Отношения с местным населением были, с одной стороны, важны для существования Лангобардского королевства. Но, с другой, лангобарды долго принципиально игнорировали итало-римлян, видя в них только жителей подчиненной страны. Король не был королем Италии, но лишь королем рода лангобардов (rех gentis Langobardorum)[459]. В то же время в отличие от Одоакра или остготского короля он по отношению к местному населению представителем императора себя не считал, ибо лангобарды даже на словах не признавали императора верховным сувереном. Хотя еще до переселения в Италию лангобарды находились в контакте с Империей, последняя большого влияния на них оказать не смогла[460]. Император не воспринимался лангобардами как их высший суверен. Король Кунигперт, правивший в последнее десятилетие VII в., даже стал чеканить собственную золотую монету со своим портретом, что представляло собой недвусмысленный вызов Империи. Во время завоевания крупные имения, восстановленные Юстинианом, были снова ликвидированы, их собственники или порабощены, или убиты, или изгнаны. Место прежних вилл и fundi заняли сравнительно небольшие деревни (vici). Особенно это касается той территории, которую заняли сами лангобарды и их союзники. Там часто на месте прежних имений итало-римлян возникли владения варваров, и местное население было распределено по этим владениям[461]. В других местах владения местного населения сохранились, но их владельцы должны были не менее трети своих доходов отдавать завоевателям. В правовом отношении местное население стояло на очень низком уровне. В лангобардском, как и во всяком варварском, обществе полноправный человек (естественно, боеспособный мужчина) совпадал с воином. Но очень долго воином мог быть только германец, итало-римлян в войско не допускали. Это практически ставило даже самых знатных и богатых итало-римлян (из тех. кто уцелел) на одну доску с альдиями. Характерно, что даже во второй половине VIII в., когда все лангобарды были уже католиками, да и само их королевство было ликвидировано, для лангобардского историка Павла Диакона римляне, под которыми подразумевались не только Империя и ее подданные, но и итало-римляне, жившие ранее под властью лангобардского короля, все еще были «другими», резко отличными от самих лангобардов. Юридические отношения внутри местного общества регулировались римским правом, которое никто не отменял. Но характерно, что лангобардские короли так и не издали никакого закона специально для местного населения, как это было сделано вестготами или бургундами. Само упоминание римского права встречается только в VIII в. Создается впечатление, что взаимоотношения внутри местного общества лангобардские власти очень долго абсолютно не интересовали.
Такому положению в большой степени способствовала религиозная рознь. Еще до своего появления в Италии (по-видимому, около 500 г.) лангобарды приняли христианство в форме арианства[462]. И во время завоевания Италии лангобарды, как уже упоминалось, не щадили католические церкви и монастыри, не только захватывая их имущество, но и убивая либо изгоняя священников и монахов. Так, был разграблен и опустошен знаменитый монастырь на Монте Кассино, основанный в свое время знаменитым Бенедиктом и бывшим фактически первым правильно организованным монастырем в Западной Европе[463]. Правда, после оседания лангобардов в Италии в их среду начал проникать католицизм. Королева Теуделинда была католичкой еще до своего брака с Аутари. Вокруг нее собирались лангобардские католики. Явно под ее влиянием Аутари, как говорилось выше, смягчил свое отношение к католицизму. При ней появились первые лангобардские католические церкви. Монах Секунд стал советником королевы и по ее поручению написал первую историю лангобардов[464]. В 612 г. в Италию прибыл знаменитый ирландский монах Колумбан, основавший при активной поддержке королевской пары монастырь Боббио около Павии, ставший значительным очагом не только распространения католицизма, но и одним из важнейших центров культуры в Италии этого времени. Восстанавливается положение католических епископов. Вообще создается впечатление, что именно среди женщин и той знати, которая группировалась вокруг королев, католицизм находил больше приверженцев, и именно королевы становились проводницами католического влияния среди лангобардов. Постепенно число католиков в лангобардской среде росло. При Ротари в каждом городе было два епископа — арианский и католический. Тогда же арианский епископ Павии Анастасий сам перешел в католицизм, что стало ясным знаком усиления позиций последнего, в том числе в среде столичной знати. Пришедший к власти после свержения и убийства Родуальда Арипертстал, по-видимому. первым лангобардским королем, который перешел в католицизм, и знаком его перехода в новую конфессию явилось основание им перед стенами Павии храма в честь Иисуса Христа. В отличие от Вестготского королевства, где переход в католицизм короля Реккареда привел к быстрому превращению в католиков остальных вестготов, обращение Ариперта такого эффекта не имело. Это еще раз ясно говорит, что у лангобардов королевская власть далеко не была столь же сильной, как у вестготов, что степень свободы рядовых лангобардов была более высокой. Тем не менее с течением времени число католиков в их среде увеличивается. Например, в католицизм из арианства перешел лангобардский vir illuster Альдон. И он явно был не единственным католиком в среде лангобардской знати. После Ариперта практически все короли были католиками. Католицизм сделал еще большие успехи при короле Перктарите.
Гримоальд, придя к власти, естественно, выдвигал на первый план тех, кто его в недавней гражданской войне активно поддерживал. Это вызвало недовольство той части придворной знати, которая являлась сторонниками Ариперта и его сыновей. После смерти в 671 г. Гримоальда официально на трон взошел его малолетний сын Гарибальд. Противники Гримоальда и его сына, которых жесткая и решительная политика Гримоальда «держала в узде», воспользовались этим. Перктарит. живший в изгнании у франков и даже в страхе перед Гримоальдом собиравшийся бежать в Британию, немедленно вернулся и при активной поддержке королевской дружины и придворных сверг младенца Гарибальда и вернул себе трон. Новый король и его жена Роделинда всячески подчеркивали свою принадлежность к католической Церкви. Религиозная политика Перктарита вызвала определенную напряженность в лангобардском обществе. Недаром через семь лет после своего вторичного воцарения Перктарит сделал соправителем своего сына Кунигперта. А вскоре после этого против обоих королей выступил триденсткий герцог Алахис, который к этому времени прославился своей победой над баварами. Алахис сумел разбить войско короля, и только дипломатические усилия Кунигперта привели к компромиссу. Алахис признал власть короля и даже был вынужден отказаться от Тридента, но за это получил в свое владение Брешию. По-видимому, ариан среди лангобардов было еще довольно много, и раздражать их жесткой позицией по отношению к защитнику арианского дела Кунигперт не решился, да и сил у него и его отца, как показало недавнее поражение, было, видимо, недостаточно.
После смерти Перктарита Алахис вновь выступил. На этот раз его выступление закончилось удачей. Он захватил Павию и провозгласил себя королем. Кунигперт бежал на остров на озере Комо и стал готовиться к дальнейшей борьбе. Католическая Церковь заняла антиалахиевскую позицию. По-видимому. население Павии было в то время уже в большей степени католическим. Два видных сторонника, и даже как будто инициаторов его мятежа, Альдон и Грауфон, явно не получили тех выгод, на которые надеялись, предали Алахиса; с их помощью, а также при активной поддержке католического духовенства Кунигперт вернул себе трон, а Алахис бежал в восточную часть королевства (Аустрию), где его поддержка явно была более значительной. В ожесточенном сражении Алахис погиб, и только после этого армия короля сумела одержать победу. Мятеж Алахиса был последним открытым выступлением ариан против наступления католицизма. Это еще не означало полной победы католицизма, поскольку кроме ариан среди лангобардов оставалось еще какое-то количество язычников, а пережитки язычества были живы в лангобардском обществе, особенно в народной среде, еще в VIII в.
