— Городец, — Выпь оглянулся на покинутый стан, с досадой сжал кулаки.

Ну, староста, удружил бахвальством…

Прикинул путь — не близкий, надо сказать. Но куда ему податься, с клеймом пастуха, не удержавшего гул. Погубившего двух (или трех?) человек. Ибо, по совести, не на овдо же вину сваливать.

— Пусть Городец.

Девочка вгляделась в рощу и смущенно прижалась к ноге Выпь.

— Я тебе мешать не буду, но за руку подержусь, можно?

Выпь крепче сжал холодную ладонь. Доверчивая робость спутницы странным образом вселяла уверенность в него самого.

Самантовая роща дремала. Ее силой, ее праздником были зеленая и белая, красной она теряла в весе и почти не проявляла интереса к случайным проходникам. Благо, последних мало было, люди и особые держались подальше от рощи.

— Здесь можно разговаривать? — спросила Серебрянка, оглядываясь.

— Можно. Только осторожно.

— Что это вообще за место такое?

— Самантовая роща, — стараясь говорить как можно тише, ответил Выпь.

— То есть роща Саманты?

— Она не чья-то. Она сама своя. Сама по себе.

— Она живая?

— Да.

Девочка зябко повела плечами.

— А почему ты шепчешь? У тебя горло болит?

Пастух моргнул, замялся:

— Да.

— Врешь, — она расстроено нахмурилась, будто его ложь или правда имели для нее огромное значение.

Выпь ничего не сказал на это.

Самантовая роща являла собой кружевной узор хитрой, странной красоты — словно некто расшил спекшуюся черную землю белыми костяными нитями, да стежки — в человеческий рост — не потрудился затянуть. Стежки эти Выпь напоминали позвонки — как есть дуга с отростком.

Пробираться лабиринтом следовало медленно и с величайшим бережением. И убереги Полог задеть хоть одну дугу!

Сказывали, что прежде было здесь одно великое хоронилище неких особых, куда сбивались твари помирать. Плоть сгнивала, а кости после жили, в одну сеть сращивались, соки земляные сосали или, случалось, живых прихватывали.

Выпь снял сумку, первым скользнул под дугой-стежком, стараясь не коснуться даже краешком одежды. Распрямился осторожно, окинул взглядом предстоящий путь — в простых дугах да причудливых фигурах, светящихся неясным белым.

— Это было бы даже красиво, если бы не было так страшно, — на удивление точно озвучила его мысли девочка и прибавила загадочное, — биолюминесценция…

Они шли еще, а потом до обострившегося слуха Выпь долетел далекий, высокий голос тахи. Пастух обернулся. Неужели погоня столь отчаянна, что люди осмелились бросить скакунов через рощу?

— Это за нами?

— Это за мной. Нужно быстрее.

Странная девочка наверняка устала выдерживать ходку, заданную пастухом, но прибавила шаг. Она совершенно точно не была человеком — какой человеческий детеныш, босой и наверняка голодный, удержался бы от слезных жалоб, капризных криков?

Сердце рощи, самое густое переплетение кружева, лежало за спиной, им оставалось не так много, когда ближайшая петля вдруг без предупреждения ушла в землю. Оба замерли, Серебрянка со свистом втянула воздух, крепко ухватила за руку Выпь.

Прочие дуги последовали примеру товарки, дружно ныряя под землю. Сияние вокруг гасло, темнота наваливалась душным одеялом.

— Что они делают?

— Она. Она меняет узор.

Он уже видел окончание рощи, теперь же они могли оказаться либо в ее середке, либо в самом истоке — как решит хозяйка. Говорили, что иные путники бродили до смерти, замороченные новыми и новыми витками кружев, дурным узором.

Выпь сжал зубы, крепко ухватил девчонку:

— Бежим.

Припустили — во все лопатки.

Они неслись, перескакивая через вздымающиеся из земли белые костяные дуги, уклонялись от летящих навстречу отростков, обдирались, на брюхе проскальзывая под стягивающимися петлями, а роща не кончалась. В какой-то момент Выпь отчаялся — они бежали словно вслепую, строго подчиняясь узорам, как того хотела роща. Девочка, держащаяся бок о бок со спутником, вякнула, получив отростком, Выпь скосил глаза и полетел кувырком, запнувшись.

Сел, тряхнул головой, пытаясь остановить вращающийся каруселью мир. В двух шагах впереди поперла из земли толстая, сверкающая арка — и тут же просела, прогнулась под тяжестью прыгнувшей ей на хребет фигуры:

— По верхам! — велел знакомый мужской голос.

Его вздернули за ворот — треснула, лопаясь, ткань — а дальше они снова бежали, перескакивая со спины на спину поднимающихся дуг, хватаясь за отростки, а внизу земли не было видно из-за мельтешения костяных нитей.

А потом роща кончилась. Их подкинуло в последний раз и швырнуло за пределы костянницы, стряхнуло, как крошки с новой салфетки.

В новом старом мире сомкнулось веко, было темно и холодно, а Самантовая роща бесилась, ткала себя заново, и Пологу становилось больно от полыхающего белого огня. Пастух знал: когда все закончится, на выжженной земле появится новый узор, невиданной красоты и изящества, и, может статься, кому-то повезет его пройти.

Как повезло им.

— Выпь? Выпь, отпусти меня. Пожалуйста.

Пастух глянул, сообразив, что руку Серебрянки он так и не выпустил.

— Прости, — пальцы занемели, спутнице должно было быть больно.

— Это ничего, — успокаивающим шепотом откликнулась девочка, прижимая к себе кисть.

— Ай, вот же чудная тварь. Сразу видно — баба, им-то подобные взбрыки куда как привычны…

— Юга?! — против воли едва не проорал Выпь.

Девочка шарахнулась, облюдок дернулся, как от пощечины. Сквозь зубы протянул:

— То шепчешь, то орешь, определись уже, немытыш.

— Что ты здесь делаешь?

— Гуляю, — огрызнулся черноволосый, — как и ты, видимо.

Выпь поймал взгляд Серебрянки.

Осторожно спросил:

— Куда гуляешь?

— Спроси лучше, от кого он бежит, — себе под нос буркнула Серебрянка.

Юга глянул на нее, как на заговоривший овдо:

— Скажи лучше «спасибо» за то, что я вас вывел. Выправилась твоя девочка, как погляжу.

— Куда ты идешь? — упрямо повторил Выпь.

— В Черный Городец, — помедлив, отозвался Юга, — у меня там знакомые, думаю устроиться.

— Ты же… То есть — контроллеры хватятся же…

Юга только плечами дернул, скороговоркой выпалил:

— Ай, подумаешь. Там на учет встану, не переживай, без пригляда не останусь. Ну а ты что? Староста — слыхал — вроде как хвалился тобой, с нужными людьми свести обещал?

Выпь сморщился, потер мокрую шею. Отвел взгляд. Странное дело, с Юга говорить ему было легче, чем с другими людьми. А врать ему — тяжелее.

— Ладно, объехали, — вздохнул облюдок, — не убил же ты кого, в самом деле.

Пастух промолчал, кусая щеку изнутри.

Юга недоверчиво склонил голову:

— Ты? Ай, да ты просто…

Махнул рукой.

Зашагал взад-вперед, кидая длинные взгляды то на рощу, то на мрачно сгорбившегося Выпь, то на настороженную Серебрянку.

Вернулся, сел рядом, сильно задел острым локтем:

— Ладно. Я тебя не знаю, да и ты меня тоже. Но цель у нас одна, идти вместе безопаснее, согласен? Доберемся до Черного Городца, а там враз распрощаемся. Идет?

— Почему решил, что нам по пути?

— А у тебя есть другое что на примете?

Выпь задумался, глядя на полыхающий костер рощи.

— Хорошо. Вместе.

***

Не спрашивая друг друга, в молчаливом единодушии шли через все оставшееся веко. В темноте видели по-разному (и разное), благо Юга озаботился прихватить невеликую банку с запертыми душками. Фонарь, даром что не огневой, прилежно разгонял густой мрак, подсвещая дорогу. Пастуху знакомы были эти места. Далекие от главного, безопасного тракта, лишенные жилых становищ, сплошь покрытые жесткой щетиной красной травы. Вверх и вниз, вниз и вверх, плавные изгибы некрутых холмов — Выпь шагал, не ощущая усталости, Юга тоже не жаловался, Серебрянка старалась не отставать.

Размеренная ходьба вкупе с неотвязным чувством погони гнали охоту размышлять над внезапным спутником. Выпь решил отложить расспросы, а пока сосредоточился на дороге и простирающейся — куда ни глянь — сухой красной пустоши.