— Работа.

Только и всего. Очень многословно. Но это лишь подстегивает меня двигаться дальше.

— Ты честен со мной?

Мрачно смотрит на меня из-под бровей.

— А должен?

Ах, как больно.

— Нет, — нервная улыбка. — Конечно, нет. Я наивно полагала, что можешь быть честным и мы в конце концов поговорим как два нормальных человека, но нет, ты, конечно же, ничего мне не должен. — Поднимаюсь из-за стола. — Я пойду прилягу, что-то голова разболелась. Сообщи, когда за тобой закрыть дверь.

После этих слов я особенно четко понимаю, что совершенно не хочу, чтобы он уходил и чтобы наш разговор заканчивался на такой ноте, но я слишком устала.

Разворачиваюсь, намереваясь уйти, как вдруг мое запястье попадает в плен теплой ладони. Резко поворачиваю голову и не могу сдержать тихое аханье.

— Что ты хочешь от меня услышать, Алевтина?

Открываю и практически сразу закрываю рот. Я трачу еще секунду, чтобы набраться мужества и только потом шепчу на выдохе:

— Правду.

Айдаров скользит по моему лицу напряженным взглядом, а после ослабляет хватку и позволяет высвободить руку. Тут же провожу по горящему месту пальцами, пытаясь стереть ворох колючих мурашек, но они становятся лишь отчетливее.

— Я не готов сейчас дать тебе правду. А ты не готова ее услышать, — в каждом слове гремит металлическая строгость. — Моя правда не будет простой.

Отвожу взгляд и мысленно усмехаюсь:

«Она никогда не бывает простой».

Но говорю я другое:

— Что ж. Спасибо и на этом.

— Тебе не нужна эта правда.

— Это ты так решил? — почти огрызаюсь.

Я нахожусь в пяти секундах от побега, жажда которого подобралась ко мне слишком незаметно. Если честно, сбежать при данном положении вещей будет даже правильно, иначе мы снова поругаемся.

— Я знаю, Алевтина. Не заводись.

Его самоуверенность сейчас бесит.

— Ты очень странный, Айдаров. Прямо вот максимально. — Меня практически трясет от штормящих эмоций. — И я… совершенно не знаю, — мотаю головой, — не знаю, как себя вести рядом с тобой. Особенно сейчас, после этих событий. Я будто учусь заново общаться с тобой, но ты каждый раз усложняешь это!

Он хмурится. А потом бросает взгляд на наручные часы.

— Думаю, тебе лучше лечь спать. Почти час ночи. День был длинным. Я тоже пойду.

И это все?! Мне хочется затопать и захныкать от несправедливости между нами. Секунду назад он не позволил мне уйти, а теперь заявляет обратное.

А когда Айдаров поднимается, манерно поправляя пиджак, у меня в груди начинает трепыхаться какое-то горькое чувство беспомощности. Словно, если он сейчас уйдет, мы снова окажемся на разных краях пропасти. Только тогда она станет еще больше. А поводов ее преодолеть — меньше…

Черт возьми, я в таком отчаянии, что готова толкнуть Айдарова обратно на стул. Вот что он со мной делает?

— Тогда… — поджимаю губы и немного истерично развожу руки в стороны, — тогда для чего все это? — Вплетаю пальцы в волосы. — Я просто не понимаю. Для чего сначала отталкиваешь, а потом снова приходишь и опять уходишь?! Зачем все это, если ты не готов быть откровенным? Ничего не изменится. Пока ты молча ненавидишь меня, ничего не изменится. Либо оставь меня в покое, либо… либо поговори со мной. Хаким… я не знаю. — Хлопаю ладонями по бедрам и сразу прикладываю одну ко лбу. — Не знаю, что уже думать. Чувствую себя идиоткой.

— Сколько раз он донимал тебя?

Айдаров останавливается в шаге от меня, вынуждая задыхаться оттого, что он делает вид, будто ничего не произошло.

Я даже зависаю от резкой смены разговора и невольно прихожу в раздражение потому, что Айдаров никак не отреагировал на мою попытку вывести его на искренность. Закрытый, как чертова дефектная фисташка.

Я задерживаю дыхание, прежде чем выдавить из себя:

— Ни разу. До сегодняшнего дня.

— Чего он хотел от тебя?

Низкая вибрация от его холодного тона посылает маленькие импульсы под моей кожей, больше похожие на замыкания. Эта невозмутимая манера поведения сейчас как ржавое лезвие по оголенному нерву.

— Ты всегда так общаешься? Требуешь ответы, а взамен не хочешь давать ничего? Я вообще-то пыталась поговорить с тобой. — Мой голос взлетает на пару октав, а потом я посылаю его к черту и порываюсь сбежать первой.

Как бы не так.

Айдаров ловит меня за руку и дергает назад, но обернуться не позволяет. Вместо этого крепче впечатывает меня спиной в свою твердую грудь, а его большие ладони ложатся на мою талию и сминают ее сквозь плотный слой халата. И мне этого достаточно, чтобы перестать дышать.

— Я не знаю, как мне вести себя с тобой, Алевтина, — хрипит он мне на ухо, и я зажмуриваюсь от эмоций, взметнувшихся огнем к самому горлу. — Я не умею иначе. Я до сих пор не могу простить себя за то, что взял той ночью то, что принадлежало не мне.

За жалкое мгновение горло сковывает знакомое жжение, предвещающее слезы, но я лишь сильнее зажмуриваюсь и через силу сглатываю уродливую горечь.

Какой же ты глупый, Айдаров.

Я всегда принадлежала тебе.

Я порываюсь развернуться, чтобы посмотреть ему в лицо, но Айдаров силой удерживает меня на месте. А когда он продолжает говорить, я снова замираю:

— Каждый раз я с легкостью избавлялся от твоего назойливого присутствия. Тогда это было даже забавно. — Стон разочарования вибрирует в его горле. — Видеть, как юная и наивная девчонка надевает вызывающую юбку и ищет повода попасться на глаза каждый раз, когда я прихожу в гости к ее брату. — Короткая пауза, а я умоляю себя не вспоминать о том, что в прошлом приносило мне лишь разочарование. — Тебе было всего тринадцать, когда твои щеки покраснели от моего замечания. — Хаким с нажимом проводит большими пальцами по моим бокам, и я бесшумно хватаю ртом спасительный воздух. — Конечно, в то время я не мог воспринимать тебя всерьез. Как хотелось бы тебе. Вот только с годами не замечать тебя становилось все сложнее. И тем не менее я пытался. Но разве это возможно, ты ведь была повсюду? Сначала в доме моего лучшего друга, а потом и в моем. Ты как зараза проникала туда, где тебе было не место.

Сердце срывается на галоп. Он замечал меня? Серьезно? Мне хочется завопить от абсурда. Сколько я себя помню, ни разу его взгляд не принадлежал мне. Ни разу. Зато я лет с двенадцати тайком любовалась им, когда он приходил в гости к моему брату. И да, ту проклятую юбку я выпросила у подруги специально для него. Чтобы он заметил. Чтобы хоть раз посмотрел на меня, как на одну из девушек их компании.

Кусаю себя за язык.

Боже, какая же я была глупая, словно назойливая муха, от которой Айдаров постоянно отмахивался. Как жаль, что тогда у меня не было мозгов понять элементарные вещи. Как жаль, что из-за глупой влюбленности в Айдарова я не могла вразумить себя и как одуревшая сражалась за его внимание. Не спала. Не ела. Следила. Искала. И исписывала его именем все свои тетрадки.

Однажды я тайком взяла у брата номер Айдарова и написала ему сообщение. Одно простое сообщение, на которое так и не получила ответ. Я просидела у окна всю ночь. А наутро мечтала разбить телефон себе об голову, чтобы было неповадно повторять подобное. Я даже пару дней избегала встречи с ним, а потом все по новой. Если б он только знал, через что я прошла, чтобы осмелиться на то чертово смс.

От этого воспоминания во рту становится слишком горько. Даже спустя столько лет.

Первая любовь прекрасна?

Ложь.

Она поистине слепа.

Жестока.

И коварна.

Кто-то отзывается о ней с теплом. Я же проклинаю ее.

Прикрыв глаза, едва слышно шепчу:

— И когда ты заметил меня? — нервно облизываю пересохшие от частого дыхания губы. — Сколько мне было?

Глухой смешок врезается мне в затылок, и, сжав мою талию еще крепче, Айдаров ударяется лбом о мой затылок.

— Достаточно, чтобы твой брат сломал мне челюсть.

Раздражение вспыхивает во мне, и я вырываюсь из его рук, тут же сталкивая нас нос к носу.