Я не знаю, ждет ли она меня дома или же сбежала, как только открыла глаза. В любом случае это ее выбор. И я хочу, чтобы она сделала его сама. Точно так же как и я сделал, когда уехал на три дня, чтобы побыть с собой наедине и окончательно все принять. Надеюсь, мое сегодняшнее отсутствие пошло ей только на пользу. И я в шаге от того, чтобы узнать ее решение.

Понимаю, что, открыв сейчас дверь, я на самом деле могу встретиться с пустотой квартиры, и мне не нравится чувство, которое давит тяжестью в груди от одной только мысли, что Алевтина ушла.

Разозлившись, скрежещу зубами, толкаю дверь и переступаю порог дома, но практически сразу замираю на месте, слыша музыку, доносящуюся изнутри квартиры.

Я даже не трачу время на то, чтобы снять ботинки, и направляюсь на поиски, ориентируясь на звуки музыки и ароматы вкусной еды. Они приводят меня на кухню, где Алевтина в одной моей рубашке колдует над плитой и пританцовывает в такт мелодии.

Блядь.

Прямо сейчас я вижу то, что разбивает всю мою предыдущую жизнь на мельчайшие осколки. Есть только сейчас и болезненное понимание одного простого факта: до этого момента я не мог подумать, что во мне когда-нибудь проснется желание возвращаться домой. Но прямо сейчас, видя Алевтину, увлеченную готовкой, в моей рубашке, едва прикрывающей ее молочные бедра, на моей кухне, я чувствую, как это желание забирается мне под кожу, раздвигает ребра и устраивается в груди так, будто ему всегда там было место.

Наконец ее растерянный взгляд встречается с моим и мягкие губы тут же вытягиваются в букву «О». А я невольно цепляюсь глазами за просвечивающие сквозь рубашку ареолы сосков. Твою мать. Если бы я знал, что мои рубашки будут смотреться на ней как произведение искусства, я бы хоть немного подготовил себя к этому открытию. А пока я ничего не могу поделать с тем, как от увиденной картины мой член напрягается в брюках.

Музыка стихает, и я слышу ее мелодичный голос:

— Мои вещи еще не высохли, а штаны… ты испачкал своей… спермой, — прикусывает нижнюю губу, позволяя красивому румянцу вспыхнуть на щеках. — Я немного похозяйничала… надеюсь, ты не против.

Я не против. Я чертовски не против.

Не в силах больше удерживать себя на расстоянии, бросаю рабочие папки на комод и направляюсь к Алевтине, на ходу избавляясь от галстука и пиджака. Едва она успевает выключить конфорку, как я бесцеремонно подхватываю ее за манящие бедра и с жадностью впиваюсь в приоткрытые губы, забирая взволнованный полустон. Я действую в манере первобытного человека, но уверен, Алевтина справится с моей потребностью поглотить ее целиком и полностью.

— Ты задержался, — прерывисто шепчет она в мои губы, цепляясь пальцами за мой затылок и сталкиваясь со мной лбом, когда я позволяю нам обоим перевести дыхание. — Ты, наверное, голоден?

Усмехаюсь, слизывая ее сладкий вкус со своих губ.

— Ты даже не представляешь насколько.

Она тихо смеется и заглядывает в мои глаза.

— Ты сейчас точно о еде?

Мотаю головой.

— У меня есть кое-что получше.

С этими словами я сдавливаю ее маленькую задницу в своих руках и направляюсь в спальню, на ходу завладевая мягкими губами Алевтины. Она сделала свой выбор. И прямо сейчас я намерен преклонить перед ней оба колена. Я слишком долго этого ждал.

Все эти годы я существовал без особых целей. Как безликая тень. Без чувств и эмоций. Без желания иметь что-то большее, чем бизнес. Точно кусок бездушной скалы, покрывающейся эрозией равнодушия. Но сейчас, держа в руках девушку, которая разбудила во мне способность чувствовать собственное сердце, я позволяю себе гораздо больше.

Я позволяю себе жить.

2 года спустя

Я стою и любуюсь, как мои родители в компании отца Хакима наслаждаются обществом своих шебутных внуков. К сожалению, его мать так и не смогла переступить через свою гордыню, чтобы почтить нас своим присутствием. Ни тогда, когда Хаким стал отцом, ни сегодня. В день нашей свадьбы.

Ну, по крайней мере, сегодня это официальная часть. Кольцо на мой палец Айдаров надел без каких-либо сантиментов еще в день нашего первого совместного похода на УЗИ. Если быть точнее, после него, когда я уже рыдала на коленях будущего отца своих детей от неожиданных результатов скрининга.

Мы сидели в парке, неподалеку от клиники, где я наблюдалась. Хаким не предпринимал никаких попыток наступления против моего бессвязного потока истеричных обвинений, он просто обнял меня и прижал к своей груди, позволив выплакать все ненужные эмоции на одну из его дизайнерских рубашек. И я с чудовищной беспощадностью размазывала по ней свои слезы, а вместе с ними и тушь.

Хаким не торопил меня, будто дожидался того момента, пока я не обмякну и не сдамся в его крепкие объятья. И все так и случилось, ведь в конце концов я устала и совершенно вымоталась в своей истерике. До сих пор помню, как мы сели на ту скамейку, и еще некоторое время Хаким позволял мне просто лежать на его груди и чувствовать биение его сердца и то, с какой нежностью грубые длинные пальцы перебирали мои спутанные от ветра волосы. В какой-то момент я почувствовала прохладу на своем пальце. Я даже помню, с какой болью мое сердце замерло в тот момент, а после забилось точно сумасшедшее. Помню так хорошо, словно это было сегодня утром. Это было тихо, сильно и уверенно с его стороны, в принципе, как и любой жест Айдарова. Он просто взял, а я позволила. И за два года я еще ни разу не пожалела о своем решении оставить то холодное и тяжелое кольцо на своем пальце.

Холодность и тяжесть одно из отождествлений этого мужчины. Но теперь я научилась любить это в нем.

После того дня Айдаров ходил со мной на каждый скрининг, не упуская ни единой возможности повидаться со своим творением раньше положенного времени. Еще тогда он дал мне понять, что я сделала правильный выбор, доверившись ему и найдя в себе мужество, чтобы сохранить беременность, которая пугала меня до чертиков. Честно! Порой мое паникерство достигало апогея маразма. Но Айдаров с достоинством принимал каждую мою истерику. Одна из них была после нашего первого совместного УЗИ. Того самого, когда он сделал мне предложение. О, я помню каждое ругательство и проклятье из тех, что я сыпала в сторону его чрезмерно активных сперматозоидов. Потому что в тот день мы узнали, что у нас будет двойня. ДВОЙНЯ! ОТ САМОГО САТАНЫ!

Качаю головой и обнимаю себя за плечи, растворяясь в теплом обожании и блаженстве от вида, как отец Хакима берет нашу дочь на руки, позволяя той дергать свои усы в разные стороны. Он будет хорошим дедушкой. А Хаким лучшим отцом своих детей. Я просто знаю это, и все.

Наверное, поэтому сейчас я вспоминаю свои слезы и страхи с улыбкой на лице. Все оказалось гораздо… гораздо лучше, чем я представляла себе даже в самых успокаивающих фантазиях. Я так боялась, что моей любви не хватит и для одного маленького человечка, не то что для двоих, но теперь я могу сказать с твердой уверенностью: мое сердце просто стало в два раза больше, а я дважды счастливой матерью. Ну и с сегодняшнего дня женой.

Айдарова Алевтина. Когда-то я шарахалась от этой фамилии как от дьявольского проклятия, а теперь обнимаю ее со всем своим обожанием к мужу.

— На них можно смотреть вечно, — над головой раздается хриплый голос, но я не успеваю испугаться, как сильные руки обнимают меня под грудью и к моей спине прижимается горячая грудь мужа. Горячая даже сквозь слои одежды.

— Они прекрасны, — шепчу я, скользя взглядом по маме, которая воркует с нашим сыном, а потом по папе, влюбляясь в то, как он смотрит в этот момент на своего внука и жену.

— Хочу еще, — гремит на ухо рокочущим голосом.

От неожиданности я поворачиваюсь лицом к Хакиму, все еще зажатая в его объятиях как в тисках.

— Чего ты хочешь? — хмурюсь.

На что Хаким ухмыляется и, оторвав от моей талии одну руку, разглаживает большим пальцем морщинку между моих бровей.

— Хочу еще детей. — Соскальзывает большим пальцем мне на щеку, — Хочу еще раз видеть тебя беременную и помеченную мной. Мне понравилось. Наверное, я уже скучаю по тому ощущению.