Понимал ли это сам Аттила или нет, неважно. Важно то, что он действовал в соответствии с этой ситуацией. По мере гуннских успехов росли и амбиции их короля. Атгила даже задумал совершить поход против Персии, следуя по пути Барзиха и Курзиха. Разумеется, едва ли он надеялся подчинить себе Персию, но надежды хорошо пограбить персидскую территорию у него явно были. Однако от планов восточного похода Аттила все же отказался. То ли он счел эту далекую экспедицию слишком рискованной, то ли предпочел иметь дело с более привычными партнерами — римлянами.
Поводом к новой войне вновь стал вопрос о перебежчиках. К тому же восточное правительство, по-видимому, прекратило или, может быть, задержало выплату ежегодных субсидий. Все это нарушало условия предшествующего договора, и Аттила решительно потребовал и выдачи перебежчиков, и возобновления выплат, в том числе и за прошлое время. Для урегулирования спорных вопросов Феодосий II направил к Аттиле посольство во главе с бывшим консулом Флавием Сенатором[87]. Переговоры, однако, ни к чему не привели, и зимой 446/47 г. армия Аттилы перешла Дунай и вторглась на территорию Империи. В январе 447 г. страшное землетрясение разрушило Константинополь, в том числе его знаменитые стены. Это делало восточную столицу практически беззащитной перед гуннами. Префект претория для Востока Флавий Константин сумел мобилизовать все средства и всего за три месяца восстановить стены, но это потребовало таких усилий, что на эффективную оборону балканских провинций у имперского правительства сил уже не было. Почти не встречая сопротивления, разрушая крепости и города, Аттила дошел до Фермопил, а затем повернул назад и обрушился на Фракию. Только теперь правительству удалось собрать армию, которая под командованием Арнегискла выступила против гуннов. В ожесточенном сражении римляне были разгромлены, и сам Арнегискл погиб. В другом сражении, происходившем недалеко от самого Константинополя, гунны снова одержали победу. После этого у Феодосия не оставалось другого выхода, кроме возобновления переговоров. К Аттиле направился бывший консул и бывший командующий армией Анатолий. Аттила выставил ультиматум, и Анатолию, а затем и Феодосию пришлось с ним согласиться. По условиям нового договора, Восточная империя должна была выплатить 6 тысяч фунтов, т. е. почти две тонны, золота единовременно и в дальнейшем платить ежегодно 2100 фунтов (около 688 кг); кроме того, римляне должны были эвакуировать полосу вдоль Дуная на расстоянии пяти дней пути, что вело к демонтажу всей пограничной линии обороны и делало Восточную империю практически беззащитной перед возможным новым гуннским вторжением.
В 449 г. Аттила снова поднял вопрос о перебежчиках. В договоре, заключенном с Анатолием, этот вопрос даже не поднимался; Аттила, видимо, его «заморозил» для дальнейшего давления на Империю. Теперь он посчитал время удобным для его «размораживания». В Константинополь направилось гуннское посольство во главе с Эдеконом. Во время переговоров евнух Хрисанфий, игравший в то время «первую скрипку» при дворе Феодосия, задумал организовать убийство Аттилы. Он подкупил Эдекона и переводчика Бигилу, чтобы они убили Аттилу. Но Эдекон, вернувшись в ставку Аттилы, раскрыл ему этот замысел. В ответ на это Аттила потребовал выдачи Хрисанфия и в поддержку своего требования возобновил войну. Император направил к нему для переговоров того же Анатолия и еще одного видного чиновника, тоже бывшего консула, Нома, который к тому же являлся верным сторонником Хрисанфия. На этот раз переговоры прошли для римлян вполне успешно. Аттила практически отказался от своих требований, даже выпустил Бигилу (правда, за обещание выкупа, для чего сохранил в качестве заложника его сына) и отпустил без выкупа римских пленников. Такой неожиданный поворот в политике по отношению к Восточной империи объясняется, видимо, тем. что внимание Аттилы было в это время уже обращено на Запад.
Восточное правительство, в свою очередь, стремилось к урегулированию отношений с гуннами. С этой целью Феодосий II даже официально дал Аттиле титул магистра армии[88] и даже выплатил ему положенное жалованье. Конечно, это не означало, что в управление гуннскому королю передавалась какая-то значительная часть Империи. С точки зрения константинопольского правительства это, с одной стороны, было предоставление самого великого почета, какой можно предоставить варварскому королю, а с другой, означало признание власти Аттилы над всеми варварами, живущими за пределами Империи. Это в известной степени внесло бы некоторый порядок в отношениях между Империей (по крайней мере, ее восточной частью) и варварским миром к северу от дунайской границы. Наконец, в Константинополе могли надеяться, что, приняв этот титул, Аттила тем самым косвенно признает себя подданным императора. Аттила, действительно, принял титул, но особенного значения ему не придал и был готов в любое время от него отказаться. Как говорилось выше, Аттила считал себя равновеликим с императором и этим отличался от других варварских королей.
Аэций, в это время фактически возглавлявший правительство Западной империи, стремился сохранить хорошие отношения с гуннами. Дело было не только в силе гуннов, но и в том, что само существование Гуннской державы и возможный союз с ней Империи сдерживал тех варваров, которые уже обосновались на территории Западной Римской империи. Благодаря своим дипломатическим усилиям Аэций сумел долго поддерживать хорошие отношения с гуннами, тем более что гунны дважды помогли ему не только вернуться в Италию, но и занять высокое положение в правительстве. В какой-то степени само его высокое положение обеспечивалось союзом с грозными гуннами. Между Западной империей и Гуннской державой был заключен договор. В отличие от договоров с Восточной империей этот договор не предусматривал денежных выплат гуннам[89]. Гунны явно и сами были заинтересованы в таких отношениях и не хотели никаких обострений. Чтобы уберечься от таких обострений, они взяли в заложники сына Аэция Карпилиона. Однако Аттила такие отношения прервал. Он уже доказал свою силу Восточной империи, и для дальнейшего укрепления своего престижа ему были необходимы победы и над Западной империей. Римская империя все еще обладала огромным престижем у варваров, и победа над обеими ее частями резко возвышало бы Аттилу в глазах всего тогдашнего мира. Возможно, на конфронтацию с Западом Аттилу толкали и экономические соображения. Как гунны исчерпали возможности Северного Причерноморья и из-за этого переселились за Карпаты, так теперь, может быть, эти земли тоже уже не давали достаточных средств для существования гуннского скотоводства. Он мог рассчитывать приобрести какие-то земли на западе, но вероятнее всего, все же не непосредственно на территории Западной империи. Тем не менее он потребовал от Валентиниана III уступки половины территории его империи. Это могло бы дать гуннам новые богатства и компенсировать экономические потери, если они, конечно, были.
Как уже говорилось, Аттила отозвал гуннские контингенты, воевавшие в Галлии против вестготов и багаудов. В 448 г. гунны приняли бежавшего к ним вождя багаудов Евдоксия, что явно было недружественным жестом по отношению к Империи. Неожиданно возник еще один повод к конфликту. Во время осады Сирмия местный епископ передал золотую чашу одному из гуннских секретарей Констанцию, чтобы она в случае необходимости послужила выкупом за сирмийских пленных. Однако Констанций не только присвоил эту чашу, но и продал ее римскому финансисту Сильвану. Теперь Аттила потребовал либо возвращения чаши, либо выдачи Сильвана (Констанций к этому времени был казнен). Все это дело явно служило лишь предлогом: если бы возмущение Аттилы было совершенно искренним, то непонятно, почему он столь долго лет ждал, прежде чем эти требования выдвинуть. Аэций тоже понимал всю абсурдность ситуации и направил для ее урегулирования посольство к Аттиле. Чем это дело завершилось — неизвестно. Возможно, что Аттила, в конце концов, отступил, потому что возник другой и гораздо более весомый предлог для конфликта.
