- Здравствуйте, дяденьки, - тонким голоском сказал я, под шум закрывавшейся створки ворот сзади.
- Заходи малой, просаживайся. Рассказывай кто такой, куда идёшь? - велел тот что старшего играл.
Я просеменил и сел на пук соломы, преданно уставившись на тех.
- Та чего молчишь? Откуда идёшь?
- С деревни. Тётка померла. Соседи велели в город идти, у меня там мамка и дядька есть.
- Кто родители?
- О, родители у меня большое начальство. Мама, старшая швея в ателье, а папа шофёр. Он на стройке работает. Мы в Минске жили. Меня на лето к тётке, и вот, война. Велели там ждать, а тётка умерла.
- Да, большое начальство, - с лёгкой усмешкой сказал старший. - Может ты что видел?
- Кузнечиков видел, много. Я их ловил.
- А не видел на одеяле никто не летал?
- На одеяле? Как Хоттабыч?
- Хоттабыч?! - сразу насторожился старший, как и второй диверсант. Да и тот третий что в углу лежал, поднял голову. - Кто такой?! Где видел?! Знаешь где живёт?!
Вопросы быстро задавали, как очередь прозвучала, и диверсантов очень интересовал ответ. Меня даже взяли за плечи и тряхнули.
- Старик Хоттабыч, из сказки. Джинн из волшебной лампы где три тысячи лет сидел. Он из бороды волосок выдёргивает, и говорит трах-тибидох-тибидох, и его желания исполняются. Он советскому школьнику помогал. Неужели не читали? Мне мама перед сном читала. Там старик Хоттабыч, и Волька, тот пионер, на ковре-самолете летали. Я тоже хочу полетать, даже пусть одеяло будет.
Последнее я добавил мечтательным тоном. Диверсанты уже потеряли ко мне интерес, так что поспрашивали ещё минут десять, и видя, что ничего толкового из меня не получить, отстали. Я отошёл от них, поближе к третьему, и лёг на пук грязной соломы. Поёжившись, без куртки было холодно. Кстати, а третий болен был, я сперва думал легкоранен, а тот простыл, нос красный, шмыгал. В сарае параша была, даже ведро с питьевой водой. Чуть позже и поесть принесли похлёбки, без мяса, но сытная. Всем хватило, мне тоже плошку выдали и кусок хлеба. А когда стемнело меня выволокли во двор, да пацаны, верховодил тот, кому я в пах зарядил, и долго избивали, включая ногами. Я профессионально закрывался, бить в ответ нельзя, полицай стоял на охране, посмеивался как ребятня развлекается. Вырубить меня не смогли, хотя старались, по голове не раз прилетало, один раз стошнило, тем что было, так что избытого закинули в сарай, всего отходили, да ещё на свежие синяки. Те двое даже не встали, а вот третий, больной, шатаясь подошёл и отнёс к себе в угол, осматривая. Показав знаком чтобы наклонился к губам, прошептал тому на ухо:
- Те двое, я их узнал. Диверсанты немецкие. Летом они вышли из палатки штаба, застрелили часового и уехали на мотоциклах, а в палатке все командиры ножами убиты. Боец на кухне, нас кормили там, потом сказал, что это немецкие диверсанты были. Я запомнил их, эти двое там были. В командирской форме.
Тот ничего не сказал, незаметно убрал в карман шаровар перочинный нож, что я ему сунул, намёк жирный был, и лёг рядом. Ну не зря же меня избивали? Успел по карманам пошарить, пока толкали друг к другу. К моему удивлению тот, что мстил за удар по мудям, в кармане имел мой же нож, что отобрали недавно. А тот острый, очень хорошо заточенный. То, что не зря доверился третьему соседу, понял ночью, когда проснулся и услышал едва слышные хрипы и возню в стороне, где те двое лежали. Свежей кровью дохнуло. Я сел и прислушался. Нас не вывезли, видать поиски продолжались, часовой снаружи был, но и новых сидельцев не добавили. Тут подполз тот третий, надеюсь это он, не видно же ничего, на маня снова пахнуло свежей кровью, и зашептал:
- Нет больше немецких подстилок. Разведбат парень, у нас там лучшие были. Сейчас выбираться надо, я там в углу где лежал, проделал лаз, мне не выбраться, а вот ты думаю сможешь. Нужно часового оглушить, можно поленом, и дверь открыть, дальше я сам. Вся надежда на тебя, не подведи.
- Сделаю. У меня папа начальник разведки дивизии, учил. И на охоту ходил, разделывал дичь. Умею я. Давай нож.
- Хм, ну смотри, - прошептал тот и передал нож, после чего отгрёб солому от стены, открывая лаз.
Выбраться смог, хотя и с трудом. Как этот боец смог сделать, да ещё те двое не увидели, не понимаю, хотя внизу заметно подгнило, понемногу откалывал, заглушая шум кашлем, но я выбирался. Тело болело, каждый шаг отдавил, я же, держа нож, его вытерли от крови чтобы не скользил, и добравшись до угла, дождался, когда часовой дойдёт до меня, и развернётся, сделал три быстрых шага к нему. Тот или почувствовал что, или услышал, начал было разворачиваться, но поздно, я ударил остриём под колено. Зная куда бить, а я знал, болевой шок обеспечен, вот и этот упал на землю, без сознания, чуть грохнув оружием. Чиркнув ему по шее, вскрывая артерию, обыскал под хрипы, мелочь собрал, и открыл ворота. Боец уже дал. Пока тот винтовку снимал, ремень с подсумками, я на всякий случай проверил тех двоих. Мертвы, всё точно, изрезаны, особенно в шею удары были. Одному от уха до уха горло перерезали. Вытирая руки от крови пуком соломы, на ощупь же проверял, потом помыл в корыте, и шепнул напарнику:
- В дом идём.
- С ума сошёл?! Уходить надо, - яростно зашипел тот проверяя патрон в патроннике.
- Вещи у меня забрали. Да и сколько пройдём без харчей? А в доме их много. И одежда нужна, холодно ночью, замёрзнем. Ты уже простыл.
- Полицаи тут встали на отдых, как с прочёсыванием закончили, сам слышал.
- А ты ножом разучился работать? Вон у полицая какой свинорез за голенищем нашёл. Кстати, чего сапоги не снял?
- Не мой размер. Говоришь для мальца больно по-взрослому.
- Все так говорят. Ну что, идём?
- А пошли, - с отчаянной лихостью в голосе, прошептал тот.
Ремень он уже застегнул, а вот винтовку оставил снаружи, я с перочинным ножом, тот со своим, и скользнули в дом. Причём старались отбить запах крови, больно резкий, в том корыте ополоснули руки, одежду старались отмыть. Не сильно помогло, но хоть так. Двери не заперты были, попал в сени, я впереди на ощупь шёл, шаря перед собой рукой. Так и нашёл ведро, наткнулись бы сослепу и загремело бы. Явно специально в проходе поставили. Бояться они нечистую силу, что по Белоруссии безобразничает и шею людям сворачивает, ох боятся. Дальше проверил дверь, из сеней в избу, аккуратно на себя тянул, и поймал швабру, не нашумела. Дальше в избу проникли, где зажимая рты, нанесли удары ножами. Раздавались хрипи, мычание. Я одного полиция прирезал, и в сердце ударил тому пареньку, что заводилой в моём избиении был. Вообще ничего в душе не шевельнулось. Остальных бы найти, а найду, когда Дар вернётся, я ничего не забываю. Нашумели, но в живых никого, дважды пробежались. Шум на улицу особо не вышел. Хорошо ещё немцы ранее собак всех постреляли, а то лаем бы внимание привлекли. Меньше чем за минуту одиннадцать человек на тот свет спровадили. Четверо из них мои. Я зажёг лампу керосиновую, отчего разведчик присел и зашипел, что я нас подсветил, но так действительно удобно. Тот обувь подбирал, форму свежую, у того вся в крови уделана, шинель нашёл, его размер. В общем, оба собирались. Я свою куртку вернул и кепку. Нашёл одеяло неплохое, вещмешок, куда со стола убирал съестное. Тарелку, котелок и ложку. Ещё один красноармейский сидор был, в него боец тоже убирал съестное. Хлеб честно поделили, полтора каравая было. По документам полицаев узнал, что один местный, его дом, остальные с Украины, видать на усилие батальон или два прислали. Боец ещё оружия набрал, после этого мы покинули дом. Лампу к слову я прихватил, только потушил. В сарае, в другом, не где нас держали, повезло. Сверкнул спицами велосипед, когда я спичку зажёг. Пока боец выводил коня с конюшни, выбрал из трёх, седлал, тот умел верхом, я велик вывел. На этом и попрощались, я наотрез отказался с ним ехать. Тот к своим рвался, в сторону Смоленска, где сейчас бои шли, всё же я тут историю серьёзно изменил, надеюсь дойдёт, теперь есть с чем. Я же вещи и трофеи на велосипеде разметил, и ещё разок в дом сбегал, в подпол спускался, на чердак поднимался, сундуки открывал, немало интересного нашёл.
