— Если хочешь, мы можем и без кавалера развлечься, — предложила я. — В тот же театр пойдем.

— Нет. — Она уже начала собираться, пакуя в кофр дневную одежду. — И дело даже не в приличиях, просто настроение упущено.

Я присмотрелась, не плачет ли подруга, она отвела глаза, уже знакомые, разноцветные.

— Пыталась прихорошиться, оказалось, зря.

Я этих ее попыток не понимала, но решила промолчать. Попрощались мы на грустной ноте. После я улеглась поверх одеяла, сдвинув в сторону непригодившийся наряд.

Ничего, что театр отменился. Главное, что информацию Мамаеву я передала и он уже начал действовать. Моя миссия, если уж говорить начистоту, подошла к концу. На арест меня могут и не позвать, значит, новости я только утром узнаю. Эх, вот изобрели бы гнумы действительно дешевую и быструю связь, или вошли бы телефонные аппараты в обиход повсеместно, вот бы нам, сыскарям, удобство получилось. В ту же секунду могли бы сведениями обмениваться. Правда, и преступникам бы поудобнее стало совместные аферы проворачивать…

В стекло опять стукнуло. Я подскочила к окну, чтоб тут же испуганно охнуть и присесть. За окном был неклюд, правда, к счастью, не старик Палюля, а молодой Бесник, сверкающий белозубой, несколько трансформированной медвежьими клыками улыбкой. Я подхватила первое, что подвернулось под руку, и юркнула за ширму, одеваться. Гость мой незваный, уже потянув на себя створки, влазил в комнату.

— О приличиях хоть бы подумал!

— А я, чавэ, к тебе в приказ заходил. — Нисколько не пристыженный, Бесник двигал мебель, видно, усаживаясь на стул, из-за ширмы мне его видно не было. — А мне говорят, Евангелина Романовна изволила домой отправиться пораньше. А я походил, погрустил и вот пришел.

Одежды я захватила с собой недостаточно, то есть совсем. В руках моих оказалась только юбка, которая и за обмундирование-то не считалась, ибо знаков отличия на ней не было.

— Ну и зачем пришел? — спросила я, выглядывая из своего укрытия.

Бесник тем временем, оказывается, возившийся со светильником, подергал за какой-то рычажок, щелкнул пальцами, и комнатенка моя осветилась привычным желтоватым светом.

— Тянет.

Перфектно! И чего я его просто из окна не столкнула? Авось не расшибся бы, а я б приличия соблюла. Сейчас-то поздно скандалить. Тянет его, ирода! У меня все думы про паука-убийцу-Петухова, а его тянет!

— Одежду мне подай сюда, — велела я строжайшим тоном.

За ширмой затопало, зашуршало, и ко мне на руки опустилось зеленое платье.

«Стало быть, судьба мне его надеть сегодня», — решила я и принялась облачаться.

Тем временем гость пересказывал мне столичные новости. Я не вслушивалась, шнуровочки да крючочки заняли все внимание, их было много и располагались они по большей части в местах труднодоступных, то есть на спине.

— Князь Серебряный и пленница Варвара… — Неклюд запнулся, когда я вышла из-за ширмы. — Да ты красотка, чавэ.

— Попрошу без пошлых комплиментов. — Я присела к столу. — Про какого князя ты там сейчас говорил?

— Это название наиновешей фильмы.

— И?

— И я тебя сегодня приглашаю ее посмотреть.

Я покачала головой. Еще чего не хватало! У меня тут дело раскрытое, убийца, почитай, в кармане, а я по фильмотеатрам расхаживать?

Весник, будто подслушав мои мысли, продолжил:

— Я же все понимаю, чавэ. Служба твоя важная да полезная все силы отнимает. Только одной службой жить нельзя, перегоришь, потухнешь, и даже любимое дело не в радость станет. Отдыхать тоже нужно, и развлекаться, полной жизнью жить.

В чем-то он был прав, видала я таких, перегоревших. Папенька мой покойный все силы науке отдавал, но иногда накатывало на него — апатия, злоба. Неделями из спальни не выходил, чтоб мою детскую душу случайно не травмировать. А ежели припомнить, то он только с появлением в нашей жизни маменьки поспокойней стал, помолодел даже, книжку написал, по ней до сих пор в университетах преподают.

— Около фильмотеатра заведение одно есть, где сливочное мороженое подают. — Бесник, как и я, умел заходить с козырей.

Отказаться от мороженого в мокошь-градскую жару мог только безумец. Я молча поднялась и достала из сундука шляпную картонку.

В конце концов, до утра меня вряд ли на службу стребуют. Но, чтоб совсем уж очистить совесть, я достала еще один лист бумаги, написала, куда отправляюсь, и пришпилила его на дверь комнаты с внешней стороны.

До фильмотеатра было решено прогуляться пешком. Руки мне неклюд не предложил, да я бы и не приняла, не в таких мы отношениях, поэтому мы просто шли рядом, время от времени перебрасываясь словами. Я пару раз оглянулась, не крадутся ли за мной мамаевские шпики, и, их не обнаружив, решила, что Эльдар уже снял служак с поста.

Мы завернули в переулок — Бесник, успевший изучить местную топографию, сказал, что так мы изрядно срежем — и нос к носу, ну ладно, грудью к носу, столкнулись с Марком Иреновичем Гирштейном, наследником известной гнумской фамилии.

— Я к тебе, асессор. — Марк Иренович антимоний не разводил, сразу приступив к делу. — Вот.

Он достал из внутреннего кармана оплывший кусок металла.

— Нашел тебе форму, в которой ту печать отвержения заливал.

— Гаджо? — прорычал неклюд.

— Тебе известно, что это за штука? — Я приняла у гнума подношение и протянула Беснику.

— Такой печатью из неклюдов изгоняют, — пояснил тот, не прикоснувшись к форме. — Запирают внутреннего зверя, а душу изгнанника темным силам отдают. У моего родителя похожая есть. Да я же вашему Крестовскому про то рассказывал.

— Ну, мне он, вишь, не пересказал. — Я опустила железку в тканый ридиюольчик, который несла на запястье, потеснив в нем носовой платок, денежку, необходимую любой барышне, даже если она идет гулять с кавалером, и гребешок. — Спасибо, Марк, — поблагодарила я гнума.

— Спасибо в карман не положишь и в стакан не нальешь, — начал он обычную гнумскую бодягу, призванную возвеличить свершение и стребовать ответную услугу.

— Твое дело с гаджо связано, чавэ? — встревоженно перебил его неклюд. — Это опасно очень. Они поганые люди, нет, даже нелюди. У тебя пахло в комнате… Он у тебя был?

«Конечно, был, — подумала я, — Лялины наряды подносил. Недаром мне показалось, что от Палюли дух гадостный. Мне же и Бесник говорил, что изгнанники пованивать начинают, будто душа в теле гниет».

А вслух ответила:

— Мои служебные дела я с тобой обсуждать не буду. Вел меня на фильму, так веди.

— В «Сад наслаждений»? — оживился гнум.

Я посмотрела на Бесника, тот подтвердил с нажимом:

— В него, на первый этаж.

Марк Иренович вдохнул полной грудью и раскрыл рот. Я знала, что за этим последует, даже его стенания по поводу несправедливой судьбинушки и людской неблагодарности могла по пунктам расписать, поэтому предложила:

— Идем с нами, если хочешь.

— Именно так выглядит твое, асессор, «спасибо»?

— Ну, если предпочитаешь на словах… — Я хитро улыбнулась.

Даже если у Бесника были возражения насчет увеличения нашей компании, озвучить их он не успел. Марк Иренович ухватил его под руку, привстав на цыпочки:

— Тогда надо поторопиться. Перед началом показа надо обязательно в «Крем-глясе» зайти, сливочное мороженое по такой жаре — самое то.

«Крем-глясе» оказалось премилым заведением. Мы выбрали столик на веранде, заказали лакомство и с удовольствием съели его, поглядывая на проходящих по бульвару людей. Публика была все больше приличная, нарядно одетая. И я даже мысленно поблагодарила Бесника за то, что его стараниями в красивом платье на прогулку пошла.

Платил за нас неклюд, так зыркнув глазищами, когда я предложила внести долю за себя и приглашенного мною гнума, что я решила о равноправии мужчин и женщин более не заикаться. По крайней мере, сегодня.

Фильмотеатр «Сад наслаждений» оборудован был богато, ковровыми дорожками, позолотой, яркими пятнами афиш на стенах. И первая фильма мне понравилась. Это была комедия положений, где толстый дядька бегал за шкодливым мальчишкой и все никак не мог его догнать. Тапер наигрывал фоном такой залихватский марш, что даже захотелось подпеть. Я искоса взглянула на неклюда, сидящего от меня по правую руку, тот смотрел на экран широко открытыми глазами, будто опасаясь моргать.