День был солнечный, будто стеклянный. От жара ломило виски. Волоха вылил на голову ковш воды и встал, щурясь сквозь капельную бахрому. Лег локтями на борт. Глаз выцепил идущую по теневой стороне улицы фигурку. Сперва решил — парень, но приглядевшись, понял свою ошибку.

Незнакомка была очень стройной, по-мальчишески худой в бедрах, с плоской грудью и коротко стриженными светлыми волосами. Что-то в ней привлекло даже Дятла, который обычно выбирал дам мясистых.

Походка? Осанка? Блеск глаз?

— Эй, птичка-невеличка! Забирайся ко мне на ветку, почирикаем! — щедро предложил Дятел.

Девушка и бровью не повела. Только крепче сжала ремень объемной сумки.

— Что такое?! Или я для тебя недостаточно хорош? А может, капитан наш сгодится? Вон он, с тебя глаз не сводит, чингенори!

Она невольно покосилась на корабеллу, и Волоха встретил ее взгляд. Очи у незнакомки были, как у важенки — огромные, ореховые, с влажным янтарным блеском.

— Что, и он не люб? — продолжал надрываться цыган. — Да ты разуй глаза, цаца! И высокий, и сильный, и очи зеленые, и корабеллу по Луту водит! Столько девок за него в косы дрались, а ты нос воротишь!

Девушка вдруг обернулась, сверкнула улыбкой.

— Корабеллой командовать дело нехитрое, любой дурак справится. А вот фуэте крутить — не каждому дано.

— У-у-у-у, — откликнулась команда охотно.

Дятел так вовсе загрохотал, хватил капитана кулаком по спине.

Волоха криво усмехнулся.

Сжался в комок — котом махнул через борт, приземлился на крыло, оттуда спрыгнул и выпрямился перед насмешницей. Она вытянулась, но не отступила.

Танцорка, понял Волоха. Балетная. И в сумке наверняка купальник мокрый и стоптанные туфли.

— Забьемся? — спросил без улыбки, протягивая ладонь. — На свидетелях? Что если я десяток прокручу…

— Пятнашку, — она глянула из-под прозрачной челки с вызовом, быстро облизала губы.

И впрямь птичка, подумал Волоха. Птичка-невеличка. Воробей.

— Пятнашку прокручу, ты мне, и старпому, да всей команде — контрамарки?

Девушка удобнее перебросила сумку.

— Идет, — сказала и отважно хлопнула по мозолистой жесткой ладони маленькой, но крепкой рукой.

***

Медяна, оказывается, очень быстро отвыкла от бытового комфорта. Много воды, чтобы мыться, огромные гулкие пространства. Уединение. Тишина.

Много воды.

Купальни были устроены в подвале. Замок стоял над горячими источниками, и благодаря системе протянутых в камне артерий был теплокровен в любую пору года. Медяна отдала грязную одежду служанкам, смущаясь любопытных взглядов и своего заросшего облика. Может быть, щетина красит мужиков, но ей определенно не шла.

Ей выдали одежду на смену — настоящее, видит Лут, платье! — кусок стеклянного камня вместо бритвы, плошку растертого мыльного корня, мочалку и здоровое, как на Дятла, полотенце.

Выложенные камнем блюдца-бассейны исходили молочным паром. Медяна бочком спустилась по скользкой от влаги лестнице, с опаской придерживаясь за перила и только в воде позволила себе расслабиться и поплыть.

— О, Лут, какое блаженство…

— Скажи, да?

От неожиданности девушка дернулась и едва не захлебнулась. Еремия подтолкнула ее твердым плечом, удерживая на плаву.

— О, ты…

— Не хотела пугать, прости, — Еремия оплыла девушку по кругу, двигаясь с бесшумной грацией большого водного зверя. Белая шкура ее мерцала сквозь толщу воды орнаментом. — А ты расцвела прям.

Медяна зарделась от удовольствия.

— Правда? Я вообще, знаешь, чувствуя себя даже лучше, так странно… Спасибо.

Она подплыла к бортику, села на выступ, убирая с лица отросшие пряди волос. Под низким потолком метались хвостатые тени. С иллюминацией здесь было неважно, весь свет шел от похожих на мыльные пузыри кладок каменного паука, которого в замке разводили, похоже, исключительно с декоративно-осветительными целями.

Медяна покрутила шеей. От такой тишины она тоже, оказывается, отвыкла.

— Слушай, а вот эти корабеллы, которые мы куда-то везем… Они очень дорогие?

— Они бесценные, подружка, — Еремия умыла лицо, фыркнула, как морской кот, — скажу тебе по секрету — истинная корабелла истинной рознь. Я вот выворотень, маневренная и быстрая. Я умею нырять на глубину. Но без брони мощность у меня так себе, та же Соль побьет на раз-два, а в дуэте с Косаткой — как пальцами щелкнуть. Есть корабеллы дикие. И они умеют жить в Луте без капитанов. Для меня это что-то запредельное, если честно.

Она почесала шею, прищурилась.

— Ты не сильно ушиблась, когда мы упали? — спросила Медяна.

Синяков на гладком сильном теле корабеллы она не видела, но мало ли как могло столкновение с землей отразиться на Еремии.

Метелица-оларша больше всех напугалась, от того присмирела и позволила поставить себя подле чужих. Был бы рядом Выпь, сумел бы успокоить…

— А, — корабелла небрежно дернула плечом, — как говорил один наш общий знакомый, падаешь — так падай красиво. И потом, это было управляемое снижение. Я не малолетка, плюхаться на пузо или носом в землю.

Брызнула водой в задумавшуюся Медяну и за ногу стащила ее в воду.

***

Госпожа Танакиль поняла, что вечер наедине с капитаном не состоится, потому что цыган отсвечивал, как маяк. Она предложила гостям не трудить ноги и сесть, сама прошла к окну.

Волоха следил за ней глазами, словно кот.

— А дело не подождет до рассвета? — цыган смачно зевнул, лязгнул зубами. — Спать охота, да и пожрать-помыться бы не помешало…

— Рассвета не будет, — резковато отозвалась Танакиль. Тут же извинилась. — Простите мою горячность. Тема света для всех нас болезненна. Видите ли… Хом лишен солнца. Не знаю, в чем причина, но это так — ночь длится бесконечно. Вот уже… который год подряд.

Волоха переглянулся с Дятлом.

— Что, и не светит, и не греет? — цыган скептически заломил бровь. — А как же вы тут не перемерзли к собакам? А трава-мурава как прет-зреет?

— К сожалению, мне это неизвестно. Все в одной поре. Цветение. Рост. Плодоношение. Трава стала только крепче.

Она отошла от окна, но место за столом не заняла. Оперлась о высокую спинку стула.

— Помогите мне, капитан, — попросила негромко. — Мой Хом не богат, но наше сокровище, наш триумфат — бирюзовый мох. Вы могли его видеть, он растет на шерсти овец. Собственно, мы разводим не скот, а выращиваем сей редкий вид растения. Раньше бирюзовый мох был основной составляющей экспорта…

— Сделаю все, что в моих силах, госпожа, — пообещал Волоха, проигнорировав пинок от старпома. — Но позвольте спросить, как же ваш Князь?

Танакиль замешкалась. Потерла подвеску, единственное свое украшение, не считая железных запястий, удерживающих рукава вороного платья.

— Да, это еще одна странность Хома… Видите ли, капитан… Наш Князь вот уже несколько лет как не управляет Хомом.

— Мертв?

— Не мертв. Но и не вполне жив. Если вы составите мне компанию, я покажу. Прошу вас, капитан.

***

— Просим, просим, капитан!

Элон аплодировала. Затем уселась — прямо на пол, сложила длинные сильные ноги, обхватила пальцами щиколотки.

В тренировочном зале пахло трудовым потом и пылью. Кровавыми мозолями и сорванными ногтями. Стрептоцидом. Набившей оскомину музыкой, амальгамой зеркал, полированным до блеска поручнями станка.

Волоха поклонился Элон. Она щурилась. Косо бившее в окно вечернее солнце заливало паркет разбавленной рыбьей кровью.

Волоха встал в центре зала, поймал свое отражение в капкане зеркал. Зафиксировал. Глаз и крючок, вспомнил.

Толкнулся.

Дятел только оскалился и скрестил на груди руки, когда смеющиеся в углу танцовщицы примолкли. Пять. Шесть. Восемь.

Волоха крутился, как волчок, не роняя темпа.

Девять. Десять.