— Твое счастье, пузан, — Гаер отпустил мужика, вытер руки о скатерть, задумчиво обозревая убранство. — Богатая хоромина. Придаришь чего на памятку, а?

И подмигнул, и рассмеялся…

— Стало быть, ходы закрыты, конкурентов у нас не будет? — подытожил рассказ арматора Волоха.

За разговорами дошли до Еремии, а там обнаружились двое: Медяна и понурый Руслан. Девушка явно ждала гостей — сидела на руле высоты, сложив кренделем ноги.

Прыгнула белкой, ошпарила взглядом.

Агон, понял Волоха. Потому и обратно притащилась — небось, зачуяла что. С сущностью русый не тягался, не спорил. Только Руслан имел отчаяние препираться.

— Что-то девчушка у тебя молчунья, а? — Гаер кивнул на Медяну. — Где только берешь таких?

Агон презрительно повела бровью.

Арматор смотрел на нее с подозрением, смутно чувствую под обложкой человековой инаковость. Интуиции своей он доверял, не раз та упасала его от ножа под ребра, от яда в горло.

— Где беру, таких больше нет, — улыбнулся Волоха. — Поди сюда. Раз уж на мою спину сел, так помогай.

Гаер из свиты отобрал пятерых манкуртов, включая Неру. Посимпатичней, как сам признался.

Эдельвейса оставил на Соль за старшего. Ну и чтобы было кому принять власть, удержать в узде Башню, случись нестраховой случай.

Волохи он не опасался. Для русого Гаер был союзником, значит — до смерти не прибьет.

— Ишь, не сбрехал прощелыга твой, — сказал Дятел, когда зев в холме распался, обнажая гладкий тоннель.

Хом сильно нарос мясом, раздался, но ходы стояли крепко. В гладкой трубе было прохладно и тихо.

— Если застрянем, как слива в жопе? — громким шепотом справился недоверчивый Дятел.

— Тот же вопрос, — оживился Гаер. — Я просто стеснялся спросить. Ты капитан, конечно, тебе виднее, но все же — если?

— Тогда и будем думать, — улыбнулся Волоха.

От тихой улыбки его манкурты отступили.

Подкорье встретило гостей приветливо. Понизу стелился рушником ручей, распадался от стены до стены. Пахло, вопреки чаяниям, хорошо: водной травой, сырой свежестью.

Еремия легко шла вперед. Манкурты бдили, Агон с Русланом и Дятлом тоже торчали у борта. Волоха повернулся к рыжему.

— Я слышал, Лин удрал из Башни.

Гаер протяжно вздохнул.

— Молодой, глупый, — сказал с сердцем, — тоска, видать, заела.

— Едва ли это явилось истинной причиной, — Волоха склонил голову, разглядывая арматора, — Лин тебя любит, рыжая башка, огорчать бы не стал. Ищешь пацана? На след кого поставил?

— Парочку розыскателей, — уклончиво отозвался Гаер, поскреб бритый висок, — да сдается мне, напрасные мечтания. Лин куда быстрее, а когда дает себе труд подумать — и умнее..

— Утроба не приберет?

— Пусть попробует, — глаза у Гаера сверкнули, — наизнанку выверну каждого. Лин мой, я один и спрашивать могу.

Волоха хмыкнул. Гаер был жесток и в ту же пору — сентиментален.

— Лин не птица, чтобы сидеть в клетке. Тебе давно пора было его отпустить.

— Вот только не задвигай мне за педагогику, а?! Иначе я тебе такие флаги на Башне покажу, сам не рад буду. Замастыришь себе дитенка, сам и воспитывай, во что горазд. А я лучше знаю, что для него хорошо, а что — плохо.

Волоха возвел очи горе, но смолчал.

Гаер, выпустив пар, постучал ногтями по перевязи.

— Твою мать, русый, — буркнул, успокаиваясь, — мне одного Эдельвейса хватает с его нравоучениями на тему отцов и детей. Давай пропустим. У нас тут другие пироги.

Волоха поднял ладони, соглашаясь.

Меж тем освещение изменилось. Стены тоннеля сочились розовым светом; как туман, поднялись с воды сумерки.

Волоха велел зажечь глостеры; сверился с планом. Переданный антиком чертеж был стар, но, если ход не изменился, то двигались они в верном направлении.

— Или вентиляция тут приличная, не? Дышится по сю пору легко, а забурились уже прилично.

— Думаю, тоннели вбирают кислород, как кора. Через видоизмененные устьица.

— Интересное образование, капитан, — поддержал Руслан, — я пробу взял, на досуге полюбопытствую.

Волоха рассеянно кивнул, вслушиваясь. Шлепало едва разборчиво, будто похлопывала о камень небольшая волна.

Еремия, что видишь?

Иду по приборам, капитан. Эхо глушит.

Плохо.

Обычно Еремия не нуждалась в опорках вроде встроенной навигационной системы, хватало врожденной.

— Неру говорит, пузан затирал тебе за дев Габа. — Дятел встал рядом. — Что то за причуда?

Ответил Волоха:

— Ходилки, сторожницы здешние. Вообще говоря, они не под заболонь сработаны. Им место — дворцы, дворы богатые. Мы схлестывались как-то…

Волоха помолчал, вспоминая гибких, белых как цветочная пена и легких как пауки дев. Сработанные из молока, с черными запертыми глазами, девы Габа не чувствовали боль, не понимали усталости и признавали одного хозяина.

Кто-то из Мастеров по неосторожности закрыл их на складе тоннеля, а девы ушли по воде и сделали ходы опасными.

В чем-то схожи они были с манкуртами, вот только манкурты все же оставались живыми людьми. Девы же изначально ими не были.

— Ступают неслышно, нападают дружно. Крови в себе не имеют, остановить их трудно. Голову с плеч.

— Это можно, — хмыкнул Гаер, давая знак своим быть внимательнее.

Глубже брала заболонь. Теснее становились своды, но света больше не умалялось. Напротив — будто пекло сильнее.

Мелькнуло впереди. На щупе-щепе, выступающем из дресвы, русалкой качалась фигурка. Белая, как из мыла струганая, с лепниной вьющихся волос, телом хрупким как у долгунца и темными глазами.

Изящно перебрала руками-ногами, свесилась над корабеллой, провожая слепым взглядом.

— Она?

— Она.

Еремия, осторожнее.

Ни крика не было, ни звука, но прочие девы уже выглядывали из устьиц, как ласточки из норок, смотрели внимательно.

— Слыхал я, русый, о псах особой сторожевой породы, что в дом пускают вора, а на обратной дороге рвут, — поделился Гаер. — Я бы такой, что вдарил сук на упреждение. А?

С Волохой советовался лишь потому, что на его корабелле шли. Русый это понимал. Гаер чужой власти над собой не любил.

— Если теперь ударим, могут вход запереть. Тогда, получается, вовсе зря сунулись.

Арматор покивал рыжей головой. Волоха посмотрел, как катает тот меж пальцев синий, с два ногтя, ежик — уронить такой, корабеллу пробьет.

Меж тем впереди выступил из-под воды остов-остров, обтянутый серым шелком течения.

— Вот, значит, как далеко закопал.

— А, слушай, если…

— Идетидетидет, — прошелестело бабочками над корабеллой, сверху спустилось и от воды поднялось. — Ктоэтоктоэтоктоэто?

Волоха не сразу осознал — быстрый голос принадлежал девам Габа. Говорить им от сотворения не было положено. Думать, впрочем, тоже.

Но тут, в подкорье запертые, они вобрали в себя живицу Хома. Развились. Обучились.

— ХозяинБашни…

— Лес…

— ХозяинВольеров…

— Горан…

— Арматорарматорарматор…

От хора голосов Волоха почувствовал, как занялась, закружилась голова. Девы говорили каждая по себе и вместе. И думали, видно, тем же манером.

И знали сообща — больше.

Остров же придвинулся вплотную. Еремия легла на него грудью, замерла.

Десантируете, капитан?

Волоха кивнул заторможено, обернулся к спутникам. Арматор внимал шороху голосов, похожему на пересып сухого песка. Будто тщился и страшился разобрать что-то для себя особенное.

Например, имя, давно позабытое.

— Останешься?

— Или не я этот поход затеял? — фыркнул Гаер, встряхиваясь. — Вместе пойдем. Мои трещотки!

— Беляночек-то крошить-крушить али как? — уточнил Руслан.

— Пока сами не сунутся, молчим, наперед не огрызаемся, — предупредил Волоха.

Промочив ноги, добрались до берега. Песок был белым, плотным, чистым. Девы следили за пришлыми с воды и стен, но нападать не нападали. У Волохи от их внимания чесалось между лопатками.