Вскоре после убийства Бледы начали, как кажется, ухудшаться отношения между гуннами и Западной империей, которые до того времени были превосходными. С другой стороны, восточное правительство именно после этого события стало принимать меры, чтобы по возможности устранить Аттилу руками самих же варваров. Видимо, приход к единоличной власти Аттилы рассматривался в Константинополе как непосредственная угроза. Возможно, что Аттила представлял более агрессивную и решительную группу гуннской знати. Конечно, дело было не в идеологии (и у Бледы, и у Аттилы она сводилась к стремлению получить доход) и, пожалуй, не в использовании разных средств для ее воплощения (нет никаких свидетельств, что Бледа, например, предпочитал дипломатические меры в ущерб военным), а в степени жадности. Может быть, Бледа предпочитал сохранение сложившихся альянсов, в том числе с Западной империей, в то время как Аттила и группирующаяся вокруг него гуннская знать, чьи аппетиты росли по мере достигаемых успехов, пытались создать новую политическую ситуацию, определяемую однозначным диктатом гуннского короля.
Вскоре после захвата единоличной власти Аттила подчинил акатиров, обитавших в крымских степях[78]. Вероятнее всего, это была группа гуннских племен, еще не подчинившаяся ни ему, ни ранее Руге, но находившаяся в союзе (видимо, равноправном) с общегуннскими королями. Не входя в состав империи Аттилы, акатиры сохранили ту социально-политическую структуру, какая была характерна для всего Гуннского союза в начале V в. Их возглавлял в качестве «первого короля» Куридах, в то время как каждое племя в их составе имело своего короля. Поводом для похода Аттилы против акатиров послужило обращение к нему самого Куридаха. Хотя между Восточной империей и гуннами был заключен мир, имперское правительство не могло не отдавать себе отчета в хрупкости и ненадежности этого мира. Переворот, совершенный Аттилой, по-видимому, побудил его принять соответствующие меры. С этой целью представители императора решили подкупить лидеров акатиров, чтобы те разорвали союз с Аттилой и заключили союз с Империей, явно направленный против гуннского короля. Однако они не разобрались в политической иерархии акатиров и преподнесли свои дары Курдиху только уже вторым. С точки зрения кочевой знати, это было не только оскорблением, но и попыткой противопоставить «первому королю» подчиненных ему королей «второго разряда». Это угрожало и престижу, и власти Курдиха, и тот, видимо, не имея собственных сил для соответствующей реакции, обратился за помощью к Аттиле. Атгила двинулся против акатиров. Акатиры были разгромлены, часть их знати была уничтожена, другая предпочла признать власть Аттилы. Сам Курдих сохранил власть над своей частью племени, в то время как остальная была поставлена под «прямое» управление старшего сына Аттилы Эллака.
С подчинением акатиров, вероятно, завершилось формирование Гуннской империи. Она охватывала огромные территории от Рейна до Волги и, может быть, даже Урала. Есть сведения, что гуннам подчинялись какие-то острова в океане. Если это так. то речь может идти о некоторых островах в Балтийском море. Насколько реальным было подчинение этой огромной территории, сказать трудно. Возможно, после подчинения готской державы Эрманариха гунны стали считать себя повелителями всех тех народов, которые в той или иной степени признавали власть этого готского короля. Может быть, те товары, которые время от времени приходили с севера, воспринимались гуннами как дань этих народов. Что же касается более южных районов, то там власть гуннов была, несомненно, реальной. Здесь под властью гуннов находились остготы, гепиды, ругии, скиры, свевы, герулы, аланы, сарматы, а также, может быть, часть аламанов. В погребальной песне, исполненной над телом Аттилы, он был назван великим королем гуннов и господином сильнейших племен[79]. Мы не знаем, ни какие гуннские термины стоят за латинскими rех и dominus, ни какое содержание вкладывали гунны в эти термины. Ясно одно: гунны различали власть Аттилы над ними самими и над покоренными племенами.
Власть Аттилы над гуннами основывалась в первую очередь на его происхождении. Недаром в той же песне подчеркивается, что он был рожден Мундзуком. И сам Аттила потребовал от своего посла, чтобы тот напомнил императору, что он принадлежит к славному роду, наследовал своему отцу Мундзуку и имеет благородных предков. Это заявление чрезвычайно важно. Как известно, Аттила (вместе с братом) наследовал не своему отцу, а дяде Руге. Теперь он стремился вычеркнуть это обстоятельство из памяти римлян, как явно и из памяти своих подданных.
Перед нами по существу новая концепция власти: власть принадлежит не всему царскому роду, а конкретной царствующей семье и передается от отца к сыну. В качестве самодержавного владыки Аттила возглавляет всю иерархию власти. Ее самодержавность подчеркивается сравнением положения даже его самых высокопоставленных подданных с рабством. Разумеется, речь идет не об обычном рабстве, а о системе полного подчинения всех абсолютной власти гуннского короля. Аттила выступал и как главнокомандующий, лично возглавляя армию в походах, и как судья, в своих решениях не связанный никакими рамками, установленными законами (если они у гуннов были), ни обычаями, руководствуясь только своим виденьем дела и собственной выгодой, и как администратор. Аттила, естественно, определял всю политику. Недаром один из его послов заявлял, что он будет говорить только то, чего желает его король. В политике по отношению к Империи это желание в основном сводилось к требованиям денег и даров. И деньги, и дары направлялись именно королю (сначала Бледе и Аттиле, а затем уже одному Аттиле). И именно король затем распределял их среди своих приближенных. И это становилось еще одним инструментом укрепления королевской власти. Высокое положение Аттилы, стоявшего выше всех своих подданных, наглядно подчеркивалось особым шатром, который во время походов и других передвижений должен был стоять выше любого другого шатра, а в ставке — неким подобием дворца, деревянным креслом, на котором он восседал, а также особым ритуалом его пиров и приемов. Другим средством подчеркивания величия Аттилы была его связь с божественным миром. Якобы случайная находка меча самого бога войны, врученного ему, стала пропагандистской основой его претензий на власть чуть ли не над всем миром[80]. Подчиненный ему Курдих сравнивал его с солнцем, на которое нельзя смотреть человеку. Разумеется, само это заявление было чистой лестью и прикрытием отказа прибыть ко двору Аттилы, но характерно, что оно возымело свое действие: Аттила разрешил Курдиху не прибывать ко двору. В других обстоятельствах римляне сравнили императора с солнцем, а гуннского короля с человеком, но когда об этом Аттила узнал, это вызвало его гнев. Аттила всячески настаивал на равенстве своего положения с положением императора. Едва ли он рассчитывал на признание этого равенства римлянами, так что объектом таких претензий были его собственные подданные. И этим он отличался от других варварских владык.
Аттила стоял на самой вершине властной и социальной иерархии. Вторую ступень в социальной иерархии образовывала родоплеменная знать, вершину которой составляли те, кого греческий автор называет логадами. Это были «избранные люди», приближенные к Аттиле и участвовавшие в управлении державой. Из их числа Аттила избирал послов для урегулирования наиболее важных проблем. Они могли выступать советниками короля. Когда во время своего последнего похода в Италию Аттила после побед задумал идти на Рим, люди из его окружения пытались отговорить его от этого похода. Впрочем, функции логадов в управлении, видимо, не были четко очерчены, и их роль в обществе определялась в первую очередь их близостью к самому Аттиле. Это подчеркивалось иерархией внутри логадов, что особенно ясно выступало во время пиров: более близкие к королю люди сидели справа от него, а члены другой группы — слева, да и внутри этих групп тоже существовала некая иерархия. Так, в первой группе на первом месте стоял Онегисий, сидевший рядом с самим Аттилой и игравший при его дворе первую роль (Аттила даже поручил ему опеку над сыном, посланным управлять недавно подчиненными акатирами). Во второй группе выделялся Берих, властвовавший над многими деревнями. Берих явно не был исключением в среде гуннской аристократии. Вдова Бледы, удаленная от двора после убийства мужа, осталась правительницей некоей деревни. Какова была зависимость населения деревни от своих управляющих, неизвестно. Но та же вдова Бледы послала имперским послам нескольких женщин из своей деревни для их удовольствия, и эти женщины даже не подумали возражать. Онегисий построил при своем доме баню (что было совершенно необычно для гуннов) из камней, взятых в разрушенных городах Паннонии. Это вполне можно рассматривать как вид военной добычи (хотя Паннония к этому времени, кажется, принадлежала гуннам). Добыча распределялась в соответствии с существующей иерархией: сначала выделялась доля короля, затем свою долю получали «избранные» гунны[81], а затем, видимо, уже те, «кто подчиняется», т. е. рядовые воины. Богатство позволяло аристократам содержать собственные дружины. То, что собственные дружины ранее имели гуннские «предводители». несомненно. Но и во времена Аттилы такие дружины существовали тоже. Они, в частности, состояли из собственных рабов аристократов. Такими, например, рабами были те, кто во время одного из сражений убили своего господина, за что и были распяты. Отличившиеся в войне рабы могли не только получить свободу, но и достичь сравнительно высокого положения, как бывший грек из Виминация, который за свои воинские подвиги был освобожден, женился на варварке (вероятнее всего, гуннке) и тем самым вошел в местную среду. Владение деревнями и, может быть, другим имуществом, обладание собственными дружинами, доля в военной добыче были экономической основой богатства гуннской аристократии. Эти богатства становились все значительнее. Наряду с типичным гуннским инвентарем в могилах знати появляются золотые пряжки поясов, диадемы и ожерелья.
