— Не очень много улик. Отсутствие обедов, ухудшение финансового положения.

— Можно и больше. «Исчезла» рукопись. Но ты нашла ее, когда опасность миновала, и расследование закончилось.

— Так зачем же мне надо было ее вытаскивать?

— Чтобы подтвердить заключение полиции. В рукописи не было ничего, что указывало на то, что Густав был убит по подобным причинам. И ты знала это очень хорошо, хотя и пыталась играть на них. Он «играл со смертью», говорила ты. Но тут никаких мотивов. Значит, выводы правильные. Убийство и самоубийство. Ревность и отвергнутая любовь. Молодая романтическая девочка, нервы которой перенапряжены. Все совпадает. И ты выкладывала картишки, чтобы наводить на нужный след.

— Действительно, — иронично заметила она.

— Ты, например, рассказывала Калле Асплюнду, что Густав подставил ножку отцу Сесилии и из-за этого тот повесился, а Сесилия в глубине души верила, что виноват в этом Густав. Потом он якобы сам прекратил их отношения. Поставил ультиматум, что либо все должно закончиться, либо Сесилия уезжает отсюда. И я убежден, что это ты составила его «прощальное письмо» к ней. Использовала его подпись на какой-то бумаге, а сверху что-то написала на машинке. Но я не верю, что подобные письма вообще пишут. Они ведь виделись ежедневно. Довершили картину твои слова, обращенные ко мне, что ты рада, что все это сделала Сесилия, а не кто-нибудь из ваших друзей.

— Вот так. Значит, я еще и фальсификатор. Не хватает только убийства.

— Но есть еще и масса прочих пустяков, — продолжил я, притворившись, что не заметил ее слов. — Ты послала Анну в подвал, чтобы привести в порядок бутылки для сока. Действительно, был как раз сезон, но это означало также, что она не могла видеть, как ты пошла в беседку с белой лилией и забрала оттуда бутылку. А с лилиями было очень ловко. Просто гениально. Это указывало и на Бенгта, рассказавшего за обедом у Халлингов романтическую историю о водяном, которую все слышали, и на Сесилию. На ее неврастению. А в ее доме тебе просто повезло. Ни Бенгт, ни Йенс не видели тебя в тот вечер, когда ты убила ее. Но это также указывает на твою способность все планировать, ты даже оставила на столе обе чашки. Если бы полиция не обнаружила, что дом заперт изнутри, то, следовательно, у нее был посетитель. Либо Бенгт, либо Йенс. Затем — заколка для волос, которую ты бросила среди белых лилий. Раньше или позже ее все равно кто-нибудь нашел бы, с твоей помощью, возможно.

Улла молчала, слушала, смотрела на огонь. Ее аристократический профиль вырисовывался в мягком свете затухающего жара. «Карьеристка» — назвал ее Эрик. Карьеристка с социальными амбициями. Но в этом была не вся истина. Я вспомнил книгу, которую читал в тиведенском домике, книгу, в которой Свен Стольпе рассказывал о королеве Кристине. О том, что, когда надо, женщины намного сильнее мужчин. Умнее и иногда куда бесцеремоннее. Кристина шла собственным путем, не думая ни о традициях, ни о правилах. И когда ее верный друг изменил и предал ее, она приказала убить его. Густав изменил Улле, предал их любовь, отодвинул ее в сторону ради молодой девушки. Этого она никогда не могла простить ему. Однажды она так сказала о нем: «Нельзя безнаказанно прожить жизнь, раня, вредя и унижая других людей». Вот он и понес наказание.

— Ты не знаешь, каким он был, — тихо сказала она, нарушая тишину. — В каком аду я жила все эти годы. Как он властвовал, как мучил, как унижал меня. Раньше было такое выражение: «домашний тиран». Он и был им, домашним тираном. Кстати, я сейчас вспомнила одну детскую песенку, — и тень улыбки скользнула по ее лицу. — «Фредрик-малыш, ей-богу, настоящий тиран. Он ловко ловит мух и сжигает их по частям». Густав вредил людям. А высокомерие и свое властолюбие в полной мере раскрывал дома. А все его делишки, все его любовные истории! А эта распущенная девка, с которой он снюхался в прошлое лето. Ты бы видел ее! Ты знал лишь видимость девичьей невинности с вытаращенными огромными глазами, которую она показывала другим. Я ненавидела его и ее тоже. «Ты должна отказаться от всего», — заявили они. Оставить все ей. Потому что у нас было с ним заключено брачное соглашение, как это ни глупо. Чтобы защитить меня, — горько добавила она. — Так утверждал Густав. Нет, я не соглашалась на это.

— Значит, я прав, не так ли?

Она пригубила свой коньяк. Посмотрела мне прямо в глаза:

— Кто знает. Но доказательств у тебя никаких нет. Одна болтовня. Что, как ты думаешь, может сделать полиция?

— Посмотрим, — устало ответил я и поднялся, чтобы уйти. — Посмотрим.

Тесто

4 яйца

4 столовые ложки сахара

4 столовые ложки муки

Прослойка

125 г сахара

125 г очищенного миндаля

125 г масла

Глазурь

400 г взбитых сливок

175 г сахара

½ палочки ванилина

½ столовой ложки масла

Взбить до твердости белки, добавить сахар, желтки и муку. Смазать и обсыпать сухарями форму и поставить в духовку при 200° примерно на 25 минут. Затем остудить.

Пока торт стоит в духовке, приготовить прослойку. Размешать очищенный и смолотый миндаль с сахаром и добавить в смесь размягченное масло. Довести до состояния крема. Когда торт остынет, разрезать его на две равные части. Между ними проложить прослойку и опять сложить вместе.

Глазурь готовится в кастрюле с толстым дном, где все, кроме масла, смешать и варить помешивая. Когда глазурь достаточно густа, частью ее облить торт. В оставшуюся часть добавить масло и вновь подогреть. Затем вылить глазурь на торт так, чтобы, стекая, она его полностью закрыла (утопила). Торт хорошо подавать с орешками.