— Барышня его пещеру отыскала. — Мыкос отхлебнул пиво и прищурил в удовольствии светлые глаза. — Ей еще там баба какая-то привиделась, так она нас заставила ту бабу спасать.

Хайманц невежливо заржал.

— Позвольте узнать, господа, — проговорила я, — о причине этого невероятного веселья.

— Если вы, барышня, желаете эту женщину наяву повидать, вам не здесь искать надобно.

— А где?

— Да где угодно. Она сейчас хоть на другом конце империи в глубочайшем сне пребывает. — Тут Костас запнулся, помолчал и продолжил другим тоном: — Простите великодушно, не подумав сболтнул. Где угодно в пределах острова, ибо через морскую воду Крампус бы жертву не удержал.

Маняша все время молчала, но ни словечка не упускала из беседы. Она у меня умница, когда до дела доходит. За разговором мы отобедали, парни принесли себе еще пива, а я не забывала поглядывать на набережную да на почтовое крыльцо. Господин Фальк там время от времени мелькал, деловитый да быстрый, отдавал распоряжения каменщикам, что толкали перед собою пустые пока тачки, отправил куда-то облаченного в мундир служивого. Затем служивый вернулся, да не один, а в сопровождении…

— Маняша, — попросила я няньку, — глянь-ка, не Болван ли Иванович Зорин на рандеву к околоточному призван?

— Любопытненько, — кивнула та.

— А не желаешь ли, Мария Анисьевна, после плотного обеда моцион в ту сторону совершить?

— Не откажусь.

Мыкос от денег отказался, Костас тоже попытался, но ему-то мы почти насильно пару ассигнаций всунули.

— Твои родители не обязаны нас бесплатно кормить, — заявила я строго.

Когда мы удалялись от катера, я заметила, что чайки стали опять слетаться на верхнюю палубу.

— Беда с тобою, Серафима, — сокрушалась нянька, крепко придерживая меня под локоть. — Нормальные люди лишь одно дело за раз делать приучены, и только ты в разные стороны мечешься.

«А надо бы вечерком еще в библиотеку наведаться, — думала я про себя, никак на упреки не отзываясь. — Подшивку модных журнальчиков пролистать да разыскать там какую-нибудь изящную штучку, в коей упитанных котиков при себе носить можно».

— Вот и сейчас следовало бы в гардеробной наряды для следующей встречи с князем перебирать, а не…

— Кстати, о нарядах, — оживилась я. — Помнишь, чем бабы загорские младенчиков к себе подвязывают?

— Платом. — В голосе Маняши слышалось напряжение. — А тебе на что?

— Не мне. — Я торжественно предала ей на руки Гавра. — Поворозочки какие себе придумай, или плат новый нарядный прикупи у местных мастериц.

Нянька покорно приняла подношение, лишь зевнувшее розовой пастью.

— Чего еще барышня прикажет? Чепчик там какой младенчику спроворить или пинеточки числом четыре по количеству ножек?

Я посмотрела на Гавра.

— Бант, — решила радостно. — Голубого шелку.

— Под цвет глаз. — Маняша разжала руки, упустив котика на землю. — Не калека, чай. Пусть сам ходит.

По кошачьему обыкновению, Гавр опустился на все четыре лапы, слегка спружинив.

Я, по своему обыкновению, объяснила Марии Анисьевне, кто из нас хозяйка. Она, в свою очередь, пригрозила скорой разлукой. Я посетовала на людскую неблагодарность. Она — на барские фанаберии. Я…

— Погоди, — перебила она меня на полуслове. — А Гаврюша-то где?

Я заозиралась. Набережная была пустынна. Вдали виднелись какие-то гуляющие, но здесь, да самого домика почты, никого не было. Юркнуть в кусты кот не мог, до кустов аршинов пять отвесной стены.

— Гавр, — позвала я. — Кис-кис-кис… Может, его чайка унесла?

— Ну хоть кто-то его носить захотел. — Нянька запахнула на груди шаль. — Да найдется он, чего ты растревожилась. Может, он уже домой потрусил да там в нумере нас дожидается. А может, это нам с тобою знак такой, тоже в отель возвращаться.

В знаки Маняша верила истово, в приметы также. Я никогда с нею не спорила, лишь иногда указывая на различную сих знаков трактовку. Вот и сейчас кивнула:

— Истинно знак. У меня питомец пропал. Такая пропажа требует немедленного полицейского вмешательства.

И я решительно зашагала к почте. Теперь можно было не дожидаться господина Зорина, а прервать его беседу с околоточным. Повод был расчудесным.

Городовые, видно, уже отправились патрулировать округу, поэтому остановить нас было некому. Я быстро пересекла коридор, предостерегающе подняла руку, чтоб Маняша пыхтела потише, и приникла к двери полицейского кабинета.

— Ле скандаль, — пробормотала спутница, затем толкнула створку. — Не позорься, нет там никого.

Кабинет оказался пуст.

Куда все подевались?

Маняша вразвалочку прошлась по комнате, заложив руки за спину, с видом скучающим и пресыщенным рассмотрела карты и прочие стенные украшения, улыбнулась портрету государя над письменным столом, затем, решив, видимо, что довольно меня помучила, кивнула куда-то за конторку.

— Тайный ход?

— Тебе тут замок рыцарский, что ли? Подпол там.

— Зачем?

— А я знаю? Только все трое туда спустились: и Иван Иванович, и двое служивых с ним.

— Ты их почуяла? — Я уже обогнула стеллажи и рассматривала крашеные деревянные ступени, спускающиеся в темноту.

— Я тебе собака охотничья, что ли? Почуяла! Да куда им еще деться? Никто из участка не выходил, пока мы прогуливались, стало быть, там они.

— Твой тон, любезная…

— Куда? — Маняша схватила меня за рукав. — Приличнее будет здесь обождать.

Я фыркнула, выдергивая руку:

— У меня наиважнейшее дело, промедление, может, смерти подобно.

Как только подошвы моих туфелек коснулись последней ступеньки, на потолке зажегся желтоватый огонек магического светильника. Коридор уводил в толщу скалы, светильники, расположенные в нескольких шагах друг от друга, зажигались при нашем приближении и беззвучно гасли за спиной.

— Добротно так все обустроено, — прошептала Маняша, — не по-нашенски.

Я сей непатриотичный пассаж оставила без ответа. Становилось все холоднее, дыхание застывало облачками перед лицом.

— Запахнись! — велела нянька.

— Тише! — Я прижала к губам палец, замерла и пошла дальше на цыпочках.

Из-за плавного коридорного изгиба до нас донесся густой бас господина Зорина.

— Я, в свою очередь, могу вас заверить, что никаких препон вам чиниться не будет…

— Ваше высокородие!

— Йосиф Хаанович, мы же договорились с вами без чинов…

Тон у Зорина был в этот момент мне непривычен. Куда подевалась его простецкая жизнерадостность? Я выглянула из-за угла, уткнулась в мундир городового и отшатнулась обратно.

— Мое задание исполнено, — продолжал Зорин, — во многом благодаря четкости ваших, Йосиф Хаанович, действий. По возращении в столицу я подготовлю приказ о вашем награждении. Прочие действия оставляю на ваше усмотрение.

Я ловила каждое слово, прижавшись спиной к холодной стене, а плечом к теплому Маняшиному боку. Мне было так любопытно, что я даже дышала через раз. Зорин — полицейский? Иначе как он собирается околоточного награждать? А за что? Говорите, ваше высокородие. Не стесняйтесь!

— Это что это тут? — Городовой, видно привлеченный мельтешением магических светильников, вышел из-за поворота.

— Ля скандаль, — ахнула Маняша.

— Помогите! — Эхо моего вопля вернулось к нам многократно. — Ограбили! Имущества лишили! Ваше благородие! Питомец пропал!

Городовой был сметен моим напором еще на «ограбили!», а я ринулась в бой:

— Йосиф Хаанович!

Коридор заканчивался большой залой с беспорядочно стоящими в ней диковинными столами. У ближайшего стояли околоточный с Зориным.

— Барышня Абызова?

А я замерла, не в силах продолжать представление. На столе лежал покойник. Женщина, прикрытая до подбородка белой простыней.

— Как можно. — Гнум заступил мне путь, я легко обогнула его.

Каштановые длинные волосы, высокие скулы, длинные ресницы отбрасывают тень на восковую кожу, брови густые, собольи.

— Мяу, — всхлипнула я. — Вот мы и встретились, страдалица. Бедная ты, бедная…