— О, полагаю, ему просто нравится издеваться надо мной.

Сусанна улыбается, а затем наклоняется ко мне и говорит вполголоса:

— Он уволил тебя, потому что понимал: однажды вы просто-напросто уничтожили бы друг друга. Ты даже не представляешь, какое влияние ты оказывала на этого мужчину, разрушая его боль по кирпичикам, я видела это. Видела, как то, что он много лет прятал от самого себя, выходило острием на поверхность. Он пытался забить этот штык обратно в глубины себя и залить все бетоном. И так каждый раз после встречи с тобой. Но было уже слишком поздно. Вы оба стояли на пути разрушения. Ни один из вас не собирался уступать другому. Всякий раз,когда ты проходила мимо него, сдирала новый пласт кожи. И он гнался за тобой, чтобы вернуть часть себя на место. Раз за разом, — Сусанна смотрит на меня с каким-то сочувствием. — Его ошибка заключалась в том, что он знал, как все будет, и все равно шел за тобой. Такая больная любовь, но такая искренняя. После твоего увольнения Айдаров собирался оставить управление филиалом на меня и уехать из города. Но потом узнал, что ты устроилась в фирму его главного конкурента, и снова сорвался. Иногда я смотрела на него и думала, что для Айдарова ты хуже алкоголя. И, безусловно, он жалел о том, что так грубо обошелся с тобой. Я это видела, но он не собирался показывать и толики того, что так ломало его изнутри. Гордость и все такое. Да и ты, уйдя к Гапонову, не дала Хакиму окончательно признаться самому себе в том, что он допустил ошибку. Ваша любовь коварная и горькая, похожая на игру «Кто больнее».Только пойми, в ней не будет победителей. Я пришла сегодня только потому, что устала видеть друга в состоянии, граничащем с шизофренией. Всю последнюю неделю Айдаров не находил себе места без тебя, готовый вот вот вновь сорваться в болото, из которого однажды мы выплыли с ним оба. Я боялась этого больше всего на свете. Поэтому мне пришлось сказать ему, что я видела тебя в женской консультации. — Мои глаза вмиг расширяются, а адреналин, вспыхнувший в венах, напоминает мне о том, что я все еще здесь. Сусанна вновь с пониманием улыбается. — Тогда на него снизошло озарение, и, гонимый чувством вины, он сорвался к тебе, наплевав на все, что останавливало его раньше. А сегодня,отдав распоряжение о закрытии филиала фирмы в Москве, Хаким уехал из города. — Мои глаза еще больше увеличиваются в размере, одновременно с тем, как рот округляется в букве «О».

— Почему он это делает?

Сусанна пожимает плечами, а потом поднимается и бросает на меня укоризненный взгляд.

— Дай ему шанс, девочка. Прощение — это то, чего не хватает вам обоим.

Несколько секунд тупо моргаю, не понимая, что вообще происходит.

— Даже если я дам нам шанс… — мотаю головой в неверии. — Разве можно что-то построить на нашем прошлом? Мы каждый раз будем чувствовать трещины под ногами.

Она делает шаг в мою сторону и аккуратно подцепляет за подбородок.

— Можно. Поверь, я знаю о чем говорю. Там, где есть ненависть, там есть и любовь. Просто встаньте на правильную сторону вдвоем, и она окажется сильнее.

Вырываюсь из ее цепких пальцев и отворачиваю голову, выдыхая едва слышно:

— Это все бессмыслица какая-то.

— Смысл у вас уже есть. Позвольте друг другу оттаять от прошлого. Минуло достаточно времени, чтобы он перестал корить себя за случившееся. Просто вдумайся,через что пришлось пройти этому человеку. Его брат погиб, родители обвинили во всех грехах, а девушка, которая перевернула всю его жизнь вверх дном, жила как ни в чем не бывало… — Сусанна делает короткий вздох, дожидаясь, когда я снова посмотрю на нее. — Просто попробуй понять его боль. Мы женщины, и мудрость у нас в крови. Не мешай Хакиму делать шаги, которые даются ему кровью. Поверь, этот мужчина ломает себя ради тебя. И всю жизнь ломал. Пускай его шаги и далеки от совершенства. Нельзя быть всегда совершенством. Ошибки это нормально. Дай ему шанс. Просто знай одно: идеальных людей и отношений нет, всегда есть ошибки, но всегда есть то, что сильнее всех обид и ошибок. У вас точно это есть. И я завидую тебе, Алевтина. По-настоящему завидую, потому что у меня не было такого шанса.

Сусанна говорит это с такой горечью и тоской, что в горле невольно образуется ком, а потом она просто разворачивается и направляется в сторону выхода, но я останавливаю ее:

— Сусанна. — Она оборачивается, но на меня не смотрит. — Ты знаешь, где он?

Уголок ее губ дергается в подобии ухмылки.

— В аду. В своем личном аду.

Я стою перед родительским домом, не понимая, какого черта мне пришло в голову явиться сюда. Знаю же наперед, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но все равно пересекаю ступени широкого деревянного крыльца и без стука толкаю дверь. Разуваюсь в прихожей и перекладываю торт в другую руку, испытывая желание развернуться и уйти. И я бы определенно так и сделал, если бы не принял для себя решение двигаться дальше. Только прежде я хочу разобраться с тем, что много лет тянуло меня на дно. Больше не хочу тащить за собой этот груз, даже если сгорю дотла на пути к свободе в виде новой жизни. Наверное, именно это мне и необходимо.

Не выдавая своего присутствия, я прохожу кухню, коридор и застаю маму за глажкой белья в гостиной. Половица скрипит под моим весом, вот только она совершенно не реагирует. Игнорирует мое присутствие, демонстрируя мне и без того очевидную вещь: я не желанный гость — я чужой в этом доме.

— Мог бы для приличия постучать в дверь, прежде чем входить.

— Привет, мам, — произношу с тошнотворным ощущением в горле, понимая весь крах моего плана по спасению души, которую я много лет назад продал лично в руки дьяволу.

— Здравствуй, Хаким.

Она даже не смотрит на меня, продолжая гладить белье. Будто я утром вышел за хлебом и вернулся обратно. Ни единой эмоции. Холодная, как статуя Рут Бейдер Гинзбург. Последний раз я сюда приезжал пару лет назад, но не как сын к родителям, а скорее как управляющий к владельцу бизнеса по рабочим вопросам, и то только потому, что тот сломал тазобедренный сустав. Травма отца была настолько серьезной, что в период восстановления он не мог даже до туалета добраться самостоятельно. Но время и медицинская помощь сделали свое дело, и сейчас отец передвигается с поддержкой одной только трости.

— Если ты к отцу, его нет дома, — холодный голос матери вырывает меня из мыслей.

Киваю.

— Я подожду. Мне нужно поговорить с вами обоими.

Резким движением мама отставляет утюг в сторону и, сложив выглаженную простынь, берет отцовскую рубашку, избегая встречаться со мной взглядом.

— Он сейчас в Москве на парламентских слушаниях, потом сразу летит в Петербург. Его не будет минимум неделю.

Перевожу: «Уходи, тебе здесь не рады».

Прочищаю горло, перед тем как сделать попытку разрядить обстановку.

— Ладно. Понял. Пошли тогда с тобой кофе попьем.

Мама фыркает и бросает косой взгляд на торт, который я держу в правой руке.

— Мои угощения уже не подходят? Обязательно тащить в наш дом химию из магазинов?

Я провожу рукой по волосам и выдыхаю как можно спокойней:

— Мам, это просто торт.

— Нет, это не просто торт. Это неуважение к матери!

Она с хлопком ставит утюг и берется за новую рубашку.

— И я не думаю, что отец захочет вести с тобой диалог после того, как ты без его ведома выкупил совершенно никому не нужную фирму. — Она водит утюгом по рубашке так, словно ненавидит ее. — Ты должен быть благодарен отцу, что он дал тебе кусок золотой жилы, а не раскидываться деньгами налево и направо. Вот где твоя благодарность? У тебя не было никакого права вольничать. — Наконец она отставляет утюг в сторону и поднимает на меня взгляд поверх оправы очков на тонком носу. — И из-за чего? Глупый! Мало та девка крови у нашей семьи выпила? Думаешь, я не знаю, почему ты рванулся туда? Зря он поверил в тебя. Зря помог тебе! Ты только позоришь его имя! Он обеспечил тебя такой поддержкой, дал тебе такой фундамент, о котором другие и мечтать не смеют, а ты снова все загубил! Ладно бы справился, так ты вбросил кучу денег и все профукал! Потому что ты не за бизнесом поперся в тот проклятый город, а за ней! Снова! Может, тебе напомнить, что она сделала с твоей жизнью? Что бы ты делал, если бы не отец? Спился? Или ты забыл, кто протянул тебе руку помощи? Это он вытащил тебя из грязи. Он…