Рядом — руку протянуть — застыл мужчина, Выпь ясно видел его запрокинутое лицо, рот, искривленный судорогой последнего крика. Он не двигался и не жил уже очень, очень давно. Сломанная игрушка. Одна из сотен, плотно стоящих плечо в плечо на выставочной доске дна луга.

Выпь зарычал, и луг отступил, и трава освободила колени. Выпь сильно рванулся наверх, к бледному свету.

Замершие по соседству игрушки распахнули глаза и схватили живого.

Потянули к себе вниз, вниз, сначала за ноги, потом за руки, плечи, потеснились, давая свободное место, улыбаясь пустыми лицами. Второй сопротивлялся отчаянно, чувствуя, как обжигает горло ошейник, немеют мышцы, рвутся без воздуха легкие.

«Почему ты противишься? Зачем не хочешь остаться? Посмотри, как здесь хорошо и спокойно, мы все равны, мы одна семья. Что ждет тебя там, кроме долгого несчастливого пути и трудной смерти? Там тебя боятся, там проклянут твое имя, а здесь окружат любовью, напоят счастьем…»

Нет!

Выпь рванулся отчаянно, не телом скорее, разумом, судорожно вытянул над головой руки — и запястья крепко обхватили чужие пальцы.

Он едва не выдернул ему плечи.

Они вынырнули, задыхаясь, цепляясь друг за друга:

— Я держу тебя, держу, не бейся!

Выпь не паниковал, просто чувствовал, знал под собой массу луга и тварей на первом дне.

Черные волосы пронзали воду, отсекая их от присутствия обитателей луга.

— Как думаешь, ответил я на ее вопрос? — Юга улыбался разбитым ртом.

Неужели локтем задел?

— Ответ верный, облюдок, — сказала нако, показываясь из воды так близко, что Выпь едва не потонул вторично.

В тот же момент пустоту под ногами сместила твердая плоть суши.

Маленькая награда.

Выпь заставил себя разжать пальцы, отступить от Третьего. Вода, бликуя, до слез резала глаза.

— Ну, — сказал Юга, утираясь, — и какой будет следующий вопрос?

— Как звали твоего первого, облюдок?

У Юга резче обозначились скулы.

— Ррат, — сказал, как плюнул, — и на закуску?

— Ты жалеешь?

— Нет. Ни о чем. Никого. Никогда.

Нако вздохнула разочарованно — по лугу пробежала рябь.

— Это была хорошая игра. Ты можешь идти. А он останется. Мне понравился его смешной страх.

— Вот уж нет, мокрая дрянь, — сощурился Юга, выпрямляясь и стискивая кулаки, — ты отпустишь нас обоих.

— Нет. Только одного, — нако алчно подалась вперед, легла мягкой грудью на сушу.

Выпь невольно попятился. Юга ухватил его за руку, не давая оступиться.

Взглянули друг на друга. Бывший мастер дрессуры опустил рыжеватые ресницы, мимолетно коснулся фильтров.

— Он хороший человек. Он мой.

— Он — Второй, тупая, жадная, недалекая сука, — с каким-то мстительным торжеством, с расстановкой протянул Юга, — счастливо тебе подавиться.

И закрыл уши, опускаясь на колени. Сжался в комок.

Гаер говорил: «Старайтесь не пользоваться способностями. Первые их могут почуять, заметить — и тогда ни на какую корабеллу вам в жизни не поспеть, ни на каком Хоме не затаиться».

Если только не случится острой необходимости…

Песня раскатилась над лугом, взъерошила водяную шкуру, раскалывающим камнем ушла на дно. Нако отшатнулась, распахивая единственную пару глаз. Вслед за ней попятился и луг, сжимаясь, оголяя порченую землю.

Особая завизжала, замотала головой, силясь вытряхнуть из нее властный, выворачивающий голос.

— Уходите! Прочь!

Махнула рукой, окатывая колючими брызгами — и все пропало.

Кругом стояла сушь. Шумел ветер, тонко звенела трава. Рядом нетерпеливо грелись тахи.

Юга поднялся с колен. Лениво, тылом ладони утер кровь из-под носа.

— Ай, ну не дура ли? Чего стоило сразу отпустить? Баба глупая, а не особая…

***

Зарядил дождь. Словно мало случилось воды, словно в отместку. Ехать дальше сделалось невозможно — на расстоянии в вытянутую руку уже ничего нельзя было разглядеть.

От холода потряхивало.

Юга задержал тахи, стукнул в забрало шлема:

— Тут лес шиферный рядом. Переждем?

Выпь тяжело кивнул. Хотя не больно-то облюдок спрашивал.

В шиферном лесу под широкими волнистыми листьями спала сухая темнота. Далеко решили не углубляться, загнали тахи вплотную к стволу, сами пристроились рядом. Стена дождя отсекала от мира, было холодно и противно.

— Огня бы, — протянул Выпь.

Юга кивнул, чихнул ему в плечо.

— И пожрать, — сказал глухо, — мне после заплывов всегда есть хочется, тебе нет?

Выпь задумчиво потрогал насквозь промокшие черные волосы. Его верная, но напитавшаяся водой куртка на утепление тоже не годилась.

— Эй, куда собрался?

— Огонь найду.

— Спятил? — Юга приподнялся. — Это шиферный лес!

— Ага. Жди здесь. Я скоро.

В лесу этом было удобно прятаться от дождя и совсем неприлично оставаться на тьму. Его уделом была пустота, его обитателями — существа, вовсе странные даже привычному к произведениям Сиаль человеку.

И огонь рос здесь не пышно, в пол силы.

Выпь нашел одинокую ветку не сразу, пришлось изрядно пройтись. По пути наткнулся на бутылочное дерево, из паданцев выбрал крупный, стеклянный плод. Как раз огонь посадить. Заблудиться не боялся. Смешной страх, то ли дело незнамая глубина Провалов.

Огонь ему попался матерый, злой, стрекучий. Дождь его присмирил, однако руки все равно искусало. Когда пламя удалось загнать в бутылку, сзади с уважением протянули:

— Ловкий вы, дяденька.

Выпь обернулся, едва не упустив ценную добычу.

На него без страха таращился мелкий пацан, хорошо обутый и одетый. Из-под капюшона выбивалась челка, в светлых глазах отражался напряженный, грязный как затопленный весенний Провал, небритый бродяга. Выпь вздохнул, подумав, что леса не иначе как столковались и теперь азартно, наперегонки подкидывают ему детей.

— И тебе привет. Что один гуляешь?

— Батя за огнем послал, — мальчишка пожался, не сводя глаз с запертого в стекле огня.

— Одного? — удивился Выпь.

— Дак а что дивного? — важно развернул плечи. — Не маленький, чай.

— Далеко дом?

— А вам на что?

— Проводить могу.

— Э, нет, — пацан закрутил головой, — я уж сам как-нибудь.

— Незнакомцев батя не учил стороной обходить?

Паренек фыркнул.

— Вас, что ли, бояться? Я этот лес вдоль и поперек знаю, каждое деревце, это вы в нем чужак.

Выпь сдержанно улыбнулся. Мальчишка прищурился:

— А что это у вас с шеей?

Выпь свободной рукой прикрыл фильтры.

— Так, глупость.

— А. Ну, ладно, пошел я тогда. Если заблудитесь — кричите, я вас выведу.

— Ага, — растерялся Выпь.

Пацаненок деловито кивнул и отправился себе дальше. Выпь, вздохнув, окликнул его в спину:

— Эй! Хочешь, огонь отдам?

Мальчик развернулся, недоверчиво склонил голову.

— За что это?

— Да за просто так. Бери, что тебе по лесу шастать одному. Я себе другой сыщу.

Случайный встречный вернулся. Выпь протянул зажатый в стекле гневливый огонь.

Паренек осторожно потрогал теплую бутылку, шмыгнул носом и с сожалением отвернулся:

— Не-а, спасибочки. Тут огонь редко водится, вы его первый нашли. Значит, ваш.

— Ерунда. Забирай.

Тот упрямо замотал башкой так, что свалился блестящий капюшон.

— Ладно, — сдался Выпь, — тогда пошли, вместе тебе ветку отыщем.

— Ну, пошли… — великодушно-нехотя согласился паренек.

Лес, как заметил Выпь, был относительно спокойным и чистым. За одним исключением.

— У вас здесь мишура завелась, — заметил мимоходом.

— Где? А, да, батя тоже сетовал.

Сама по себе липучая, блестящая как нити слюны, мишура не была опасна. Беда в том, что ее присутствие упреждало о наличии куда более опасных особых.

Например…

— Держи, — Выпь всучил в руки обернувшегося паренька огонь, сам выступил вперед, уводя спутника за спину.

В дождь зрение обманывало особенно охотно. Но не теперь. Выпь готов был клясться, что смутный, гадкий силуэт ему не привиделся.