фарфоровое, ни тебе морщинки, ни оспинки какой. Неправильное лицо, неживое — чардеит девица над внешностью, меры не зная.

— Лет тебе, положим, не пятнадцать и даже…

— Двадцать пять, — прошептала Клавдия, — но, если мадам про это прознает, выгонит, а я на улицу не хочу.

— Не хочешь, не иди, — я достала блокнотик, — ответишь на все вопросы без утайки, мое молчание взамен получишь. Что за куколка, о которой хозяйка твоя говорила?

— Плетенка из соломы, мадам думала, из нас не замечал никто, что она каждый раз, как Степан к нам приходил, сама комнату готовила да эту куколку под кровать совала. А после, когда Фомин уже преставился, — девица перекрестилась, — в камине солому пожгла.

— Порчу на Блохина наводила?

— Этого не скажу, не знаю, да только ничего у нее не вышло.

— Отчего же? Пристав-то руки на себя наложил.

— Не из-за этого! — уверенно сказала Клава. — Степан ни разу на той кровати не спал и с девушками нашими не развлекался.

— Как так?

— А так! Придет, выберет кого угодно из свободных, да в эту именно спальню уединиться требует, это он ее так называл — «хинекий кабинет», я потому и перепутала, а после подчардеит немного с пологом да уйдет до утра. Девицы обслуживать его любили очень, потому что высыпались в одиночестве.

— Что же он делал по ночам, Степан ваш?

— Зазноба у него неподалеку проживала, — сказала Клава уверенно, — приличная барышня либо замужняя, вот к ней и ходил. Потому как возвращался именно со свиданий жарких, по мужикам же сразу видно.

На это можно было только кивнуть, доверяя мнению профессионалки.

— Ладно, милая, — сказала я, пряча блокнот. — За беседу спасибо, ты мне помогла, я в ответ молчать буду, хозяйке твоей не проболтаюсь. Проводи меня к выходу на Сливовую улицу.

— Вам спасибо, барышня, — бормотала девушка, показывая дорогу. — Хозяйка у нас — чудовища лютая, со свету сживет, не поморщится, если что не по ее. Убивца. Всех, кто мешал, под нож пустила, присосалась к Сергею Палычу, что твой клещ, да и жирует. А он моложе ее даже и красавец. А она нарочно девочек тасует постоянно, чтоб ни одна из них долго в заведении не задерживалась, Сереженьке больше нее не глянулась.

— Ну тебе-то задержаться удалось.

Клавдия вполголоса хохотнула:

— Только потому, что не для гостей тут в основном служу, а для гостий особенных.

Хорошо, что этот подъезд не был освещен и провожатая не видела, как я чудовищно покраснела.