Нина. Что она здесь делает?

Только не она.

— Ч-что... — Мое горло дергается. — Что т-т-ты тут делаешь?!

Мой пульс ускоряется до невозможного.

— Я… э-э… Ну… Я ту-у-ут… это… покушать… тебе…

Изо всех сил втягиваю носом воздух и на мгновение зажмуриваюсь, позволяя себе хотя бы ненадолго спрятаться от разгорающегося внутри меня чувства стыда. Однако скрыться от того, что вскоре заполняет меня до краев, оказывается, совершенно невозможно.

На выдохе открываю глаза и наконец отпускаю металлические полки, ощущая, как онемели мои пальцы, с такой силой я их сжимала. Но больше не смотрю на Нину. И благодарна ей за то, что она тоже молчит. Что крайне удивительно. Хотя с учетом развернувшейся перед ней картины мне пора молиться, чтобы она полностью утратила способность к членораздельной речи.

Вспоминаю, с каким невозмутимым видом Айдаров приводил себя в порядок, и прямо сейчас, подражая его примеру, проделываю то же самое. Поправляю трусики, опускаю юбку, заправляю в нее блузку, а после торопливо причесываю растрепавшиеся волосы. Затем наклоняюсь, подбираю слетевшую туфлю и, прихрамывая на одном каблуке, возвращаюсь к стеллажу. Мне требуется опора, чтобы не потерять равновесие, пока я надеваю потерянную в порыве греховной страсти обувь.

После этого распрямляю плечи, прочищаю горло, собирая остатки своей силы воли, и как ни в чем не бывало ухожу прочь, игнорируя желание ускориться до беспощадного бега.

Но есть кое-что, что я больше не намерена игнорировать. И прямо сейчас я направляюсь в кабинет Айдарова, чтобы совершить там убийство…

С меня довольно.

ХАКИМ

Какого черта со мной происходит?

Выдыхаю сдавленный стон, который вибрирует в моем горле низким рычанием, а затем цепляюсь пальцами за края раковины и склоняю голову.

Я никогда не теряю самообладание, но Чудакова раздражающее исключение из всех правил. Всегда. Рядом с ней роскошь, именуемая контролем, становится чем-то недостижимым.

Каждый раз, когда я думаю, что вычеркнул ее из своей жизни, все выходит в точности до наоборот, и она вновь оказывается в самом центре моего черствого сердца.

Каким-то образом ей удается направлять мою закостенелую ненависть против себя самого. С такой же легкостью, как и вызывать во мне необъяснимое чувство собственности, которое я не должен испытывать к этой девушке. И теперь я действительно начинаю думать, что рядом с ней у меня нет никаких шансов на адекватную реакцию.

Достаточно вспомнить, с какой жадностью она принимала мой член, как странная потребность завладеть ей вновь заполняет мой ненормальный мозг с силой стихийного бедствия.

Несколько лет назад я был уверен, что избавился от ее навязчивого присутствия в своих мыслях и снах, в которые она приходила, чтобы уничтожить меня этим проклятым взглядом больших глаз безропотной лани.

Вот только от той самой безропотной лани не осталось ничего, кроме невинных ореховых глаз. И я убедился в этом, когда встретил ее на одной из конференций руководителей строительных компаний. Не могу сказать, что для меня ее присутствие стало неожиданностью, нет, я видел ее фамилию в списке. Однако никак не мог предугадать тот факт, что она по-прежнему заставляет мою кровь кипеть одним только своим существованием.

И с чего бы, черт возьми?

Среди всех приглашенных Алевтина не выделялась ни красотой, ни ярким нарядом, который мог бы завладеть моим вниманием. Но, вопреки всем моим принципам, оно принадлежало только ей одной. И ничто не могло повлиять на это. Даже растущее раздражение. Словно я не был готов к тому, что из младшей сестры лучшего друга сможет когда-либо получиться вполне себе уверенная и представительная девушка с красивой улыбкой, что доставалась там каждому ублюдку. Каждому, но не мне. Потому что я так и не осмелился заявить о своем присутствии. Черт знает почему. Я знал, что все эти годы ее жизнь шла прекрасно, в отличие от того, через что пришлось пройти мне и всей моей семье. Я допустил ошибку, позволив себе увлечься юной девушкой, которая, будучи в отношениях с моим братом, пришла ко мне в спальню, а после осталась в памяти гниющей занозой.

Самое худшее во всей этой ситуации, что в ту ночь я чувствовал запах алкоголя в дыхании Алевтины, знал, сколько ей лет, понимал, что мой брат влюблен в нее и что Паша наверняка попытается убить меня, но ничего из всего перечисленного не остановило меня, когда она забралась под мое одеяло.

Со стоном прикрываю глаза, дыхание неровное, а пальцы впиваются в края раковины сильнее, чем нужно.

Я пытаюсь найти себе оправдание, понять, почему не отдавал отчета своим действиям, когда пустился следом за ней в архив, но у меня его нет… Эта девушка влияет на меня не лучшим образом. И даже после пяти лет завязки рядом с ней я теряю контроль, зная, сколько бед она таит в себе.

Досада вибрирует в горле, когда я качаю головой.

Ладонь еще горит от ее стонов.

Твою мать.

Терпеть близость Алевтины — пытка. Вопреки всякой логике, я одновременно хочу прикоснуться к ней и придушить. Меня трясёт от противоречащих друг другу желаний обладать ею и в то же время превращать ее жизнь в ад. Я ненавижу эту девушку и каждый раз выбираю второе, просто потому что не могу желать ее. По крайней мере, это то, в чем мне удается убедить себя.

Возможно, вымещать на работе личную неприязнь и мучить Алевтину за прошлые ошибки было неправильным решением. Но не таким неправильным, как потерять контроль и поддаться искушению снова оказаться в ней. Дважды за последние две недели. К тому же, вместо того чтобы добиться ее расположения, которое мне необходимо для будущей сделки, я все испортил. Теперь дела обстоят чертовски дерьмово.

Идиот.

Открыв кран, я ополаскиваю лицо холодной водой, после чего смотрю на свое отражение в зеркало и ладонью убираю скатывающиеся капли.

Внутренний голос убеждает меня в том, что она хотела этого не меньше меня. И будь я проклят, если перепутал ее провокацию с каким-то другим девчачьим дерьмом. Я не насильник. Алевтина собственноручно расстегнула мой ремень и толкнула за последнюю грань моего собственного самообладания.

Ей понравилось ходить по тонкому льду. Я видел кайф, горящий в ее больших глазах. Все это было каким-то гребаным планом в игре, в которой каждый из нас не хочет оказаться проигравшим.

Но проблема в том, что правила в ней устанавливаю я.

Однако, уволив ее, я не испытал ни триумфа, ни облегчения. Вместо этого я чувствую себя последней тварью. Потому что сейчас, наедине с самим собой, могу назвать причину, по которой так поступил. Но я убеждаю свой разум, что это вынужденная мера, необходимая, если я хочу сохранить свои яйца целыми.

С этой мыслью я отталкиваюсь от раковины, но тут же замираю, заметив возле дверей Сусанну.

— Что?

Ее дурацкая ухмылка становится шире.

— Ты заболел?

— Нет, черт возьми, я абсолютно здоров.

— Ты пользуешься туалетом для обычных сотрудников.

Да, блядь. Потому что так было ближе, чем с гребаным стояком идти через весь офис в свою личную ванную. Я не успел заправить член в штаны, как он снова стал твердым, стоило мне увидеть дрожащую, едва стоящую на ногах Алевтину с задранной юбкой и широко распахнутыми глазами, в которых было столько пугающих эмоций, что я почувствовал себя чертовым извращенцем, раз возбудился только от этого.

Прищурившись, оставляю вопрос подруги без ответа и шагаю мимо нее на выход.

Разумеется, после того как она застала меня врасплох, расспросов мне не избежать. Поэтому цокот шпилек преследует меня до самого кабинета.

— Кстати, где мой кофе? — В ее голосе звучит издевательская нотка. — И что произошло в твоем кабинете?

— Не спрашивай, — рычу я, переступая порог.

— В последнее время ты стал очень нервным. Мне пора начать переживать за тебя?

Ослабив галстук, падаю в кресло, пытаясь не вспоминать, с какой мольбой Алевтина впивалась в него, притягивая меня так, будто я был для нее единственным источником воздуха.