С завтрашнего дня потихоньку начну делать электроразводку в доме. Как нас подключат, у нас уже всё будет готово. Тут электросчётчиков нет, оплату считают по количеству лампочек и розеток. А ведь на мне будут ещё дома снохи и свахи Марфы Андреевны, к собаке не ходи. И кстати, установили лимит: по одной лампочке и розетке на команду, одна лампочка на улицу. За этим будут строго следить. И это ещё повезло, что через нашу улицу вели линию, половина села пока так и останется без электричества.

Впереди всё лето, и планов хватает. Через месяц, как в Хранилище тонны четыре наберётся, в Сталинград съезжу, скорее всего, снова с сопровождающим. Много чего накупить нужно к зиме. А пока живём.

Три года спустя. Седьмое июня 1949 года.

Вечер. Село Андреевское

Войдя во двор, я поставил ведро с рыбой, закрыл за собой калитку, снова подхватил ведро за дужку и похромал к сараю. Мелкий дождь загнал всех по домам, да и сам я весь промок, но рыбалка в такую погоду просто чудо как хороша. Во дворе я слил содержимое ведра в пузатую бочку, в которой обычно держал пойманную рыбку.

Под навесом, где горела лампа, сидели мои, отмахиваясь от комаров, и пили чай из самовара. За столом, кроме Марфы Андреевны, были её свекровь баба Нюра, обе Анны и мелкая Нина, которой недавно исполнилось пять лет. Одной сестрицы нет, видать на свиданке, возраст подходящий. А Глафира уже два года как вышла замуж за комсомольца из стройотряда, из тех, что у нас школу строили. Сейчас они с мужем живут в райцентре, у них там дом, и недавно Глаша родила дочку.

Марфа Андреевна налила мне чаю в мою керамическую кружку, стоявшую среди других на подносе. Вприкуску с мёдом, довольно щурясь, я пил горячий напиток. После того как промокнешь под дождём это отличное дело.

– Пять? – спросила Марфа Андреевна.

– Весь табель в пятёрках, – подтвердил я.

Я закончил пятый класс, и сегодня был последний экзамен, так что, считай, перешёл в шестой. Вообще, я мог бы перескочить ещё на один класс, но решил не форсировать события, так как школьная жизнь мне неожиданно понравилась.

Однако сейчас мне предстоял серьёзный разговор, и пора было его начать.

– Мама Марфа, мне придётся уехать. На год.

– Это из-за председателя?

– Что? А, нет, плевать я на него хотел. Это из-за ноги. Военные врачи в московском госпитале начали лечить такие повреждения. Делают искусственный сустав по размеру. Приживляют, а дальше реабилитация. Уже двоим сделали. Я отправил письмо с просьбой принять меня и с описанием травмы. Ответили, что ждут меня. Сначала изучат, а там решат. Может, и не будут делать операцию. А поеду сам, я уже взрослый. Нужно только ваше согласие.

– Ты же знаешь, я желаю, чтобы у тебя всё было хорошо. Я не против.

– Спасибо.

– Когда уезжаешь?

– Через неделю.

Марфа со свекровью только вздохнули, слушавшие нас девчата тоже. Привыкли они ко мне. Да и наше подворье за три года стало вполне зажиточным.

А вот насчёт того, что я из-за председателя уезжаю, это она попала в точку. Невзлюбил председатель меня капитально: я один смело ему в глаза смотрел и спину не гнул. Председатель у нас был новый, прежний уехал на повышение в Сталинград, теперь в обкоме работает, курирует сельское хозяйство области. А прислали этого…

Даже слов нет сказать, насколько он мне неприятен как человек. С прежним председателем договориться было легко, понимающий был человек. А этот как год назад вступил в должность, первые полгода никого не трогал, всё по-прежнему было, присматривался. А потом нанёс удар.

Младший Трубин по статье уехал на Север на три года, старший с семьёй переехал в Москву, там устроился. Своих всех забрал, и семью младшего брата тоже, дома продали. Трубины в селе единственные владели личным автомобилем, у них уже года два как был бежевый «Москвич»; вот за это новый председатель их и невзлюбил, кулаками называл.

В общем, начал он капитально закручивать гайки, многие от него взвыли. Нам тоже досталось.

Фильмы я уже больше не крутил, только летом и осенью сорок шестого показал десяток фильмов и несколько мультфильмов, всем очень понравилось. А потом кинотеатр в клубе заработал, и свой киномеханик появился.

В доме быта я работал хорошо, и претензий к моей работе не было, из деревень везли на починку всякое разное, а для машинного двора я перебирал автогенераторы. Однако новый председатель нашёл мастера, и в итоге Марфу Андреевну, под именем которой я работал, уволили. Да ещё удалили нас из очереди на мотоцикл, в которой мы уже год как стояли.

А мастер, молодой парень, хватился – инструментов нет. Потребовали вернуть. А как я отдам? Они личные, закупайте свои и используйте. Видоки подтвердили, что я своим инструментом работал, специально в Москву за ним ездил. Председатель потребовал хотя бы в аренду отдать. Тут уже я в клин вошёл – хрен ему.

Инструменты прибыли через три недели, и всё это время работа стояла. Да и новый мастер был не особо умелый, хотя постепенно, с приобретением опыта, косяков становилось всё меньше. А я продолжал чинить на дому, ко мне многие шли по старой памяти. У меня гарантия качества.

Председателю это не нравилось, вот он и крутился, желая найти, за что бы нас зацепить. И ведь нашёл, сволочь. Пришёл с участковым, понятыми, и взвесили уголь в нашем сарае, наши запасы. А там оказалось в четыре раза больше полученного от колхоза за этот год.

В принципе, объяснить наличие остального можно было, например, тем, что уголь мы купили, но требовалось предъявить чек, которого у меня, понятное дело, не было. Вот я и ляпнул, что собирал на дороге то, что высыпалось из телег. Все понимали, что мой ответ был не более чем иронией: можно собрать полведра, ведро, но не столько, сколько нашли у нас. В общем, поставили нам на вид, но до дела доводить не стали: участковый упёрся.

Тот же участковый потом шепнул мне тихо, чтобы я прекращал свои ремонты, потому что за это тоже зацепиться можно. Так что уже два месяца я не занимаюсь починкой, а только учусь, да вот на рыбалку хожу. Заодно речку почистил до самого Дона, да и на Дон ездил, находки продавал Трубиным.

Я подумывал пристрелить председателя по-тихому, но и самому подставляться не хотелось, и из села кого-либо подставлять. Вот и решил убрать раздражающий фактор – себя. Может, за год председатель и сам куда-нибудь денется?

А идея с лечением просто отличная, достало калекой быть. Я уже месяца три как начал формировать сустав, ещё столько же – и нога как новая будет. Буду привыкать ходить нормально на двух ногах. В общем, годик по Союзу попутешествую, отведу душеньку и вернусь обратно. Школу закончу – и в Москву, там устроюсь. Такие у меня были планы.

Хранилище у меня по-прежнему качается. На данный момент уже сто двадцать тонн с мелочью, заполнено на две трети. Техника та же самая. Я ею пользовался, но не так уж много накатал: на ГАЗ-51 полторы тысячи километров, на полуторке – едва две, на автобусе – все три, по комфорту он лучше грузовиков. На амфибии всего километров триста: сохранял её, берёг. Мотоцикл-одиночку оставил, сейчас я уже мог ездить на нём, на Дон как раз на нём катался. БМВ ушёл Трубиным: всё честно, коровник отстроили до осени.

Что у меня появилось из новинок? Для начала мотоцикл, наш советский тяжёлый М-72 с коляской, новенький, сорок третьего года выпуска. В сорок третьем в том месте через Дон была развёрнута понтонная переправа, её разбомбили, и мотоцикл скользнул в воду, а я его достал. Он не сильно пострадал, я быстро вернул его в строй, даже пользовался иногда, километров сто накатал. Тяжёл он пока для меня.

Там же я нашёл танк. Причём это была «тридцатьчетвёрка», и что странно, на вид как новая, без повреждений, а изготовлена в 1941 году, июньская. В сорок третьем такие машины были редкостью. Думаю, она была потеряна при отступлении летом сорок второго. А что затонула там, где через год переправу развернут, было просто случайностью.