Господи, как же я хочу, чтобы Дубровина ошиблась.

— Так, ну внематочной беременности точно нет, плодное яйцо, как и положено, закреплено в матке. — Узистка неспешно вращает датчик. — А вот, собственно, и оно. Видите? Маленькая темная точка. Вот здесь.

Вижу. Только от этого мне становится еще хуже.

— А вот это, — ласково произносит специалист, — его сердцебиение. Все хорошо. Малыш развивается…

— Какой срок? — едва шевелю пересохшими губами.

— Приблизительно пятая неделя, шестая. ХГЧ даст более достоверную информацию, но уже пора вставать на учет.

Хватаюсь за хрупкий росток надежды:

— Это ошибка... Да-да, наверняка ошибка! Не может быть пять недель. Тогда, в бане, он не... в меня... — давлюсь стыдом. Как это унизительно — пытаться оправдаться перед чужим человеком в таком интимном вопросе. Со стороны я выгляжу девицей как минимум неразумной, как максимум — имеющей беспорядочные половые связи. Боже, я сейчас сгорю! И все же продолжаю цепляться за призрачный шанс: — Пожалуйста, посмотрите внимательнее, никак не может быть пять недель, это, наверное, что-то другое. Киста или еще что... — кажется, я несу полный бред, но только он один и стоит сейчас между мной и ужасающей необходимостью принятия факта.

Как ни странно, узистка смотрит на меня без брезгливости, скорее с материнским снисхождением:

— Милая, на УЗИ, и вообще в гинекологии, мы считаем акушерский срок — от первого дня последней менструации, то есть он всегда примерно на две недели больше эмбрионального, того, который вы считаете моментом зачатия. И нет, это не киста и не что-то другое. Это малыш, у которого уже бьется сердечко. Думаю, не так все плохо, как кажется. Просто вам нужно привыкнуть к этой мысли, — мудро и мягко заканчивает она.

Прикрываю глаза и медленно сглатываю.

— Все нормально?

Едва слышно:

— Да.

Нет.

Ничего не нормально.

Я снова уволена. А вдобавок беременна.

Моя жизнь тот еще аттракцион.

С каждой секундой все сильнее кажется, что невидимые стены вокруг меня смыкаются. Давят со всех сторон, лишая возможности нормально дышать.

Меньше всего в сложившихся обстоятельствах мне нужна эта беременность. Господи! Да это равносильно камню, привязанному к шее балансирующей на краю пропасти меня. Заводить ребенка, не имея нормальных адекватных отношений с его отцом и работы, чтобы содержать в случае, если тот откажется принимать участие в воспитании, — это невероятно глупо. Но, к сожалению, я имею то, что имею.

Только почему-то я все еще не могу до конца поверить в реальность происходящего. Неужели все это действительно случилось со мной?!

Почему я вообще рассматриваю вариант с рождением ребенка?!

Есть же и другой путь…

Качаю головой. Нет, я не могу сейчас ясно мыслить.

И убеждаюсь в этом, когда осознаю, что глажу себя по животу… Тут же отдергиваю руку и прижимаю ладонь ко лбу. Черт.

Я на прямом пути к сумасшествию.

В голове нет никакой ясности по поводу того, как и что мне делать дальше. Точно так же, как и нет сил бороться со всем этим. У меня даже нет сил, чтобы нормально передвигать ногами. Будто все мое тело превратилось в неподъемный груз. Хочется тупо рухнуть на асфальт и позволить бульдозеру несколько раз проехаться по мне. Хотя… именно так я сейчас себя и ощущаю. Будто по мне проехало целое стадо бульдозеров. Я настолько вымотана, что даже не задумываюсь, когда вбиваю в «Убер» адрес и, не заезжая к себе на квартиру, отправляюсь в единственное место, где привыкла прятаться от своих проблем.

Я еду домой. К родителям.

Знаю, мне не удастся отмолчаться, но, наверное, я и не хочу молчать. Мама сможет подобрать нужные мне слова. Я точно знаю это. Как и понимаю, что сейчас будет ошибкой оставаться наедине с собой. Потому что мне страшно. Очень страшно, ведь я с ужасом осознаю, что у меня нет однозначного решения.

По какой-то причине от мысли об аборте желудок словно обматывают колючей проволокой и затягивают так, что выступают фантомные капли крови.

Не уверена, что хочу этого, как бы до абсурда глупо я ни выглядела.

Так же как и не уверена в том, что готова оставить этого ребенка.

Этого…

Из груди вырывается отчаянный вздох.

Нашего.

Вот только биологический отец даже не в курсе его существования.

И я понятия не имею, стоит ли ему об этом знать.

Расплатившись за такси, закрываю глаза и еще несколько минут стою на месте, пытаясь не расплакаться. Не знаю, каким образом мне вообще удается сдерживать слезы. Но я списываю все на шок, от которого до сих пор никак не могу отойти. Уверена, в ближайшее время этот дефектный кокон странного спокойствия треснет и я захлебнусь горечью новых проблем.

Это просто неизбежно.

С этой мыслью я крепче сжимаю ремешок сумочки и, несчастная, плетусь к дому, по пути замечая возле забора машину Лизы. Но я настолько разбита, что даже не пытаюсь задуматься о том, зачем она приехала к моим родителям.

С тяжелым сердцем поднимаюсь по ступенькам и останавливаюсь перед дверью, чтобы перевести дыхание.

Ударившись лбом о прохладную поверхность двери, медленно мотаю головой и пытаюсь морально подготовиться. Я должна буду натянуть улыбку, чтобы мама с порога не замучила меня расспросами. Сначала хочу поспать. Все откровения на потом.

Это последнее, о чем я успеваю подумать, перед тем как дверь внезапно распахивается, лишая меня опоры, и я едва не ударяюсь носом в грудь папы.

— О, — удивленно вырывается у папы, когда, насупив брови, он обнимает меня за плечи. — Дочка! А ты как тут?..

— Привет, пап, — натягиваю улыбку, на которую так и не успела настроиться. Мне нехорошо. Я сбита с толку, в отчаянии и полнейшем смятении. Мое потрепанное «Я» скулит где-то под ребрами, а вспотевшие руки по-прежнему дрожат. Будто я только что узнала о том, что беременна. Но я скрываю свою растерянность, быстро прячась в медвежьих объятиях папы. Не хочу, чтобы он отпускал меня. Я отчаянно нуждаюсь в его тепле.

Господи.

Я еще никогда не испытывала такого жуткого чувства безысходности. И самое печальное, что я даже не знаю, как ему обо всем этом рассказать…

— Ну совсем исхудала, — ворчит он, пересчитывая ладонью мои позвонки, а потом отстраняется и, окинув меня прищуренным взглядом, хмурится. — Ты изведешь себя со своей работой. Про выходные ничего не слышала, Папа Карло?

Он улыбается обаятельной широкой улыбкой, и на мгновение уголки моих губ тоже растягивает искренняя, пусть и усталая, улыбка. Но всего на мгновение. Потому что без отцовских объятий кошмарная реальность слишком быстро обвивает мое дрожащее тело. Точно стебли ядовитого плюща…

— Поверь, тебе больше не о чем беспокоиться. Папа Карло в отставке.

Папа выгибает бровь, ожидая пояснений, но я отмахиваюсь.

— Не бери в голову. — А потом до меня доходит, что на нем куртка — опускаю взгляд — и ботинки. — Ты куда-то уходишь?

— У соседки стояк прорвало. Попросили помочь. Жиликов же с переломом ноги, толку от него как от козла молока. Но я ненадолго. Ты проходи, там Лизок приехала.

И, прежде чем уйти, папа целует меня в макушку и бубнит:

— А когда я вернусь, ты расскажешь, что там я не должен брать в голову. Договорились?

Я киваю, не в силах сдержать тихую усмешку.

Папа такой папа.

Закатываю глаза и захожу в дом, качая головой.

Сейчас предстоит новая волна в виде мамы, которая еще не знает о моем присутствии. А значит, у меня есть время подготовиться.

Шум телевизора из гостиной и приглушенные женские голоса задают мне направление.

И, дойдя до арки, я останавливаюсь, бесшумно опираясь плечом о косяк, чтобы понаблюдать за девчонками. Лиза всегда нравилась маме. Вот и сейчас она с удовольствием показывает той детский альбом Пашки, смеясь рассказывая о том, как ему впервые выбили зубы на соревнованиях. Одно из моих любимых фото.

— Всем привет, — наконец выдаю свое присутствие, и мама подпрыгивает первой, оборачиваясь в мою сторону.